Матросы Наркомпроса - Кирилл Голованов

Аркашка онемел от неожиданности. А Смоленский стал рассказывать о дальних плаваниях на баркентине «Вега». Рассказал, а потом огорошил:

— Вряд ли из меня выйдет хороший штурман. Слишком будоражит само море, солнце, паруса…

— Его будоражит, а других, значит, нет, — обиделся Аркашка и брякнул невпопад: — А мы участвуем в параде на площади Урицкого.

— Догадываюсь, — улыбнулся Борис. — Раз уж ты облачился в форму…

Аркашка гордо вскинул голову и повторил философское определение Димки Майдана:

— Форма должна определять содержание!

— Форма у всех одинакова, — засмеялся Смоленский. — Значит, и содержание тоже? Мне тебя жаль…

Димка Майдан и особенно Ковров были оскорблены.

— Наверное, сам завидует, — объяснил им Аркашка и добавил, что Смоленского призывали на флот во время финской кампании, и он ездил в Мурманск. Но комиссия его не пропустила как обмороженного.

— Я действительно обморожен — морально, — говорил потом Смоленский, но в подробности вдаваться не стал.

— Вот он какой, — пожалел поэта Майдан. И тут Генка Ковров увидел, что из-за всей этой художественной болтовни они не покрыли мастикой и половины огромного зала.

— Так до утра не управимся, — резонно заметил он.

Перспектива ночевать в спецшколе никого не устраивала, а боцмана Дударя вокруг пальца не обведешь. Оставалось одно — срочно придумать какую-нибудь механизацию…

Распределив работу, Дударь ушел проверять развод очередного дежурства по школе. По специальности главный старшина не был боцманом. Просто он отслужил пять лет на линкоре «Марат». Дударя уговаривали остаться там на сверхсрочную. Он бы согласился, да запротестовала жена. К тому же краснофлотцы поговаривали, что линкор скоро переведут в одну из новых военно-морских баз на Южной Балтике. Слухи были самые верные. Они исходили от радистов, которые, как известно, знают обо всем раньше самого командира.

Однажды на Васильевском острове Дударю попалось на глаза объявление о новой спецшколе, и он решил туда зайти.

— Какой из меня боцман? — сказал он капитану 3-го ранга Радько, но военрук его не отпустил:

— На шестерке ходишь?

— Факт! — удивился Дударь. — На «Марате» все знают шлюпку.

— Подойдет! — определил Радько.

И через несколько дней главный старшина получил во владение боцманскую дудку на длинной никелированной цепочке. Знаменитая дудка ныне вытеснена радиотрансляцией и отошла в историю. А между прочим, на ней добрую сотню лет держалась вся корабельная служба. Сочетания трелей и пронзительных свистков предусматривали все события корабельной жизни от боевой тревоги до приглашения к обеду.

Один бывший унтер-офицер и большевик с февральской революции, которого все на Балтике, от адмиралов до матросов, величали «дядей Яшей», любил вспоминать, как однажды протянул цепочкой от дудки по мягкому месту одного новобранца, который стал потом народным комиссаром Военно-Морского Флота.

Боцман спецшколы дудку на шее не носил, но цепочкой иногда пользовался, ибо верил, что заключенная в ней воспитательная сила помогает формированию будущих наркомов. А вечером, после окончания занятий, Дударь оставался в спецшколе «старшим морским начальником». Учитывая, что преподаватели, которые назначались дежурными, не слишком поднаторели в военной службе, ему было поручено наблюдать за надлежащим исполнением ритуала развода дежурной службы. Обычно к рекомендациям Дударя дежурные относились с благодарностью и пониманием, но на этот раз за советами к нему никто не обратился, а сам дежурный не вышел на развод. Через десять минут рассыльному удалось обнаружить его в учительской. Василий Игнатьевич Артяев проверял там контрольную работу.

— Да, да, — отозвался биолог. — Сейчас иду.

Чтоб наверстать упущенное время, Артяев не выслушал рапорта помощника дежурного по школе о готовности к разводу, нетерпеливо махнул рукой оркестру, который начал было «Встречный марш», но умолк на полутакте. Потом, торопливо пробежав вдоль строя, Артяев счел свои функции исчерпанными и начал подавать заключительные команды. Главный старшина подумал, что преподаватель просто забыл, как все это делается, и подошел к дежурному, собираясь деликатно суфлировать из-за его плеча. Но оказалось, что Василий Игнатьевич просто торопился. Ему не терпелось быстрее закончить формальности и вернуться к проверке контрольной работы.

— Товарищ Артяев, так не положено, — потихоньку сказал ему Дударь. — Надо повторить развод. Факт!

Боцман не учел, что преподаватель носил знаки различия военврача 2-го ранга. Артяев не мог допустить, чтобы какой-то главный старшина ему указывал.

— Не мешайте, Дударь, — холодно оборвал он главного старшину. — И не суйтесь не в свое дело.

Боцман вспыхнул. Облеченный полномочиями проверяющего, он, конечно, мог скомандовать: «Отставить развод!» — и провести его сам. Но так поступить он не решился. Артяев был все же армейским военврачом. В комнате дежурного по школе, когда они остались вдвоем, Дударь потребовал журнал замечаний, чтобы записать туда факт срыва развода. Но Василий Игнатьевич с ним разговаривать отказался и журнала не дал. Тогда Дударь выскочил из дежурки и пошел проверять, как работают наказанные ученики.

Из-за дверей актового зала доносились хохот и крики. Появившись на пороге, боцман увидел, что группа натирки полов внесла коренное усовершенствование в технологический процесс. Разбрызгав по залу жидкую мастику, полотеры смело объединили последующие операции. Ученик Майдан как раз садился на швабру, как на салазки, а двое других бегом волокли его по скользкому паркету. Сзади тянулась полоса более или менее натертой поверхности.

— Что за шум! А? Шуму много! — гаркнул боцман. Полотеры испуганно вскочили, и тут обнаружились отрицательные стороны их хлопотливой деятельности. На тыловых частях новеньких холщовых брюк красовались оранжево-красные овалы.

— Я вас вижу насквозь и даже глубже, — рассвирепел Дударь. — Павианы! Факт! Кто робу стирать будет?

Этого рационализаторы не предусмотрели. Посему им было предложено продолжать натирку паркета устарелыми методами, а рабочее платье сегодня же отнести домой для приведения в надлежащий вид. В тот момент главный старшина остро пожалел, что находится не на корабле, в спецшколе нет горячей воды. Самым правильным было бы заставить мальчишек самих выстирать брюки. А так наверняка наказанными будут матери. Факт! «Старшему морскому начальнику» уже ничего не могло больше понравиться. Боцман работу браковал, и все начиналось сначала.

Аркадий Гасилов только теперь начинал познавать цену сверкающей флотской чистоте. Он явно скис, а Майдан, наоборот, мог просидеть в спецшколе до глубокой ночи, если б не уроки. Не будешь же потом объяснять, почему их не удалось выучить. Никто из учителей, за исключением «англичанки» Марии Яковлевны, не признавал никаких смягчающих обстоятельств. К девяти вечера ребята заговорили об этом вслух. Было решено откомандировать на переговоры с боцманом Генку Коврова. Гонец возвратился от него очень быстро и процитировал:

— Всем «добро» по домам!

— Чего ты ему сказал? — удивился Аркашка.

— Да уж поговорили, — уклончиво и со значением объяснил Генка. Не мог же он сообщить, что Дударь просто посмотрел на часы и спохватился. Служба не должна мешать учебному процессу — такова была категорическая установка военрука.

Главный старшина описывал инцидент на разводе и то и дело рвал бумагу. Рапорт получался недостаточно убедительным. Боцман для порядка задумался, еще раз посмотрел на часы и всех распустил. Он даже не стал принимать выполненную работу. Паркет в актовом зале и так уже давно блестел.

Ребята смотрели на Генку как на освободителя. А тот скромничал:

— Чего там. Все нормально… Так поговорил — вовек не забудет! — Потом он ехидно засмеялся и передразнил: — Факт!

ГЛАВА 11. «РЕЗИНОВАЯ ПЕРЕМЕНА»

Через пятнадцать минут после начала занятий спецшколу взбудоражил неурочный сигнал. Горнист явственно играл большой сбор.

Вскоре капитан 3-го ранга Радько уже по-особому выстраивал роты вдоль стен актового зала. Задние шеренги комплектовались из рослых парней, спереди поставили коротышек. Таким образом, каждый ученик, как в театре, мог без помех видеть середину зала. Затем Куржак и другие двоечники в гражданской одежде были выведены из строя. Им военрук прошептал удалиться. Шея у Радько оказалась забинтованной. Соревнование в громкости с медным ревом школьного оркестра окончилось не в его пользу. Константин Васильевич командовал при помощи маленького серебряного свистка. Длинная трель означала — «равняйсь!», короткий сигнал — «смирно!», два коротких — «вольно!».

— «Вольно!» — это не значит вольно, — хрипел военрук. — Нечего перед наркомом гусарить.