Lavondyss_Rus - РОБЕРТ ХОЛДСТОК

Спустя несколько недель она убедилась, что женщины в масках, обитавшие в лесу, носились по подлеску со все возраставшим волнением. Однако она почти не замечала их. Ее поглотил образ молодого человека, Скатаха. Она забыла о Гарри.

Однажды, услышав лошадей, она попыталась последовать за ними, но быстро сдалась. В истории Скатаха, которую она стала называть повестью о Старом Запретном Месте, многое прояснилось. Он не только был потерянным сыном, но и рассказ о нем потерялся во времени, забытый теми, кто сохранил так много других легенд. Она пыталась придать смысл мыслям, чувственному волнению, отрывистым картинам странной страны, крепости, покрытой землей, и всем диким звукам приключений, которые составляли повесть о Старом Запретном Месте.

Она перестала готовиться к школе. Родители страшно разозлились, но у нее просто не было времени. Иногда она сознавала, что мать плачет. Иногда, ночью, она просыпалась и видела, как мать сидит в спальне и глядит на нее. Ее охватывала жалость, но она давила в себе это чувство; нет времени; что бы Пустотница ни сделала, она должна быть готова ко всему. 

Но она не могла не видеть их споров. Ее поведение вызвало домашний скандал. Однажды она подслушала, стоя у двери, как родители говорили о Победителе Бури: Маргарет Китон настаивала, что дерево необходимо срубить, но Джеймс сказал нет. Иначе Таллис навсегда замкнется в своем летнем безумии. Они уже потеряли Гарри... потерю Таллис он просто не переживет.

Летнее безумие? Что за безумие они имеют в виду? Она опять прислушалась. Они говорили о «состоянии сна», «фантазии» и «галлюцинациях». И ни слова о том, что она делала для Скатаха. Ни слова о ее страхе и падальщиках, которые могут напасть на него. Она нахмурилась и закрыла уши руками, чтобы избавиться от болтовни взрослых. Неужели можно назвать сумасшествием попытку защитить раненого человека? Заклинания и чары? У нее есть книги, много книг, в которых волшебники и ведьмы использовали магические пути. И во всех них она читала, что вера — самая могучая составляющая любого заклинания, и она пыталась заставить свое юное сознание поверить в его способность держать воронов на расстоянии. Не имеет особого значения, что она делает; с верой все ее действия, все слова, все ее талисманы обретут силу.

И почти сразу она поняла, как надо делать девятую маску. Сняв кору с молодого ильма, упавшего рядом с живой изгородью, она выкрасила ее в белый цвет, потом нарисовала лазурно синие глаза, знак невинности. Синисало — увидеть ребенка в земле.

На лугу Трактли, между упавшими камнями с надписями на огаме, она нашла другие камни, маленькие, размером с кулак, и удивительно гладкие. Она набрала их так много, как только могла, и сложила под дубом. Разложив камни, она принесла из дома краски и кисти, взяла несколько камней и поднялась на Кряж Морндун, села на краю земляных валов, лицом к Райхоупскому лесу, и попыталась представить себе черное лесное море, некогда волновавшееся здесь.

На некоторых камнях она нарисовала Убивающий Глаз, на других — Знак Хищной Птицы, а еще кресты, круги и спирали из древних времен. Она перебрала все свои книги, в поисках подходящих заклинаний. Она скопировала безглазые лица жертв друидов, безжизненные каменные головы времен кельтов, и почувствовала, как их наполнила энергия потусторонней жизни. И вырезала десятую маску, мертвую снаружи, но живую внутри. Она назвала ее Морндун; земляные валы на вершине холма было первым, что Таллис увидела через ее недоуменные глаза. Маска имела и второе имя, тайное: первое путешествие призрака в неведомый край.

Последними она нарисовала Отца Листа и Мать Листа, каждого на отдельном камне. Она нарисовала их зеленым, а потом добавила красные кровавые глаза, сделанные из собственной крови, для связи со Скатахом.

Привязав веревки к Отцу Листа и Матери Листа, она полезла на свою ветку, чувствуя, что делает что-то не то. Она не была на ней почти восемь недель. Она уже решила не глядеть на Скатаха до первого дня осеннего семестра. Если он действительно живет только тогда, когда она смотрит на него, она должна протянуть его жизнь на несколько лет.

Тем не менее ее захватила идея защитить его каменными лицами. Она ползла по ветке до тех пор, пока летняя жара не сменилась холодом запретного места. Только тогда она посмотрела вниз, на спящего воина.

Он был точно там же, где и несколько недель назад. Ничего не изменилось. Она улыбнулась ему, тихонько позвала его и спустила камни-хранители с ветки. Сначала она потеряла их из вида, потом они опять появились. Теперь она видела, как веревка, спущенная с ветки, исчезает, а потом появляется из воздуха несколькими футами южнее, но эта иллюзия больше не тревожила ее. Два лиственных лица закачались над телом Скатаха, медленно поворачиваясь туда и обратно. Она привязала веревки к ветке, проверила узлы и наклонилась вниз, чтобы опять позвать его...

И тут она увидела их.

Ей очень хотелось посмотреть на далекие темные облака. Не выдержав, она взглянула туда, через реку и лес, и увидела, что черных силуэтов птиц стало больше. Но вовсе не птицы заставили ее вскрикнуть. Реку пересекли стервятники, и сейчас они, крадучись, приближались к подножию холма, туда, где в мире Таллис Поле Холма граничило с Ручьем Охотника. 

Четыре старые согнутые фигуры, одетые в черные лохмотья. Таллис мгновенно поняла, что это женщины, хотя увидела только длинные седые волосы под темными шалями. И это были не замаскированные женщины, обитавшие на краю леса. Одна из них толкала ветхую тележку на двух огромных крепких колесах.

По полю боя разнеслись их голоса, пронзительные крики и смех; они пришли ограбить мертвых.

Таллис опять позвала Скатаха, громче. Он не пошевелился. В его пальцах дрожал белый лоскут ночной рубашки. В том мире подул сильный ветер, начиналась буря. Внезапно Таллис разъярилась. У нее было с собой еще два маленьких камешка, и она бросила их на потерявшего сознание юношу. Она пыталась попасть в ноги, но камни появились прямо над его грудью; переход между двумя мирами отбросил их в сторону. Таллис ахнула, когда увидела удар, но камни только скатились с тела воина, ничего не повредив. Скатах не пошевелился.

Таллис наклонилась пониже и поглядела на падальщиц. Ветер подхватил их свободную черную одежду, и она хлопала по телам, как крылья летучей мыши. И Таллис содрогнулась, разглядев в точности, что они делали. Они раздевали и расчленяли мертвых. Вытащив очередной труп, они снимали с него рубашку, пояс, штаны, сапоги. Потом одна из них обрабатывала голый торс тускло блестевшим кривым ножом, а другая, самая старшая и больше всего похожая на ведьму, орудовала длинным изогнутым клинком в области шеи. Когда женщины переходили к другому телу, слепые головы качались и бились о дерево тележки; их печальные рты были широко раскрыты в молчаливом протесте.

Тележка женщин наполнилась мертвыми. Теперь ее толкали уже две из них. Посреди холма лежало еще трое мертвых, и потом — да, Таллис не сомневалась — они заметят Скатаха.

Она поползла обратно, в лето. Сердце стучало, мысли разбегались. Что делать? Что делать? Она должна узнать больше. Она знала, что имеет дело с примитивными людьми, и надо найти подходящую защиту — вовремя! Она могла управлять временем. Достаточно только не глядеть на Скатаха. Но нет, это совершенно невозможно. Она слишком беспокоится о нем. А что, если время в его мире перестанет останавливаться? Что, если как раз сейчас три ведьмы идут к нему и радостно каркают, толкая дребезжащую повозку к сочной добыче?

Она вернулась в зиму. И услышала смех женщин даже раньше, чем раздвинула листья, чтобы лучше видеть. Металл трещал, колеса скрипели, с темнеющего поля боя ветер нес запахи крови и дыма.

Там было очень холодно. Далекие деревья качались, зима почти оголила их ветки. Дым огней хаотически поднимался в хмурые небеса. И Таллис поняла, что ведьмы увидели Скатаха.

Не обращая внимания на тела посреди поля, они потащили свою скрипучую повозку прямо к дубу. Ветер трепал их капюшоны, и Таллис увидела пепельно-серые лица, натянувшуюся на костях кожу и открытые рты — черные дыры, из которых неслись хищные крики.

У дуба они остановились. Над телом, которое они пришли ограбить, колыхались каменные головы — Отец Листа и Мать Листа. Возможно, они могли видеть, что головы свисают из ниоткуда. Повозка перестала скрипеть. Женщины опустили ручки повозки — безглазые мрачные головы перекатились — и осторожно пошли вперед.

Они посмотрели на камни. Они посмотрели на Скатаха. Самая старшая взмахнула окровавленным клинком и шагнула вперед.

— Нет! — закричала Таллис с ветки Победителя Бури. — Прочь!

Старухи остолбенели. Они посмотрели вверх, испуганно отступили, потом остановились. Самая старшая опять шагнула к дубу.