Дыхание власти - Степан Мазур

Переиграл. В следующей жизни повезет больше.

Раздался выстрел, несколько вскриков.

— Горэ? Привет? Не волнуйся, сами передадим, — донесся знакомый голос блондина.

Вслед за ним послышался дружеский бас белоруса:

— Скорп! Очнись, а то мясом накормим, сам подскочишь, вегетарианец хренов. Сил вон даже на зачистку школы не осталось.

Скорпион через силу поднял веки. Покоцанные схваткой лица Семы, Андрея, Даниила и Василия смотрели полунасмешливо. Нервы у всех сдали. Хотелось смеяться и плакать. Семины зрачки отдавали неестественной желтизной — использовал тотем. Глаз еще не перестроился.

— Помирать, что ли, собрался? Мы еще с Горэ не разобрались. Погоди лет этак пятьдесят. Хорошо? — обнадежил Сема. — Весь Кавказ накрывать ядерным грибом не красиво, но вот посадить воинственных горцев на вегетарианскую диету неплохо бы. Хотя бы ради разнообразия. Может тоже сил на школы перестанет хватать?

Сема заговаривал зубы, отвлекая от боли. Но от глаз не укрылась бессильно повисшая рука блондина. С пальцев падали тяжелые багровые капли, пропитав изодранную рубашку, что еще утром была белоснежной, как в рекламе после компьютерной обработки.

— Да, Скорп. Мы найдем его базу, в каком бы бункере в горах он не сидел, — пообещал Кот, прикрывая изодранное стеклом лицо. По скулам сочилась кровь.

— Слушайте, слушайте, а как вы так можете? — донеслось от одного из бывших заложников, — как этому научиться? Я бы тоже хотел вот так — раз и все…

— Тренируйся как этот сумасшедший, и все сможешь, — обронил Даня, подхватывая Скорпиона на руки.

— А где тренироваться? — раздался другой голос.

— Слушай, парень, — возмутился Василий. — Вот у него и тренируйся, когда очухается. Он все равно секцию в конце лета собирался открывать. Адреса пока не скажу, не знаю. Но как только увидишь рекламу с этим индивидуумом, все поймешь… А если не увидишь рекламы, все равно поймешь.

Сема повернулся к Василию:

— Вась, ты чего?

— Раньше надо было думать, индиго, когда без масок на штурм пошли. Я в окне уже десятка два видеокамер насчитал.

— Полагаешь, нам придется…

— Уже пришлось. Все, Семка, кончилось подполье.

— Сдали блин ЕГЭ, будь оно неладно, — пробубнил Сема, переступая тело Ахрама.

Два дня спустя.

Пиджака не было, но и без плечиков плечи распухли так, что походили на рыцарские латы. Куда там каким-то плечикам пиджака. Скорпион лежал под легкой простыней без движения, только глаза бегали по комнате, да не потерял способности разговаривать. А стоило пошевелить распухшей рукой или ногой, как мигом вспоминал костры инквизиции, что зрел в родовых снах.

Эх, таких красивых девушек жгли эти импотенты в рясах. Самих бы всех на костры. Лично бы дров подкинул. Сколько миллионов взошло на костры ради пары-другой строчек в книжечке?.

Подсознание заботливо подкидывало последние два дня воспоминания мук просвещенных предков. За любую толковую мысль цивилизованная Европа бросала гениев прогресса на костры. Мракобесие в рясах делало все, чтобы искоренить «ересь».

Странное, странное человечество. Что это за святые писания, ради которых лилась кровь, горело мясо, крушились кости. Если священное слово — подарок Бога, то их интерпретации человеком — насмешка его противоположности.

Утрешнее солнце пробивалось сквозь ветхий заслон воздушного тюля, огненные лучи падали отблеском на рыжие волосы Валерии. Изумрудные глаза смотрели заботливо, нижняя губа то и дело подвергалась безжалостному изжевыванию, чередуясь с еще более безжалостной улыбкой. Чистой и ясной, как сам первородный свет.

Она снова рядом, пришла с первой зарей. Сидит бесшумно, как мышка. Сон не тревожит, не будит, только ждет, смотрит и печалится. То возьмет и расчесывает длинные черные пряди, то гладит по руке, тяжело вздыхая.

Берегиня. Уходи от меня, пока не поздно. С такой жизнью не будет тебе покоя.

Грудная клетка невольно тяжело вздохнула, сердце радостно затрепетало. Сложно притворяться спящим, когда ощущаешь ее ауру на расстоянии вытянутой руки. Приоткрыв глаза, Скорпион виновато улыбнулся.

Заботливые руки тут же поднесли кружку с соком, трубочка коснулась губ.

Как вовремя, во рту поутру далеко не фиалки. Надо будет спросить у Рыси как он без зубной пасты обходится, всегда от него шалфеем, мятой и ромашкой пахнет.

— Прости, Лер, я снова пропустил наше свидание.

Нежный палец коснулся губ.

— Не говори ничего. Мне не за что тебя прощать, ты спас детей. На этот раз я все видела по телевизору собственными глазами. К тому же, лимит прощений далеко не исчерпан. Я до сих пор помню, как в апреле ты опоздал ко мне на день рождения, со своих бесконечных заданий. Я тогда заперла дверь, отключила все телефоны, а ты залез с Семой на крышу моего десятиэтажного дома и спустился на шестой этаж по веревке, с загипсованной рукой, к груди прижимая букет из тридцати трех белых роз. В тот день я заранее простила тебя за все опоздания на полгода вперед. Так что до сентября можешь мелькать в телевизоре в новостях… Я, наверное, привыкну. Все в порядке.

Грудь разрывало сладкой болью любви, тепла и нежности, благодарности и нечеловеческого счастья.

Любит, ждет, понимает. Как выкроить на нее побольше времени? Как чаще держать в стальной ладони ее заботливую нежную ручку? Может, бросить все к чертям? Всю эту суету, борьбу с невозможностью, грязью и чернью. Страну, погрязшую в болоте, тащить на берег сложно… И ради кого? Только ради нее. Все ради нее. Чтобы жила тихо, спокойно, не боялась ходить по ночным улицам, чувствовала уверенность в завтрашнем дне, жила полной жизнью и посвящала себя чему угодно в свободе, а не в прозябании и мучениях за каждую минуту жизни. Любовь, дружба, родина, свобода. За это стоит жить. За это стоит биться. А ради чего еще жить?

Она прочла все мысли на лице. Таинственная женская магия.

Все они в какой-то степени ведьмы. Но чтобы на костер за красу, за женственность, за любовь? О, где те славные времена, когда Мать была главным божеством и мужчина не смел причинить женщине вред?

— Так! И чего это мы пригорюнились? — Снова прочла все мысли огненновласая.

— Да так. Думаю, как тебя от экзаменов в следующем году освободить. Что-то я перестал им доверять.

Дверь комнаты распахнулась. Блондин, пританцовывая, внес на руках Машку с двумя увесистыми мешками в руках. Левая рука раненого бойца была в мягкой бинтовой повязке от плеча до кончиков пальцев. Но видимых неудобств это ему не доставляло. Не гипс. Значит, кость не была задета.