Унесенные ветром. Том 2 - Маргарет Митчелл

Бросив сердитый взгляд на незадачливого толстяка-капитана, Скарлетт опустилась в предложенное кресло и назвала себя. Приятный молодой офицер накинул шинель и вышел из комнаты, а остальные столпились у дальнего конца стола и принялись тихо переговариваться, время от времени тыча пальцем в бумаги. Скарлетт с облегчением протянула ноги к огню и, только тут почувствовав, как они застыли, пожалела, что не подумала подложить картонку в туфлю, на подошве которой была дырка. Через некоторое время за дверью послышались голоса, и до нее донесся смех Ретта. Дверь открылась, в комнату ворвалось дыхание холодного воздуха, и появился Ретт, без шляпы, в небрежно наброшенной на плечи длинной накидке. Он был грязный, небритый, без галстука и все же элегантный; при виде Скарлетт черные глаза его радостно сверкнули.

— Скарлетт!

Он схватил обе ее руки, и, как всегда при его прикосновении, ее обдало жаром. Не успела она опомниться, как он нагнулся и поцеловал ее в щеку, слегка щекотнув кончиками усов. Скарлетт вздрогнула, и, почувствовав, что она пытается отстраниться, он обхватил ее за плечи и сказал: «Милая моя сестренка!» — и усмехнулся, глядя на нее сверху вниз и наслаждаясь ее беспомощностью, ибо она ведь не могла отклонить его ласку. Скарлетт невольно рассмеялась: лихо он воспользовался своим преимуществом. Прожженный негодяй! И тюрьма ничуточки его не изменила.

Толстяк-капитан, не вынимая изо рта сигары, буркнул шустроглазому офицеру:

— Не по правилам. Он должен находиться в каланче. Ты же знаешь приказ.

— Да будет тебе, Генри, дамочка замерзла бы там.

— Ну, ладно, ладно! Ты отвечаешь.

— Заверяю вас, джентльмены, — сказал Ретт, поворачиваясь к ним, но не выпуская из объятий Скарлетт, — моя.., сестренка не принесла мне ни пилы, ни напильника, с помощью которых я мог бы бежать.

Все рассмеялись, и Скарлетт быстрым взглядом окинула комнату. Силы небесные, неужели ей придется разговаривать в присутствии шести офицеров-янки! Неужели он такой опасный преступник, что должен находиться все время под наблюдением? Заметив ее волнение, предупредительный офицер распахнул какую-то дверь и тихо сказал что-то двум солдатам, которые тотчас вскочили на ноги при его появлении. Они взяли свои ружья и вышли в холл, закрыв за собой дверь.

— Если хотите, можете посидеть здесь, в канцелярии, — предложил молодой капитан, — но не пытайтесь бежать через ту дверь. Снаружи стоят солдаты.

— Видишь, Скарлетт, какой я отпетый тип, — сказал Ретт. — Спасибо, капитан. Вы очень добры.

Он небрежно кивнул капитану и, взяв Скарлетт за локоть, втолкнул в грязную канцелярию. Комната эта не сохранилась в памяти Скарлетт, она запомнила лишь, что там было тесно, темно, отнюдь не тепло, на ободранных стенах висели какие-то написанные от руки бумаги, а стулья обтянуты невыделанной воловьей кожей.

Затворив дверь, Ретт стремительно шагнул к Скарлетт и склонился над ней. Понимая, чего он хочет, она поспешно отвернула голову, но при этом кокетливо взглянула на него краешком глаза.

— Могу я наконец по-настоящему вас поцеловать?

— В лоб — как положено примерному братцу, — с притворной скромностью сказала она.

— В таком случае нет, благодарю. Я предпочитаю подождать в надежде на лучшее. — Взгляд его остановился на ее губах. — Но как это все же мило, что вы пришли навестить меня, Скарлетт!

Вы первая из почтенных горожан, кто нанес мне визит в моем заточении, а когда сидишь в тюрьме, особенно ценишь друзей. Давно вы в городе?

— Со вчерашнего дня.

— И уже сегодня утром отправились ко мне? Ну, моя дорогая, это более чем мило с вашей стороны. — И, глядя на нее сверху вниз, он улыбнулся с искренней радостью — такой улыбки она никогда еще у него не видала. И Скарлетт улыбнулась про себя, чувствуя, как нарастает в ней возбуждение, а сама потупилась с притворным смущением.

— Конечно, я сразу же поехала к вам. Тетя Питти рассказала мне про вас вчера вечером, и я.., ну, просто глаз всю ночь не могла сомкнуть от ужаса. Ретт, я так огорчена!

— Да что вы, Скарлетт!

Он произнес это тихо, но таким дрогнувшим голосом, что она взглянула ему в лицо — в нем не было ни тени обычного цинизма и столь хорошо знакомой насмешки. Он смотрел на нее в упор, и она, уже действительно смешавшись, опустила под его взглядом глаза. Все выходило куда лучше, чем она могла надеяться.

— Стоило сесть в тюрьму, чтобы увидеть вас снова и услышать от вас такие слова. Я просто ушам своим не поверил, когда мне сообщили ваше имя. Видите ли, я не ожидал, что вы когда-либо простите мне то, как я поступил тогда ночью, на дороге у Раф-энд-Реди. Но насколько я понимаю, этот ваш визит означает, что вы простили меня?

Скарлетт почувствовала, как даже сейчас, через столько времени, при одной мысли о той ночи в ней вновь закипает гнев, но она подавила его и тряхнула головой, чтобы затанцевали сережки.

— Нет, я вас не простила, — сказала она и надула губки.

— Еще одна надежда лопнула. И это после того, как я добровольно пошел сражаться за родину и сражался босой, на снегу под Франклином, да еще вдобавок ко всем мукам подцепил чудовищную дизентерию!

— Я не желаю слышать о ваших.., муках, — сказала она все с той же надутой миной, но уже улыбаясь ему краешком чуть раскосых глаз. — Я и сейчас считаю, что вы в ту ночь вели себя отвратительно, и не собираюсь вас прощать. Бросить меня одну — ведь со мной что угодно могло случиться!

— Но с вами же ничего не случилось. Так что видите, моя вера в вас была оправдана. Я знал, что вы благополучно доберетесь домой. И не завидую я тому янки, который попался бы вам на пути!

— Ретт, ну какого черта вы сделали эту глупость и в последнюю минуту записались в армию — вы же прекрасно понимали, что нам крышка?! И это после всего, что вы говорили про идиотов, которые идут подставлять лоб под пули!

— Пощадите, Скарлетт! Я от стыда сгораю, думая об этом.

— Что ж, я рада слышать, что вам стыдно вспоминать, как вы поступили со мной.

— Вы неверно меня поняли. К великому сожалению, я вынужден признать: совесть не мучила меня при мысли, что я вас бросил. Ну, а решение записаться волонтером… Надо же было додуматься до такого — пойти в армию в лакированных сапогах и белом чесучовом костюме, с парой дуэльных пистолетов за поясом… А эти бесконечные мили, которые я прошагал по снегу босиком, когда сапоги у меня совсем развалились, без пальто, без еды… Сам не понимаю, почему я не дезертировал. Все это было сплошным безумием. Но видимо, таковы уж мы, южане: это у нас в крови. Не можем мы не стать на сторону проигранного дела. Впрочем, каковы бы ни были причины, подвигшие меня на это, — не важно. Важно, что я прощен.