Золотой Лис - Елена Павлова

— Вот сокровище-то нашли! — ворчала она. — Прямо он без вас пяти минут не проживёт! Ешь спокойно, не давись! — прикрикнула она на Нику. — Ему, от того, что ты подавишься, лучше не станет!

Когда они втроём заглянули в комнату проведать кота перед сном, на скомканном полотенце посреди стола сидел большой пушистый зверь и брезгливо вылизывался.

— Ух ты! — ахнули все трое.

Половина морды была покрыта белой кожицей с уже начавшей пробиваться чёрной шерсткой, на месте уха темнело небольшое отверстие, а глазница затянулась полностью, будто и не было там ничего никогда. Котище подозрительно оглядел пришельцев, осмелившихся нарушить его уединение, пронзительно зелёным глазом и беззвучно разинул розовую пасть, показав клыки — то ли мяукнул безгласно, то ли зашипел.

— Кисынька… — растерянно сказала Птичка. Кот соскочил со стола, неторопливо подошёл, затарахтел, выгнул спину, стал завиваться вокруг ног. Спать легли в тот день поздно — кормили кота. Котище благосклонно сожрал все подношения, а вот отзываться согласился только на «Ухты» — видимо, это вполне соответствовало его представлению о самом себе.

Для Птички этот случай оказался весьма значимым. Она решила стать целительницей — если уж не человеческой, то Мастером зверей точно. И началось. Дом наполнился увечными зверьками, птичками… Лиса взвыла и отвела под зверинец пристройку за кухней. Что там было у прежнего владельца — тёмный лес, а у Лисы она пустовала, не могла Лиса придумать, что бы такое там устроить. Пристройка была достаточно тёплая, с окном, только вход отдельный пришлось прорубить. Но с этим легко и дёшево справился муж Ролы, Мираз. Он же сделал по просьбе Лисы маленькую тележку для принесённой Никой собачки с парализованными задними лапами. Это была Птичкина первая неудача: перебитый позвоночник она восстановить не смогла. Но собачку, названную Таратайкой, это не расстроило. Она быстро научилась передвигаться на двух передних лапах и четырёх колёсах, только бегала с трудом: её заносило на поворотах, и иногда она падала. Таратайка была по собачьим меркам уже стара и прожила всего-то года два — но прожила счастливо. Даже Ухты принял её вполне лояльно: не шипел и позволял себя издали обнюхивать. Издали. Я сказал — издали! И нечего так визжать — подумаешь, на носу царапина! Сама виновата. Сейчас, спустя три года, в пристройке был целый зверинец. Там всё время что-то пищало, чирикало, а иногда даже шипело. Ника отчаянно сочувствовала каждому новому пациенту, тщательно, совсем не по-детски ответственно ухаживала за ним в отсутствие Птички, но мгновенно теряла интерес, как только зверёк шёл на поправку. Лису сначала озадачил тот казус, но потом она поняла, что сама иногда ведёт себя так же. Были случаи…

Выздоровевших пациентов Птичка выпускала на свободу или находила, кому отдать, но пристройка не пустовала никогда. Лиса сориентировалась и приткнула туда сначала одну, а потом ещё три кроличьих клетки. Получилось очень удачно и, хотя Птичка и переживала из-за периодической гибели кроликов от руки жестокого райна Мираза, на мясе экономия получилась весьма существенная. Да и супчик из крольчатинки, несмотря на переживания, Птичка очень любила. С перчиком…

Ухты тарахтел изо всех сил, топтался перед Лисой на столе, поддавал лбом в подбородок — явно просил есть. Вот ведь паршивец! Хозяйкой признаёт только Птичку, а жрать просит всегда у Лисы! Нахал! Ну пошли-и уже. Лиса встала, подобрала ленту, слетевшую с Никиного хвоста, и пошла к дому. Ухты побежал следом.

— Лиса, мы к вечеру вернёмся! Мне переодеться бы, и Грому чего-то там утрясти надо.

— Давайте-давайте! А мы пока вам кости перемоем…

— Слушай… А ты можешь… Спросить…

— Как ты ей понравился? Вот уж за это можешь быть спокоен: спрошу обязательно! — захихикала Лиса. Лягушонок почувствовал подвох:

— Эй, эй! Мне-то потом рассказать не забудь!

— Не знаю, не знаю, — веселилась Лиса. — Это уж как будешь себя вести — там посмотрим!

— А я тебе делал интересное предложение, но ты смогла от него отказаться! И полотенцем дралась!

— Ах ты! Лягушка скользкая!

— Не надо полотенцем!

— Мам! Мы на речку!

— Стой-стой-стой! Поди-ка сюда, разговор есть! — Лиса вышла из кухни, вытирая руки. — Ну-ка скажи-ка: как тебе эльф?

— Ну ма-ам!

— Нет, ты уж извини, но я серьёзно. Иди сюда, сядь. Ты ж знаешь, я в душу стараюсь не лезть, но тут придётся. Понравился? Если честно?

— Понравился, — вздохнула Птичка, усаживаясь к столу. — Смешной.

— А если предложение сделает?

— Да ну, мам, ну что ты говоришь! Ничего он не сделает!

— Это почему это?

— … Потому.

— Как раз очень даже сделает! Ну? А ты?

— А я откажу.

— Да почему-у? — взвыла Лиса.

— Ну… Мам… Да ему скучно со мной будет! Я и десятой части не знаю того, что он! — Птичка сидела на краешке стула и сосредоточенно рвала на мелкие кусочки бумажную салфетку. На очень мелкие.

— Да и подумаешь, фигня какая! Знания — дело наживное, лет через пять сровняетесь!

— А пять лет буду жить с ним дура-дурой! Спасибо! — вызверилась Птичка.

— А мы тебя в Университет запихнём, и станешь ты умная-умной! Ты ж на целительницу собиралась идти — вот и поумнеешь! Вот уж из этих соображений отказывать — действительно глупость несусветная! Никто ведь прямо сейчас вас жениться не заставляет, отучишься — и поженитесь!

— Мам! — салфетка кончилась.

— Ну?

— Он чистокровный эльф!

— Ну?

— А я — полукровка!!! — с отчаянием припечатала Птичка.

— Кто тебе такую чушь сказал? — ахнула Лиса. — Да я этому умнику башку-то пооткручиваю!

— Никто не сказал. Мы в школе проходили скрещивание. Я сама всё поняла. Ты человек. Значит мы с Никой полукровки. Зачем я ему? Он хороший — я же вижу, ты с ними обоими без перчаток ходишь. Зачем я ему буду жизнь портить? Я же проживу совсем недолго, то есть, долго, но не долго… — она совсем запуталась, беспомощно помотала головой, но продолжила упрямо: — Для него — недолго. А он потом сгорит. И языка я не знаю, и этикета, который у них принят, — Птичка плакала. — Буду позорищем, как деревенская дура сиволапая…

— Бедная моя детка сиволапая! — засмеялась Лиса, обняла девушку, вытерла ей слёзы. — Пойдём-ка, что я тебе покажу! Я-то думала, что раньше совершеннолетия это тебе ни к чему, а вот как повернулось. Пойдём, пойдём.

Наверху у себя в комнате Лиса открыла платяной шкаф достала с верхней полки папку с бумагами.

— На-ка вот, посмотри.

Птичка уселась на мамину кровать с ногами, открыла папку. Лиса подвинула табуретку, уселась рядом. Первым лежало «Одностороннее утверждение намерений», всё в водяных разводах, но старательно разглаженное, как будто документ сначала основательно намочили, а потом прогладили утюгом.