Английский для миллионеров (СИ) - Корсарова Варвара

Поначалу все шло хорошо. Девочка улыбалась, кивала. Они провели разминку с легкими вопросами — Даша отвечала односложно, с большими паузами, делала грубые ошибки. Но Марианна ее не поправляла. Пусть учится говорить свободно, пусть знает, что бояться нечего.

Но когда открыли учебник, Дашин энтузиазм иссяк. Она сползла на стуле и теперь почти полулежала на нем, вялая и ленивая. На страницу смотрела пустым взглядом, открывала рот, только если Марианна тормошила ее как следует. Постоянно отвлекалась, чиркала узоры на полях тетради. Порой делала вид, что не слышит репетитора. А потом уронила ручку, полезла доставать, притворилась, что не может найти и не вылазила из-под стола минут десять. На все увещевания и призывы отвечала вяло: «Сейчас, сейчас! Не найду никак! Да где же она, блин! Еще минуточку!»

Итальянская забастовка по всем правилам.

Марианна скрипела зубами и злилась.

Главным оружием своего педагогического успеха она считала энтузиазм и горячий интерес к ученикам. Она проводила урок, как аниматор проводит развлекательное мероприятие. Ей всегда удавалось раскачать, заставить включиться равнодушную публику!

Энергии все это забирало немало. Но когда класс начинал реагировать, заводился, то возвращал энергию сторицей.

Ух, как тогда им работалось! Искры летели! Смех, задор, игра!

… теперь же ученица у нее была всего одна, и энергию она всасывала, как губка воду. Без возврата. И желания поддерживать беседу на английском у нее не больше, чем у осклизлой морской губки, которая лежит себе тихонько на морском дне и желает только одного — чтобы ее не трогали.

Но Марианна не сдавалась. Она немного умерила свой напор, и перешла к ровной доброжелательности.

— Может, ты не выспалась? — участливо спросила она, когда закончилась мучительная борьба с текстом. Когда Даша читала последнюю строчку, на лице у нее было написано глубочайшее отвращение.

Даша пожала плечами и спросила:

— Я совсем тупая, да, Марианна Георгиевна?

— Вовсе нет. Мне просто показалось, что тебе не нравится английский.

— Терпеть его ненавижу, — выпалила Даша сквозь стиснутые зубы.

Марианна не стала пока выяснять причину ненависти, лишь посочувствовала:

— Представляю, как тебе сложно. Тошнит от него, да? И хочется сбежать. Тяжело делать то, что не нравится. Ты постоянно борешься с собой. С учетом этого у тебя получается очень даже неплохо. Уважаю! Но, видишь ли, некоторые вещи нужно распробовать, чтобы они понравились. Как маслины, например. Или кефир.

— А я люблю маслины, — похвасталась Даша. — Сначала выплевывала, а потом полюбила. Когда была с мамой в Греции. Папа их терпеть не может, а я ем. Представляете, однажды тетя Катя болела, мы заказали пиццу, он выковырял из начинки все маслины и мне отдал.

Марианна слушала с живым интересом. Ей было сложно представить господина Аракчеева, кушающего плебейскую пиццу, да еще ковыряющегося в ней пальцем, чтобы угостить дочь.

— С английским тоже так будет. Распробуешь — понравится.

— Ой, вряд ли. Он еще противнее кефира.

— А твоему папе нравится английский?

— Наверное, нравится, раз он хочет отправить меня в английский пансион.

— А тебе хочется туда ехать?

Даша не ответила. Поводила пальцем по столу, потом вздернула голову, сверкнула зелеными, как у отца, глазами, и заявила:

— А вы еще обещали смузи сделать из кефира! Помните?

— Обещала — сделаем. Вечером или на ланч. У нас ланч в… — она глянула в листок. — …в полпервого. А сейчас у тебя уроки русского и математики.

Петр Аркадьевич милостиво позволил ей отдохнуть во время урока русского, но Марианна решила остаться, чтобы посмотреть, как будет работать ее новая ученица.

Провести урок явилась учительница из местной поселковой школы. Пожилая, неторопливая, с пучком седых волос, наивными глазами за толстыми стеклами очков и пергаментными морщинистыми щеками. Она называла Дашу «деточкой» и разговаривала с ней жалеючи, как с несчастной, брошенной всеми сироткой.

Марианна устроилась в углу, в офисном кресле за флип-чартом, и внимательно наблюдала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

На уроке русского Даша работала без большого удовольствия, но не отлынивала. Впрочем, учительница многого от нее не требовала. Охотно помогала, когда ученица не могла сделать разбор слова. Терпеливо повторяла материал снова и снова — как вдалбливала. Рано или поздно такой подход должен был дать плоды.

Урок закончился диктантом. Учительница дребезжащим добрым голосом читала рассказ про ежей, Даша, сопя, усердно водила ручкой по тетрадному листу. Писала она как курица лапой и шевелила губами, проговаривая про себя каждое слово.

После урока Марианна хотела поговорить с учительницей наедине, но не вышло: в класс заявилась Валентина, за которой след в след шла математичка, а русичку она тут же увела прочь.

Петр Аркадьевич предупредил, что урок математики будет на английском — чтобы Даша привыкала.

Мариана признала, что это разумно. Словарного запаса на матеше большого не нужно — плюс, минус, разделить, умножить, куб, квадрат, пропорции… да, еще числительные. Марианне было интересно, как учительница справится.

Учительница справилась неплохо. Она была молодой, нервной, с резкими манерами и раскосыми черными глазами. На Марианну она глянула с неприязнью — догадалась, что та будет на уроке соглядатаем. Марианне эта роль тоже не нравилась.

Математичка английским владела неплохо, но говорила медленно, осторожно подбирая каждое слово. Произношение у нее было грубое, однако уж получше, чем у Аракчеева.

Вскоре стало ясно, что Даша ее все равно не понимает. Девочка снова ушла в себя и сидела, как столб, уставившись в учебник бездумным взглядом. Учительница сердилась, хотя старалась этого не показывать. Она была ужасно настырной: на русский так и не перешла. В конце концов, как-то исхитрилась и объяснила материал с помощью жестов, после чего Даша решила все примеры и получила «четыре».

Учительница скупо улыбнулась в знак одобрения и заставила повторять Дашу пройденное на уроке. Сила воли у математички была железная, Даша смирилась и покорно, безо всякого удовольствия, выполняла требуемое.

От того, что голос у математички был монотонен, и оттого, что в кабинете было тепло, а кресло — мягким и уютным, Марианну стало клонить в сон. Прошлой ночью она спала мало — готовилась к занятиям.

Как же страшно хотелось зевнуть! Даже челюсти сводило. Но зевнуть от души, с подвыванием и потягиванием, было никак нельзя.

И тогда, чтобы взбодриться, она стала думать о Петре Аркадьевиче. И это сработало. Она села прямо, подтянулась, как будто он мог ее видеть. Когда Марианна припоминала в деталях их беседы, и вовсе стало не до сна. Сами собой всплыли в памяти все ее проколы: и дурацкие очки, и испорченные рекомендации, и зонтик, и тапки, и реплики невпопад…

Мысленно Марианна перекраивала все их встречи. Она придумывала разные умные и язвительные ответы, которые показали бы ее в лучшем свете и дали бы Петру Аркадьевичу понять, что новая англичанка — не растяпа, не бестолковая вчерашняя выпускница, а личность, которую нужно уважать. Профессионал, к которому нужно прислушиваться.

У Марианны участилось дыхание, щеки налились жаром. Она и сама не понимала, чего так злится. Ведь Аракчеев намеренно ее не обижал, не грубил…

Его отношение к дочери вызывает много вопросов, но ведь он и впрямь знает ее лучше. И действует ради ее пользы. Ну, зануда, ну, властный, требовательный. Это тоже можно понять — будь он милым и уступчивым дяденькой, не добился бы того, чего добился.

Но почему ей так хочется поставить его на место? Заставить испытать растерянность, уязвить метким ответом? Может потому, что в его голосе всегда звучит железобетонная уверенность в собственной правоте — о чем бы ни шла речь? Или потому, что от его тона и взгляда всегда веет холодком, как Северного моря? Или потому что он требует, требует и требует, и дает понять, что выполнить его требования нужно во что бы то ни стало, и никакие оправдания не принимаются?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})