Я учусь быть мамой (сборник) - Лена Никитина

«Удивительно, но родители, приходя за детьми, интересуются (да и то не все) только тем, как дети… едят. Ни игры, ни занятия, ни отношения с другими детьми – ничего этого им не надо! Они ругают своих детей за то, что те испачкали рубашку, штанишки, но никогда не спросят, а что они делали, почему испачкались» (С. Земскова, Рязань).

«Нередко в детском саду можно услышать такой диалог: “Мама, я сегодня был капитаном, а Саша боцманом на корабле! Наш корабль ловил рыбу в море. Мы…” В ответ же: “Одевайся скорее, не болтай!”» (Н. Гречишкина, Барнаул).

Так и вчера, и сегодня… а завтра сыну уже не захочется маме ничего рассказывать. И тогда живое общение с ребенком придется заменить этим: «Покажи руки! Выверни карманы! Где был? Да отвечай же, когда тебя спрашивают!» Начнется тот самый въедливый контроль, который не нужен.

А вам, уважаемые взрослые, не приходилось разве ежиться от недоверчивого надзора супруга, начальства, общественности? Вряд ли такой контроль действовал на вас благотворно. Мне, например, всегда в таких случаях хочется делать наперекор.

Зато как вдохновляет интерес – искренний, уважительный и деликатный. Тогда мы всегда будем на одной волне с нашими близкими.

Итак, «вынесем за скобки» контроль-интерес – только такую его разновидность, и никакую другую.

Наказание

Наказание, как известно, следует за преступлением. Или хотя бы за проступком. Вернее, должно следовать, но…

Однажды я видела, как мать жестоко отшлепала мальчугана лет четырех за то, что тот перемерил глубину всех луж, которые ему попадались на дороге. Сначала мать только ворчала, повторяя через каждые полминуты: «Не лезь в лужи», «Не лезь, кому говорят». Но мальчуган никак не мог удержаться от соблазна, да, по-моему, просто и не слышал матери. Вступая в очередное бездонное оконце, он испытывал каждый раз восторг первопроходца – это прямо написано было на его сияющей забрызганной рожице. И вот когда он поскользнулся и… нет, не упал, а только поскользнулся и с гордостью взглянул на мать: молодец, мол, я – не упал, мать разъяренно накинулась на него.

Я шла следом за ними и не удержалась: «Ну за что ж вы его?!» – «За что?! – возмутилась мать. Ей было совершенно ясно, за что, и она продолжала кричать на ребенка: – Я тебе покажу! Ты у меня будешь слушаться! Ты у меня будешь слушаться!» – твердила она с исказившимся красным лицом.

Итак, человек наказан. А на мой взгляд, он заслуживал похвалы: за жажду исследовать, за радость познания, за то, что изловчился в трудный момент и удержался на ногах.

Позвольте, скажут мне, но он же не послушался матери, разве это не проступок? Пусть еще маленький, но разве можно оставить его безнаказанным?

А я спрошу, в свою очередь: разве у этой мамы в сложившейся ситуации нет своей вины? Видимо, сын так привык к постоянным нудным указаниям матери, к тому же еще и малообоснованным, что просто перестал их замечать.

Виноваты оба, а наказан один.

И ребенок, судя по всему, уже усвоил: сильный всегда прав. В проигрыше оба: сын получает урок безнравственности, а мать еще больше утверждается в своей педагогической темноте.

А если подойти ко всему этому совсем-совсем иначе?

Человек входит в мир не нравственным и не безнравственным, не героем и не преступником, не добрым и не злым – никаким. И каким он будет, зависит от нас – людей, живущих с ним рядом. А мы, в отличие от младенца, – уж какие-то очень разные. Конечно, каждый из нас, взрослых, признает, что до совершенства ему еще далеко, но кое-что за душой все-таки имеется. И вот с этим кое-чем мы отважно беремся лепить нового человека, прямо-таки осуществляем в миниатюре функции господа бога. И, к сожалению, часто совершаем одну и ту же ошибку: верим в свою непогрешимость и право делать все, что ни заблагорассудится, вершим скорый суд, караем и милуем; но, если выходит что-то не так, вины за собой не признаем.

Что же получается?

Москвич В. Фалин утверждает: «Большинство родителей с удивительной легкостью дарят детям свои пороки и недостатки, а потом наказывают их за это». Вот так. И возразить нечего: письма о наказании – подтверждение этого грустного наблюдения. Многие подростки отчаянно требуют: «Прежде чем наказать, разберитесь! Разберитесь и в себе, может быть, вы не правы!» Взрослые, анализируя многие стороны этой сложной проблемы, тоже пишут о справедливости и чувстве меры, о необходимости понимать ребенка, выбирать средство воздействия на него – от укоризненного взгляда до бойкота. Кстати сказать, рукоприкладство в любом его виде всеми расценивается как педагогическая дикость: «Ударить ребенка – значит расписаться в собственном бессилии и дремучем невежестве» (К. Кузнецов, Тюмень).

Некоторые авторы писем, исходя из собственного опыта и ссылаясь на известное утверждение А. С. Макаренко («В хорошей семье наказаний никогда не бывает»), считают, что надо стремиться к тому, чтобы предотвращать проступки детей – тогда и наказаний не потребуется.

«Ребенок часто делает неправильно потому, что в силу своего малого жизненного опыта просто не знает, как поступить» (Е. Нефедов, Свердловск).

И вдруг читаю: «Если возникла необходимость наказания, то это всегда ошибка и вина не только и не столько ребенка, сколько того, кто его воспитывает. Значит, надо прежде всего спросить с самого себя, а разобравшись, показать воспитаннику, что происшедшее есть результат совместной ошибки и ее надо, пока не поздно, совместно исправить. Только тогда ребенок поверит в искренность взрослого, в его желание помочь ему стать лучше» (А. Дурилов, Чернопенье, Костромская область).

О том, что не надо чувствовать себя непогрешимым, пишут многие, но приглашать самого ребенка к разбирательству ошибок взрослого? Это звучит неожиданно и почти антипедагогично.

А я хватаюсь за эту мысль, как за протянутую мне дружескую руку. Именно этого и не хватало мне в письмах: признание естественного права ребенка тоже воздействовать на взрослого, влиять на него.

Это, на мой взгляд, чрезвычайно важная мысль, которая, судя по письмам, никак не пробьет себе дорогу в нашу воспитательскую практику. Процесс воспитания упорно представляется нам направленным лишь в одну сторону – от воспитателя к воспитаннику, но ни в коей степени не наоборот. Предполагается:

– взрослый все знает, все умеет, все может, поэтому распоряжается;

– ребенок не знает и не умеет ничего и должен беспрекословно подчиняться, слушаться.

Послушание – вот чего добиваются взрослые самыми разными способами, всевозможными кнутами и пряниками в прямом и переносном смысле. А нужно – умение слушать друг друга.

И мы с мужем в своей семье начинали с того же: с уверенности в своем праве поощрять и наказывать, с убеждений, что в воспитании нет мелочей, с попытки осуществить единство требований к ребенку, то есть шли от привычных педагогических постулатов, а не от ребенка. И получали результаты, далекие от желаемых. В поощрении и наказании оказалось чрезвычайно трудным соблюсти чувство меры и справедливости. Желание ничего не упустить приводило к скандалам из-за пустяков (уронил ложку, опрокинул чашку, испачкался в грязи, не хочет ложиться спать и т. п.), в то же время что-то важное оставалось незамеченным (например, испорченное настроение окружающих, проявление неуважения к занятиям друг друга, к достоинству другого). А в стремлении к единству требований мы пытались заставить всех, живущих с нами, делать только так, как мы считаем нужным. Это порождало раздражение и уж никак не способствовало не только воспитательному процессу, но и просто нормальной жизни каждого в семье.

И мы набили немало шишек, прежде чем поняли:

воспитание есть доброжелательное общение, основанное не на подчинении и принуждении, а на взаимодействии и взаимовлиянии, взаимозависимости и взаимопомощи.

Об этом рассказывают и письма: «Аленке было сказано, чтобы она, придя из школы, вымыла на кухне пол. Прихожу с работы уставшая. Пол на кухне не вымыт и даже не вымыта чашка после выпитого ею компота. Я не кричу, не злюсь (хотя мне очень хочется крикнуть на нее, поругать). Приглашаю ее на кухню и говорю: “Ты о маме не подумала, что она с работы придет уставшая, голодная, ты не сделала то, что я тебя просила. А теперь сиди и смотри, как я все буду делать”. И принимаюсь за дела. Она начинает извиняться: “Мамочка, извини. Ты садись, я тебе обед разогрею, пол вымою”. Мне хочется пойти ей навстречу, но я поступаю по-другому. “Ты так сделаешь в другой раз, а сейчас посиди, посмотри и пусть тебя совесть помучает”» (Г. М. Маркова, Кострома).

«У нас дома есть своя слесарная мастерская. Я любил и люблю мастерить, но на первых порах частенько ломал инструменты. А отец что? Он меня наказывал, не наказывая. Он говорил: “Если что сломал, то сразу скажи мне”. И после того как я видел, что отец тратит свое драгоценное время на ремонт инструментов, то ломать мне их больше не хотелось – я стал аккуратным» (Б. Шкраблюк, Херсон).