Маркиз де Боливар - Лео Перуц

Донон и я хотели было вмешаться, но было уже поздно.

- Хорошо! - кивнул Эглофштейн. - Вы сами этого захотели. - И, обернувшись к денщику, равнодушным голосом приказал: - Мартин! Завтра в шесть утра приготовишь пару пистолетов и сваришь чашку кофе!

Тут мы испугались, потому что знали: Эглофштейн не шутит. Он одинаково отлично владел как пистолетом, так и саблей. И только за последний год он убил на дуэлях двоих, а третьему прострелил плечо...

Гюнтер же вмиг побледнел, так как он и в бою не блистал храбростью, а перед направленным на него пистолетом был просто трус. Он понял, что испорченное настроение и невоздержанный гнев поставили его в скверное положение, и сообразил, как из него выскочить.

- Вы можете удовлетвориться тем, что я готов выйти на поединок, где и когда вам будет угодно...

- Значит, остается оговорить условия!

- Но не забывайте, господин капитан, Сульт запретил дуэли ввиду неприятеля! Мне ничего не остается, как предупредить о перенесении дуэли на другое время!

Мы молчали, так как Гюнтер был прав. Действительно, маршал Сульт недавно отдал такой приказ всем офицерам своего корпуса. Эглофштейн закусил губу и повернулся, чтобы уйти. Но такой исход был не по вкусу Брокендорфу.

- Гюнтер! - сказал он. - Меня вся эта затея не касается, Эглофштейн меня ни на что не уполномочил. Но я полагаю, герильясы ведут себя спокойно, они не стреляют, и нельзя считать, что мы находимся перед неприятелем. И поэтому мое мнение...

- Герильясы, - сразу нашелся Гюнтер, - ждут только следующего знака от маркиза де Болибара, чтобы атаковать укрепления. В воскресенье он подал первый. И если, как я думаю, сегодня или завтра последует второй, то мне здесь придется открывать первый танец...

Меня удивило и покоробило бесстыдство Гюнтера. Ведь мы оба знали, что маркиза нет в живых, знали, кто подал сигнал горящей соломой... Но он спокойно выдержал мой взгляд: он отлично знал, что я буду молчать.

А Эглофштейн только пожал плечами и презрительно отвернулся.

- Ну, если так, - предложил Брокендорф, - тогда мой совет: пойдем-ка по домам и посидим за столом. Чего еще ждать? В гостинице "У крови Христовой" сегодня будет яичница с ветчиной и капустный суп. Пошли, выпьем!

Он взял Эглофштейна под руку, и мы гурьбой двинулись в город, оставив Гюнтера при укреплениях.

Но когда мы миновали люнет "Mon Coeur", Эглофштейн не удержал своих чувств: он взял меня за плечо и указал назад.

- Видели, какой фанфарон, хвастун и трусишка? Сперва захлебнулся от страха, теперь будет нам показывать, какой он молодец!

Мы оглянулись и увидели, как Гюнтер хвастливо прохаживался по брустверу, будто хотел подставить себя всем пулям герильясов. Но он знал как и мы, - что мушкеты герильясов не бьют так далеко, а из орудий они стрелять не станут, пока не получили сигнала от маркиза.

- Я бы хотел, - гневно помахал кулаком Эглофштейн, - чтобы маркизу взбрело именно сейчас заиграть на органе. Вот была бы потеха: мы бы поглядели, как Гюнтер скатится с бруствера и прыгнет в окоп быстрее, чем лягушка в лужу!

Мы пошли дальше.

- А где, собственно, этот орган маркиза? - спросил Донон.

- В монастыре Сан-Даниэль. Я этой ночью установил там особый караул. Там мы и так устроили мастерскую, где мелют порох и начиняют бомбы. Если хочешь, пошли туда, можешь испробовать, как он звучит, этот орган...

Глава X. СОБРАНИЕ СВЯТЫХ

Мы вышли из гостиницы, разгоряченные вином, и, едва очутившись на улице, вступили в спор - чем бы нам заняться до вечера. Донон заявил, что он устал и пойдет на квартиру - почитать и немного вздремнуть. Брокендорф предложил, чтобы Эглофштейн, которому пару недель назад пришли деньги из банка Дюрана в Перпиньяне в счет его доли наследства, сыграл с нами в фараон. Эглофштейн отговорился: у него нет времени, он должен зайти в канцелярию, где его ждут неотложные дела.

Брокендорф был раздосадован и не скрывал от нас, что он ни во что не ставит всю писанину и вообще занятия полкового адъютанта.

- Ни один человек не очинит за день столько перьев, сколько ты изводишь за час! Ты исписываешь лист за листом, а в конце концов все они годятся только торговцу на кульки для корицы, имбиря да перца!

- Если я еще сегодня не распишу задания для вас всех и не оформлю счета, то вы завтра не получите денег, потому что казначей ничего не дает без моего предписания, счетов и ведомости, - объяснил Эглофштейн.

Мы шли, держась посередине улочки, подальше от домов, потому что снег таял и с крыш лилась капель. Кошка играла на солнышке обгрызенной кочерыжкой Воробьи чирикали, ссорились из-за кукурузных зерен. И талая вода хлюпала над нашими сапогами.

На перекрестке узких улиц нам загородил путь мул, который купался в луже, катаясь по земле во всем своем убранстве из колокольчиков и пестрых лент и явно стараясь избавиться от груза седла. Его хозяин стоял рядом, то ругаясь, то пытаясь льстивыми словечками побудить скотину подняться, стегал кнутиком и тряс пучком сухих кукурузных стеблей - короче говоря, на все лады пробовал побудить упрямого мула идти дальше. Мы повеселились, наблюдая эту нелепую сцену, потому что скотина обращала на усилия хозяина не больше внимания, чем на кашель блохи или вопль какой-нибудь вши.

И вдруг Донон громко вскрикнул от изумления: мы увидели Монхиту, которая спешила мимо, не замечая нас.

Она несла корзиночку, а в другой руке держала веер и поигрывала им на ходу. На ней была мантилья, а волосы покрывала тонкая шелковая вуаль. И когда она, подобрав мантилью и открывая платьице с фартуком, переходила лужу на цыпочках, мне опять на миг показалось, что я вижу Франсуазу-Марию, которая не удостоила меня взглядом лишь потому, что я уже давно - ах, целый год! - не бывал у нее...

- Теперь она бежит домой, - сказал Эглофштейн. - Несет отцу остатки обеда полковника. Я думаю, она это делает каждый день...

Мы обошли упрямого мула с его хозяином и медленно зашагали за Монхитой.

Мы обрадовались, что случай свел нас на улице с прекрасной возлюбленной полковника, и решили заглянуть в живописную мастерскую дона Рамона и - под предлогом осмотра его картин или даже покупки какого-нибудь архангела либо апостола - продвинуть наши дела с Монхитой.

Правда, Брокендорфу не понравился такой план, и он по дороге разразился упреками и даже угрозами.

- Я вам сразу говорю, - ворчал он, - я-то не куплю никакого Епифания или Порциункула, хоть бы их уступали за два гроша. По мне что картинки святых, что тыквенные листья - одинаковая польза... На этот раз мне не стоит поступать, как тогда, в Барселоне, когда я ради вас и одного смазливого личика забрел в жалкий трактир, и мне пришлось вылакать четыре литра скверного капского вина только из-за того, что вам захотелось строить куры племяннице хозяина...

Мы вошли в мастерскую дона Рамона. Та, ради кого мы пришли, была в комнате; она бросила мантилью на стул и выставляла блюда с холодным жарким, хлебом, маслом и сыром. Из-за своих холстов вышел хозяин и поклонился нам в той же комичной, церемонной манере, которую мы уже знали; он был явно удивлен нашим приходом.

Мы объяснили, что хотим выбрать что-нибудь из его картин, и он обрадованно и весьма вежливо пригласил посмотреть их.

- Мой дом - ваш дом. Оставайтесь, сколь вам угодно, и устраивайтесь поудобнее!

В мастерской были еще два человека - правда, весьма своеобразных: молодой человек с простодушным лицом, неподвижно стоявший, подняв руки к потолку, словно каменный серафим; было видно, что рукава его куртки крайне коротки и едва прикрывают ему локти. И старуха, которая сидела рядом с ним на креслице, заломив руки, словно в отчаянии; на ее лице застыло выражение скорби, и она беспрерывно вертела головой, как утка.

Дон Рамон вытащил две своих картины.

- Вот здесь вы можете видеть святого Антония и вокруг него - дюжину демонов, из которых несколько - в образе кошек, а другие - как летучие мыши.

Он поставил картину на пол и показал другую.

- А это - святой Климент, он изображен в тот момент, когда совершает чудо, исцеляя больных прикосновением ступни.

Брокендорф внимательно рассматривал святого Климента, представленного в облачении со всеми знаками папского достоинства.

- Если это чудо, - заключил он потом, - то, сам того не зная, я сотворил много таких чудес. Иногда нет лучшего средства, чтобы поставить на ноги симулянта, чем хороший пинок!

- Это хорошая работа, и я отдам ее вам, если вы возместите мне затраты на холст, масло и краски и накинете немного сверх того!

Дон Рамон выставил одну за другой остальные картины, и вскоре мы оказались посреди синклита отцов церкви, мучеников, апостолов, исповедников, пап и патриархов, пророков и евангелистов, держащих в руках дароносицы, чаши, молитвенники, кадильницы, распятия и сосуды с дарами, серьезно и торжественно смотревших на нас, словно они отгадали те сугубо мирские мысли, которые привели нас в это собрание святых.