Я убил Степана Бандеру - Юрий Сушко

В своём обвинении прокурор особо упирал на то, что террористические акты сами по себе противоречат нормам христианской морали. На что главный подсудимый, который уже не скрывал своих должностей и званий – Краевой проводник ОУН на западных украинских землях, член Украинской военной организации (УВО), Степан Бандера заявил, что вину за убийства он возлагает на польское правительство и польский народ, которые, растоптав Божьи и человеческие законы, поработили украинцев и создали ситуацию, в которой украинский народ в целях собственной защиты вынужден казнить палачей и предателей…

За ходом судебного разбирательства внимательно следил московский дипломат Светняла. Он прилежно фиксировал показания Бандеры, который, пользуясь широкой аудиторией, охотно распространялся о целях и методах борьбы оуновцев теперь уже против советских поработителей: «ОУН выступает против большевизма потому, что большевизм – это система, с помощью которой Москва поработила украинскую нацию, уничтожив украинскую государственность. Большевизм методами физического воздействия борется на восточноукраинских землях с украинским народом, а именно – массовыми расстрелами в подземельях ГПУ, уничтожением голодом миллионов людей и бесконечными ссылками в Сибирь, на Соловки… Большевики применяют физические методы, поэтому и мы используем силу в борьбе с ними…»

На корреспондента польской «Отчизны» Бандера как «главный украинский террорист» произвёл большое впечатление: «Ведёт себя свободно и даёт показания спокойным, уравновешенным голосом. Мысли излагает ясно, видно, что это интеллигентный человек… Весь зал с интересом следит за ним. Этот человек совершенно не похож на остальных подсудимых…»

Заключительное слово Степана репортёр практически стенографирует:

«Прокурор сказал, что на скамье подсудимых сидит группа террористов и их штаб. Хочу сказать, что мы, члены ОУН, не террористы. Деятельность ОУН охватывает все стороны национальной жизни. Об этом мне не дают возможности говорить… Заявляю, что боевая акция – не единственная и главная, но равнозначная с другими видами нашей деятельности… В этом зале при рассмотрении атентатов (покушений), которые совершала Организация, кое-кто мог подумать, что Организация ни во что не ставит человеческую жизнь, даже жизнь своих членов…

Коротко скажу: люди, которые постоянно осознают, что в любое мгновение сами могут погибнуть, больше, чем кто-либо другой, умеют ценить жизнь… ОУН бережно относится к своим членам, но наша идея столь величественна, что когда речь идёт о её воплощении, то не единицы, не сотни, а тысячи жертв необходимы для неё!.. Я прожил почти год под угрозой смертного приговора, и мне хорошо известно, что переживает человек, которому очень скоро предстоит лишиться жизни. Но я ни с чем не могу сравнить те чувства, которые испытывал тогда, когда посылал двух человек на верную гибель – Лемыка и того, кто убил Перацкого…» [9]

Суммарно судьи во Львове и Варшаве приговорили Степана Бандеру к 700 годам заключения, или, иными словами, к десяти пожизненным срокам.

Его тюремные маршруты пролегали от Свенты Кшыж (Святого Креста) под Кельце до Вронок у Познани, пока не завершились в казематах в Бересте, поблизости польско-немецкой границы. Бандера гордился своим геройским поведением за решёткой: «Я провёл 3 голодовки по 9, 13 и 16 дней, одну из них вместе с другими украинскими политическими узниками, а две – индивидуально…»

Тюремное начальство, обеспокоенное поведением своенравного узника, информировало высшие инстанции: «С. Бандера и в тюрьме интересуется деятельностью Организации Украинских Националистов, издаёт организационные директивы… По полученным данным, готовится побег С. Бандеры…»

Но первые попытки организовать побег Проводника были бездарно провалены. Только когда в 1938 году за дело взялись Зенон Коссак и Роман Шухевич, у Бандеры забрезжил слабый лучик надежды.

За 50 тысяч злотых один из тюремщников согласился во время своего ночного дежурства отпереть камеру Бандеры, на шконку (нары) приладить «куклу», а его самого упрятать в кладовой, где обычно хранились вёдра, веники, ветошь и прочая утварь. Из кладовки был скрытый выход на тюремное подворье. Конвоиры менялись каждые два часа: один нёс вахту непосредственно в блоке, второй – во дворе. По плану во время пересменки подкупленный охранник отпирал дверь кладовой, и Бандере оставалось пересечь тёмный двор и перемахнуть через забор, где на воле его должны были ждать друзья.

Но в последний момент операция сорвалась. Почему? Остаётся лишь догадываться. По одной версии, организаторы испугались за жизнь Проводника, который во время побега мог легко попасть под шальную пулю. Другие подозревали, что кому-то из руководства Провода не очень хотелось возвращения Бандеры к власти в Организации. Существовали и другие предположения.

В конечном счёте пострадавшим оказался бедолага охранник по фамилии Шерлей. Раздосадованный тем, что у него буквально из-под носа уплыли огромные деньги, он пустился во все тяжкие и по пьяной лавочке разболтал обо всём собутыльнику. Протрезвев, тот стукнул начальству, и покатилась волна дознаний. Взяли в оборот и самого тюремщика, и тех, с кем он общался в последнее время. «Расправа, – вспоминал один из организаторов неудавшейся операции Михайло Терен, – закончилась на святого Николая, 19 декабря 1938 года. Он преподнёс мне „подарочек” – восемь лет тюрьмы. Поляки получили судимости поменьше. А жену Шерлея, которая и понятия ни о чём не имела, судили только за то, что она взяла у мужа те пятьсот злотых, которые я ему дал в качестве задатка…»

О попытках организовать ему побег сам Бандера узнал, только выйдя на волю.

Взрыв в Роттердаме

…С раннего утра 23 мая 1938 года в портовом городе зарядил дождь, с моря налетал сырой ветер. Только ближе к полудню погода наладилась, небо прояснилось и на улицах появились пешеходы.

Прилично одетый господин, расположившись у окна ресторана «Атланта», заказал бокал хереса и, отхлебывая вино мелкими глотками, меланхолично разглядывал публику, чинно прогуливающуюся по центральному проспекту Колсингел. На появившегося в ресторанном зале мужчину он сначала не обратил внимания. Однако, заметив приветственно поднятую руку посетителя, благосклонно кивнул и пригласил за свой столик.

– Это был представительный мужчина лет тридцати– тридцати пяти, среднего роста, – позже вспоминал приметы нового гостя официант «Атланты». – Знаете, с такой уверенной осанкой, гладко бритым лицом, в строгой одежде. Да, ещё у него были густые сросшиеся брови, а тёмные волосы зачёсаны наверх. Глаза?.. Кажется, тёмно-карие. Он подсел за столик к господину. Из предложенных напитков выбрал, если не ошибаюсь, пиво. Мне запомнился его странный акцент, кажется славянский…