Берегитесь округлостей - Эрл Гарднер

– Зачем, черт возьми, мы это делаем?

– Обслуживаем нашего клиента.

– Никогда не занималась такими вещами, пока не связалась с тобой, – проворчала Берта. – Только с начала нашего партнерства я стала попадать в подобные переделки.

– До нашего партнерства ты ни черта не зарабатывала, – ответил я. – Заткнись и работай как следует. Не просто царапай ногтями по поверхности, а зарывай пальцы глубоко в почву. Эта штука пролежала здесь годы и наверняка покрылась слоем земли.

– Почему же ее не нашли?

– Потому что не искали. Садовник поливает изгородь и иногда подстригает ее. Она настолько плотная, что не дает расти сорнякам, поэтому садовнику незачем глубоко копать. Он срезает дерн вокруг изгороди и швыряет грязь в кусты, возможно давным-давно забросав ею револьвер.

Берта изрыгнула серию ругательств.

– В чем дело?

– Порвала платье и поцарапала лицо. Дональд, какого черта мы не могли воспользоваться фонариком?

– Мы не можем допустить, чтобы кто-нибудь узнал, что происходит. Полиция, возможно, держит ранчо под наблюдением, а Хейл живет рядом.

Берта со стонами поползла дальше, ругая меня на чем свет стоит. Внезапно мои пальцы на что-то наткнулись.

– Погоди, Берта! Это либо камень, либо… О’кей, это револьвер!

– Слава богу! – вздохнула Берта, с трудом поднимаясь. – Не знаю, как я проберусь в свою квартиру. Если швейцар увидит меня, то подумает, что я воровала кур.

– Скажи ему, что он тебя недооценивает, – посоветовал я, – и что ты совершила куда более серьезное преступление, нежели кража кур.

– Ну, – сказала Берта, – давай сообщим Элизабет Эндикотт. Полагаю, нам следует позвонить Барни Куинну.

– Нет, – возразил я.

– Что «нет»?

– Мы скажем Элизабет, что обыскали всю изгородь и ничего не нашли, – отозвался я. – И Барни скажем то же самое.

– Иногда, – с чувством произнесла Берта, – мне искренне хочется, чтобы я больше никогда тебя не видела.

Глава 18

В истории, рассказанной Джоном Диттмаром Энселом Барни Куинну, лишь одна вещь не соответствовала действительности.

Револьвер очень сильно заржавел. Я даже не мог открыть барабан без длительной работы по удалению ржавчины. Но, прочистив дуло от грязи, я сумел увидеть с помощью фонарика, что патрон на одной линии с дулом пуст. В других патронах пули были на месте. Следовательно, из револьвера был сделан один выстрел.

Дело становилось все более запутанным.

Суд начался по расписанию. Барни Куинн посадил нас там, где мог бы с нами консультироваться в случае надобности, но он впал в уныние и выглядел как человек, которого вот-вот поволокут на казнь. Куинн старательно воздерживался от вопросов насчет револьвера.

Во время полуденного перерыва я отвел его подальше от репортеров и рубанул сплеча:

– В таких делах нужен мужчина, а не мальчишка. Ты адвокат, и твоего подзащитного обвиняют в убийстве. Наказание за такое преступление – смертная казнь. Присяжные наблюдают за окружным прокурором и за тобой. Ты выглядишь как человек, защищающий виновного клиента. Это несправедливо по отношению к вам обоим. Борись, но не так, как будто тебя прижали к стенке, а с уверенной улыбкой адвоката, представляющего невиновного клиента.

– Актер из меня скверный, – проворчал Куинн.

– Тогда начинай практиковаться, – посоветовал я ему.

После перерыва он выглядел немного лучше.

Используя добытую нами информацию, Куинн знал все, что нужно было знать о присяжных. Опасность заключалась в том, что из списка могут не набрать нужного количества членов жюри. Тогда судья издаст распоряжение о дополнительном списке, и Барни придется иметь дело с людьми, о которых он ничего не знает.

Окружной прокурор Мортимер Эрвин был высоким, красивым, исполненным достоинства мужчиной с вьющимися темными волосами, широкими плечами и уверенным видом.

Эрвин не был женат, хотя являлся едва ли не самой выгодной партией среди местных холостяков, и любил включать в состав жюри молодых впечатлительных женщин и пожилых седовласых матрон, предпочитая не иметь дела с мужчинами, чьи руки были покрыты мозолями от работы на ранчо.

Впечатлительные молодые женщины смотрели на него как на кинозвезду. Они выслушивали его доводы, голосовали за вердикт о виновности подсудимого и выходили из зала суда, шепча друг другу: «Ну разве он не чудесен?»

Пожилые матроны говорили, что Эрвин напоминает им Джимми, которого, увы, нет в живых. Джимми всегда хотел быть юристом.

Некоторые из мужчин с мозолистыми руками смотрели на тщательно причесанные волосы Эрвина, заглядывали в его выразительные глаза – и выносили вердикт в пользу обвиняемого.

Барни Куинн составил список присяжных, постаравшись, чтобы в нем было как можно меньше молодых женщин. В списке Эрвина присутствовала прямо противоположная тенденция.

Видя, как идут дела, я отозвал Барни в сторону:

– Подыграй ему, Барни.

– Что ты имеешь в виду?

– Пусть себе набирает в жюри женщин.

– Ну нет! – запротестовал Куинн. – Он набрал их слишком много. Женщины от него без ума. У него красивый звучный голос, и, приводя свои доводы, он устремляет выразительный взгляд на присяжных женского пола. Он платит по триста долларов за костюмы и каждое утро надевает свежевыглаженный. Парень хорошо обеспечен и не зависит от своей прокурорской деятельности. Он хочет влияния и восхищения и наверняка надеется стать сенатором, генеральным прокурором или губернатором штата.

– И тем не менее подыграй ему, – настаивал я. – Позволь ему набрать женщин.

– Не знаю, чего мы вообще хотим от любого жюри, – вздохнул Куинн. – Наш парень мог бы смело признать свою вину.

– Что тебе нужно, – сказал я, – так это выпивка, крепкий сон и девочка. Бодрись! Это дело либо принесет тебе успех, либо тебя сломает.

– Об успехе и речи быть не может, – мрачно произнес он.

– Если ты будешь продолжать в том же духе, то безусловно.

В пять часов заседание закончилось. Берта уехала домой в своей машине, а я позвонил Стелле Карис и договорился о встрече.

Мы выпили коктейли и пообедали в ресторане, а потом пошли выпить в ее квартиру. На сей раз она села не на диван, а на стул и вела себя более сдержанно.

– Как идут дела с вашим дружком? – осведомился я.

– Кого вы имеете в виду?

– Банкира.

– А, Купера, – промолвила Стелла. – Знаете, Дональд, я боюсь, что с вашей стороны это обычная ревность.

– Возможно, – признал я.

– Купер – хороший парень. К тому же он отлично соображает. Но он привлекает меня только самую малость. – Она усмехнулась. – Не знаю, что привлекает к вам. Вы один из самых надменных типов, каких я когда-либо встречала.

– Вовсе я не надменный, – возразил я. – Просто я работаю над делом Эндикотта и беспокоюсь из-за него.

– Почему?

– Говоря по секрету, – ответил я, – есть один свидетель, который в состоянии снабдить обвинение мотивацией убийства, и я боюсь, что окружной прокурор может его откопать.

Стелла опустила ресницы и устремила взгляд на кончик своей сигареты.

– Кто это? – спросила она, не глядя на меня.

– Девушка по имени Хелен Мэннинг, бывшая секретарша Эндикотта. Он уволил ее, а она пошла к миссис Эндикотт и сообщила ей, что Эндикотт – подлец и что он специально отправил Джона Энсела в джунгли Амазонки, чтобы убрать его с дороги.

– Могу себе представить, что почувствовала миссис Эндикотт, – заметила Стелла.

Я промолчал. Стелла немного подумала.

– Знаете, Дональд, – сказала она, – думаю, вы правы. Я могла бы обратить мое состояние в ценные бумаги, обеспечивающие мне доход, и вернуться к живописи.

– Только будьте осторожны с теми, кому вы поручите бумаги, – предупредил я.

Она скривила губы.

– Обычно я разбираюсь в людях. А если кто-то пытается меня надуть, я становлюсь безжалостной.

– Как и большинство женщин, – усмехнулся я, – хотя немногие из них в этом признаются.

– Я не только признаюсь – я горжусь этим. Так что не пытайтесь обмануть меня, Дональд.

– Хорошо, не буду, – пообещал я.

Стелла встала, чтобы налить очередную порцию ликера. На сей раз на ней было что-то белое и полупрозрачное. Бутылка опустела, и Стелла открыла дверь в кухню, чтобы взять другую.

Яркий свет из кухни четко обрисовывал округлости ее фигуры под тонкой тканью.

– Может, вы предпочитаете бренди и «Бенедиктин» мятному ликеру? – спросила она, повернувшись в дверном проеме.

– А у вас есть и то и другое? – осведомился я.

– Да. – Она слегка изменила позу, а свет продолжал делать свое дело.

– Бренди и «Бенедиктин», – сказал я. – Но только немного, Стелла. Мне нужно идти работать над этим проклятым делом.

– Как вы мне надоели с вашим делом! – сердито отозвалась она.

– Когда оно закончится, – пообещал я, – вы будете видеть меня чаще.

– К тому времени, – огрызнулась Стелла, – вы, возможно, совсем не сможете меня видеть.

Она вошла в кухню, взяла бренди и «Бенедиктин» и вернулась, погасив в кухне свет.