Антипиранья - Петр Заспа

Уже прошли те времена, когда, как в сорок третьем, спецы из НКВД и военной разведки проводили совместные и весьма результативные операции. Сейчас каждый тащил одеяло на себя. Потому Беляев не мог сказать патрулю комендатуры, задержавшему его в окрестностях Кенигсберга, кто он есть на самом деле. Потому что главное правило разведчика гласило: «Слушай и молчи, молчи и слушай!» И даже для своих он был всего лишь пехотным капитаном, отбившимся от части, ушедшей вперед.

Встреча с агентом сорвалась, зато состоялось задержание с препровождением его в особый отдел стрелковой дивизии, находившейся рядом. Владимир Иванович особо не переживал. Ему нужно сделать всего лишь один звонок, и все станет на свои места. Но местный особист лейтенант Ершов, как назло, пропадал где-то в тылу, и Беляев ждал его возвращения уже вторые сутки.

— Владимир Иванович, а вас за что задержали? — будто услышав его мысли, спросил Денис.

— Ничего особенного, всего лишь проверка. Мы на фронте, и тут уж не знаешь, то ли от немцев снаряд прилетит, то ли свои, не разобравшись, пулю не пожалеют.

— Это точно! Всю жизнь боишься, что затопят соседи сверху, пока не загорятся соседи снизу. Я сам сдался, чтобы выяснить, что происходит. А теперь вот думаю: не дурак ли я?

Их можно понять. В окрестностях города действует «Бранденбург», и теперь особистам не до сна. Да и нашим смершевцам тоже покоя нет.

— «Бранденбург»? Это кто такие?

— Вот те на! Ты откуда свалился? Хотя чему я удивляюсь! Вы же моряки. Вас, кроме своих бескозырок и тельняшек, ничего не интересует. А «Бранденбург», Денис, это такая дивизия особого назначения. Номер у нее восьмисотый. Это знает каждый солдат, потому что об этом ему по три раза на день твердят, чтобы был осторожным и бдительным. Специальное подразделение немцев для действий у нас в тылу. Основной принцип — ведение войны против всех обычаев и правил. Наши их в плен не берут, хотя те и не спешат сдаваться. Всегда носят с собой капсулы с ядом. Главные задачи у них — это диверсии, разведка, мосты, бункеры. Нападают на гражданских, переодевшись в советскую форму. В общем, не брезгуют ничем. Особенно любят устраивать засады на наших генералов. Конечно, лучшая их операция была проведена летом сорок второго. Они тогда практически развалили оборону Майкопа, переодевшись в форму сотрудников НКВД, ездили на трофейных ЗИСах по тылам и сеяли панику, выкрикивая, что город окружен, и требовали немедленно отходить. Немцы тогда взяли Майкоп без боя. Вот так-то, Денис. А ты спрашиваешь, что такое «Бранденбург». Плохо, что русских у них много. По-нашему говорят безукоризненно. Подвоха не заметишь, пока по голове не огреют. И подготовка у них на уровне. Хорошие снайперы, саперы, аквалангисты…

— Аквалангисты?

— Да. А чему ты удивляешься? Их там всему учат. Нашим солдатам попалась как-то пара. Они мост минировали. Хотели взять живыми, да где там! Дрались как звери. Пришлось пристрелить. Шеврон у них сам за себя говорит — кинжал и маска.

Денис растянулся на соломе и уставился в потолок. Теперь глаза привыкли к темноте, он видел бревна, плотно подогнанные друг к другу, и паклю, торчавшую между ними. Разговор о специальном подразделении немцев, говоря современным языком, о спецназе, взволновал, заставив сердце учащенно биться. Он уже думал, что таких слов больше никогда и не услышит. После сокращения, как сказал Саня, его должны больше интересовать такие словосочетания, как «прибыльный бизнес», «нужные знакомства», «чиновничья крыша», а служебный сленг пора забывать. А тут — диверсии, аквалангисты, разведка! Было от чего прийти в возбуждение.

Он вздохнул, перевернулся на другой бок, заметил Сулака, отвернувшегося к стене, и спросил:

— А он здесь за что?

— О! — Владимир Иванович не удержался от смеха. — Сулак у нас жертва почтовой цензуры. Сам расскажешь или лучше мне?

— Болтали бы вы, товарищи офицеры, о себе, — недовольно пробурчал Сулак из своего угла.

— А чего? — не унимался Беляев. — Страна должна знать своих героев. — Он еще раз довольно хихикнул и пояснил: — Наш боец Сулак отправил домой письмо, а оно возьми и попади на стол цензору. Кому ты писал? Жене?

— Отцу.

— Да какая разница? А в письме том он перечислял, что уже отправил посылками, а чего еще потом отправит. Я твою писанину видел. Да ее потом в полках перед строем читали. Как ты там написал: «Очень много трофеев. Скоро возьмем Кенигсберг, а там нас ждет еще больше сокровищ. Я отправил вам восемь метров шелка, материал на костюм и платья, туфли, чулки и пальто».

— Да ладно вам. Один я что ли? Да и не было там восьми метров. Я со старшиной поделился.

— То-то и плохо, что не один.

— А то они у нас не отбирали!

— Отбирали, Сулак, отбирали. Да только вот теперь получается, что и ты как они — фашист.

— Товарищ капитан, вы того… не заговаривайтесь! А то я не посмотрю…

— Я и не заговариваюсь. Если ты себя с ними сравниваешь, то как тебя прикажешь называть? — Владимир Иванович недовольно замолчал.

«Как все-таки меняется солдат, — подумал он. — Если в сорок первом он был подавлен, запуган, сломлен, то в сорок третьем это уже был отважный воин, почувствовавший вкус славы и салют побед. А вот в сорок пятом, когда под ногами уже горела земля Европы, проявились и другие качества, весьма далекие от благородства, присущего снисходительному победителю».

Увы, все было…

Но хуже всего, что это очень мешало работе Беляева. Люди шли на контакт весьма неохотно, и то лишь тогда, когда были загнаны в угол и не имели выбора. Тянулись на запад обозы с беженцами. Выбирая из двух зол меньшее, немцы стремились попасть в оккупационные зоны англичан или американцев. И ускользали из рук важные информаторы и потенциальные агенты.

К сожалению, не последнюю роль сыграл в этом знаменитый литератор Илья Эренбург. На Западе его называли советским Геббельсом, а фронтовики любили за острое слово и жгучую ненависть к фашистам. Среди них существовал неписаный закон: вырезки из газет с повествованиями Эренбурга на самокрутки не использовать! Его статья, появившаяся на страницах «Красной Звезды» двадцать четвертого июля сорок второго года под названием «Убей немца!», принесла больше пользы, чем многодневная работа тысяч комиссаров. Призыв к солдатам, где красной нитью проходила фраза «Нет для нас ничего веселее немецких трупов!», оказался очень своевременным. Учитывая, что другого немца, кроме как захватчика с автоматом, наши солдаты и не видели.

Тем вдвойне непонятно его обращение к солдатам весной сорок пятого. Бойцам, окружавшим Кенигсберг, раздавали листовки, где Илья Эренбург призывал: «Убивайте, убивайте! Нет такого, в чем немцы не были бы не виновны — и живые, и еще не родившиеся! Следуйте указанию товарища Сталина — раздавите фашистского зверя насмерть в его собственной берлоге. Сбейте расовую спесь с германских женщин. Берите их как законную добычу!»

Кто был в душе честен, тот лишь удивленно пожимал плечами. А у кого в душе была чернота, то это воззвание упало в благодатную почву…

Десятками лет советская идеологическая машина будет пытаться выдать эту листовку, уж очень подрывающую имидж советского воина-освободителя, за пропагандистскую утку Геббельса. Но как бы теперь ни напрягались мемуаристы-лампасники, из песни слова не выкинешь, документы говорят иначе, а извращать историю даже в угоду патриотизму — это безнравственно.

На стол армейскому руководству ложились стопки докладных записок, где офицеры жаловались на то, что командиры подразделений и рядовые солдаты предаются пьянству и грабежам, армейские транспортные средства, предназначенные для перевозки личного состава и военных грузов, используются для сбора трофеев. Повсюду грубо пренебрегают боевой готовностью.

Как могли, с этим боролись. Но если костяк армий Третьего Белорусского фронта, окружавших Кенигсберг, составляли элитные гвардейские части, следующие в своем поведении букве устава, то было много полков, собранных из штрафников и уголовников. В частях имелись даже молдаване, еще совсем недавно воевавшие в составе вражеской румынской армии.

— Денис, ты на каком корабле служишь? — спросил Владимир Иванович, оторвавшись от размышлений.

Не зная, что сказать, Денис ничего не ответил, но Беляев расценил его молчание по-своему.

— И то верно. В наше время молчишь — дольше живешь. А я вот давно хотел поспрашивать нашего немца, откуда он здесь такой взялся. — Владимир Иванович ударил кулаком по разделяющей их решетке и выкрикнул по-немецки: — Эй, фриц, а ты с какого корабля к нам пожаловал?

— Я не Фриц, — заворочался в углу немец. — Меня зовут Ульрих.

— Да какая разница! Для нас вы все фрицы! Так с какого ты корабля? Чего уж тут отмалчиваться, войну вы проиграли. Так что корабля своего ты уже не увидишь.