Виа Долороза - Сергей Парфёнов

Прямо с вокзала мать направилась в местный райсовет просить об жилье и устройстве на работу. Но оказалось, что стоматологи в городе уже не нужны и с жильём в городе большие проблемы. Встретивший их работник по вопросам жилья только сухо бросил:

– Жилья нет… Нет жилья и точка! Ну, нету, – развел он руками. – Строить нечем, строить некому и не из чего! Мог бы родить – родил бы! А так, что? Ни одни вы такие! На очередь поставлю, а обещать ничего не могу! Всё!

Мать была в отчаянии. Возвращаться обратно во Львов было немыслимо, да и наверное не выдержали бы они обратной дороги. В итоге приютила их семья украинцев, точнее украинки тети Гали, у которой сын был на два года старше шестилетнего Изи. Матери пришлось устроиться на оловянный рудник и это давало им скудный послевоенный паек, которого едва хватало, чтобы утолить на недолгое время чувство голода. Жили скудно, но как-то жили. Но в сорок шестом, в приютившую их семью вернулся дядя Дмитро, бывший кормилец, а теперь инвалид без обеих ног, и стало совсем плохо. Главным занятием дяди Дмитро теперь было сидеть во дворе и матерно костярить фашистских гадов, оставивших его калекой. Доброхоты же, желающие посочувствовать орденоносцу-инвалиду, как правило находились каждый день и к вечеру дядя Дмитро на своей грубо сколоченной каталке, возвращался домой вдребезги пьяный и выливал накопившуюся за день злость за свою искалеченную жизнь на жену, на сына и на Яшу с матерью. И всё это, обычно, кончалось пьяными скандалами с отборным матом и надрывными всхлипами тети Гали по ночам. Мать терпела ещё полгода, потом снова пошла в местный райсовет.

– Нам нужно хоть какое-то жильё, – заявила она с порога всё тому же работнику райсовета, не обращая совсем внимания на стоящего у окна человека в военной форме.

– Нету жилья! – ответил тот привычно. – Нету! Живите пока, где жили…

Но мать никуда не пошла.

– Некуда нам идти, – сказала она, беспомощно опускаясь на обшарпанный стул. – В чужой семье мы не нужны – там своё горе, а своей крыши у нас нет…

Работник райсовета посмотрел на неё воспаленными от усталости глазами:

– Мог бы взять, взял бы к себе, но у меня и так пятеро в одной комнате… Некуда, дорогая моя, некуда… Честно…

– А мне уже всё равно, – ответила мать обречено, а потом выдохнула. – Господи! Да что ж за страна такая… Если даже в еврейской области для евреев нету житья!

И всё что накопилось, наболело за эти годы выплеснулось наружу одной только этой фразой. Но тут неожиданно обернулся тихо стоящий у окна капитан с синими петлицами на тщательно отутюженной темно-зеленой гимнастерке.

– Простите, как вы сказали? – спросил он вкрадчиво.

– Сказала, как есть! – в отчаянии отрезала мать и вышла из кабинета.

Только, как оказалось, лучше бы она этого не говорила – вернуться-то все равно ведь пришлось обратно к тете Гале… А ночью за ними пришли люди в фуражках и черных яловых сапогах и забрали её и маленького Яшу. Долго особенно не церемонились… Чего церемониться, когда и так всё ясно – антисоветские высказывание, антисоветская пропаганда. Сразу было пришпилено страшное клеймо – "враг народа". Затем был короткий закрытый суд и приговор.

Их с матерью должны были отправить по этапу в Магадан, но почему-то отправили в Анадырь, в трюме старого, видавшего виды, прогнившего парохода. Кто и зачем придумал отправить их туда, к тому же столь необычным способом, неизвестно, но ясно, что отправляли почти что на верную смерть. Наверное так и рассчитывали, что не доплывет этот плавучий гроб до места назначения – потонет. Братская могила… Видимо кому-то просто надо было списать эту посудину и зэков заодно. Но бог видно все же есть и всё видит. Их дряхлое судёнышко, попавшее в шторм вынесло на камни, но эти камни оказались камнями острова Святого Лаврентия. А это уже была Америка. Был, как раз самый разгар холодной войны. Политические, зэки, да ещё к тому же среди них мать с малолетним сыном – несколько дней о них шумели американские газеты. Так что, получается, как ни странно, повезло им с той самой маминой злосчастной фразой. А потом был пароход, но уже добротный, американский, волонтеры из добровольного еврейского общества по содействию репатриантам и снова пароход. Так они и оказались с матерью в Израиле.

Когда попали в Израиль больше всего маленького Яшу поразили две вещи: обилие фруктов, которых он раньше никогда не видел и не пробовал и то, что здесь все говорят на иврите… Всё это было очень и очень давно, – более сорока лет назад, словно в совсем другой жизни. Вспоминалось теперь, как кадры из старого полустершегося черно-белого кино.

И вот сейчас Яков Маген снова был в Израиле. Лёгкий бриз с берега гнал мелкие волны, которые приятно раскачивали его расслабленное тело.

"Благодатная земля!" – подумал Яков Маген про себя. – "Не удивительно, что тут Иешуа по воде ходил, раз здесь и такой грешник, как я утонуть не может… Прости Господи, если кощунствую…"

Он скосил глаза на распластанные рядом тела американцев, которых по окончанию встречи Моше Лавин пригласил совершить небольшую экскурсию по Израилю с заездом на берег Мертвого моря. Американцы, как истинные янки, были легки на подъём и с энтузиазмом согласились.

Официальная часть встречи прошла достаточно быстро и конструктивно – фактически во многом концепции двух разведок совпадали. Под конец встречи, когда уже заканчивали обсуждать социальный блок, Яков Маген вдруг внёс одно предложение.

– Мне кажется, – заметил он, – что сейчас советская молодёжь уже сориентирована за западные ценности… Я имею в виду не только моральные приоритеты, но и западную культуру. Но это относится в основном к молодёжи лишь до 25 лет. Если мы собираемся реально противодействовать коммунистической идеологии, мы должны понимать, что за советское время русские успели сформировать свой, советский образ жизни. Этот образ жизни привит с рождения большинству русских. Причём он имеет под собой вполне конкретную основу в виде советской имперской идеологии и советской культуры… Первую подпорку в виде советского имперского мышления нам уже удалось раскачать… Но полного успеха мы сможем достичь, только когда сама русская культура сама будет бороться с коммунизмом… Русские сами должны развивать у себя комплекс неполноценности за своё ущербное прошлое… Наша задача лишь быть катализаторами этих процессов, то есть материально поощрять в новой русской культуре тех реальных носителей идей, которые вписываются в нашу концепцию…

Тут один из американцев, тот, что был помоложе, – Стивен Крамер, сказал, что у него похоже есть кое-что интересное на этот счет. Он даже готов обговорить это чуть позже и уже более конкретно. А потом ещё, пристально взглянув на Магена, спросил:

– Вы ведь, насколько я понял, из "Натив"? Или же все таки из "Русского отдела"? МОССАД ведь, кажется, не занимается операциями в Советском Союзе?

Яков Маген покачал головой и правый угол рта его скептически изогнулся. Действительно, он работал не только в московском посольстве… Служба "Натив" – "путь" в переводе с иврита, была одной из самых молодых израильских спецслужб и подчинялась напрямую премьер-министру. Она была создана для помощи иммигрантам в особо сложных случаях, но в последнее время ее функции были несколько расширены. Но в разведке, как в дипломатии, редко задают прямые вопросы, а ещё реже на них отвечают – даже тогда, когда необходимо проверить степень доверия друг к другу.

– Дело ведь не в этом! – уклончиво ответил Яков Маген. – Средства и методы везде одинаковы… А у нас ведь с вами даже движущие мотивы во многом схожи… Но, скажем, если ваши парни отстаивали демократические ценности где-нибудь в Корее или во Вьетнаме, то мы вынуждены защищаться от тех же МИГов и калашниковых, которыми СССР напичкал арабский мир, как кекс изюмом, на нашей собственной земле… Но знаете… Я не испытываю ненависти к русским… Моё детство прошло в Советском Союзе. Я помню, что остался жив благодаря тому, что меня и мою мать прятали у себя от фашистов простые русские и украинские женщины… Я помню и благодарен им за это… Но! Поверьте мне, я сделаю всё, чтобы Израиль мог чувствовать себя великой и свободной страной… Потому что абсолютно уверен, что здесь единственное место на земле, где слово "еврей" звучит гордо… А кроме того, я хочу, чтобы мои соотечественники, – те, что ещё остались в Союзе, не чувствовали себя людьми второго сорта, и самым подходящим местом для них не была бы автономная область где-нибудь в Сибири…

Вот так тогда ответил Яков Маген… Но теперь, когда обсуждение осталось позади и мелкие волны с тихим хлюпаньем накатывались на берег, а затем смущенно убегали обратно, обо всем об этом можно уже было не вспоминать…

– Господин Маген! – вдруг услышал Маген громкий окрик со стороны берега. – Важное сообщение!