Связано с любовью (СИ) - Марьяна Брай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я зажгла три свечи, стоявшие в чулане и отправилась в ванную – ополоснуться и переодеться в ночнушку. Приятно было находиться в чистой комнате, с полным животом, и для полной картины хотелось помыться. Дверь я как всегда, приперла шваброй.
Проснулась я рано утром от голосов на улице – в окна бил яркий солнечный свет. Как я могла пропустить приход мамаши? Сколько времени? Я подскочила и быстро надела платье и носки. В доме стояла тишина, внизу никого не было, в комнате матери тоже было тихо. Я открыла дверь – она лежала на кровати и чуть слышно дышала.
С одной стороны, мне это все было на руку – заболела, значит не сможет выносить мне мозг, заставлять идти в церковь, да и с домом повременит. Но с другой стороны… Передо мной был живой человек.
Я подошла к ней, аккуратно взяла за руку. Она открыла глаза. И рука, и лоб ее были такими горячими, что казалось, она должна сгореть за пару часов.
– Мама, ты болеешь? – превозмогая свое отвращение к тому, чтобы называть ее мамой, тихо спросила я.
– Я вчера заснула в церкви, и под утро меня нашли там на утренней молитве. Привезли домой.
– А врач? Тебе привозили врача? – то есть, плохо ей стало еще там, и заснула она сидя, но только под утро решили от нее избавиться? Это тот самый капеллан, что прихватил ее денежки? Сейчас я была зла на этих незнакомых мне людей, а не на свою сумасшедшую мамашку.
– Коли Богу угодно, я и так вылечусь, - прошептала с огромным трудом она, и рука ее безвольно упала. Я решила не тянуть время и сбегала до дедушки, что заведовал в домах хозяйством. Он как раз собирался идти к нам с дровами – летом они нужны только для готовки и большой охапки хватало на неделю – готовили раз в день, а подогревали все на небольших щепках вместе с чаем.
Дала ему серебряный и попросила привести врача. Дед аккуратно положил дрова и заторопился низко кланяясь – явно был доволен.
Пока никого не было, я решила раздеть ее, убрать лишнее с постели, надеть свежую рубашку. То, что я принимала за полноту, оказалось странной скруткой из простыни в районе живота. Лаура была тощей, и тощей она была не всегда – так похудеть, чтобы отвисла кожа можно только очень быстро. Значит, отец еще следил за тем, чтобы мы нормально питались, а оставшись одна, она полностью ушла в свою веру.
Я нагрела воды, поменяла под ней постельное, обтерла ее мокрыми полотенцами, и накрыла теплым одеялом. Теперь кровать была похожа на кровать, а не на гнездо.
Когда несла грязное белье, из него вывалился серебряный, возле ванной еще один. Я положила кучу в ванной, и аккуратно принялась перебирать тряпки. В той самой скрутке я и нашла пятьдесят серебряных. Она очень туго завернула их в край простыни, замотала рулетом и привязывала к себе. Сказать, что мне сейчас хотелось пойти и отдубасить ее этой простыней – ничего не сказать. Чего она боялась? Что я потрачу эти деньги? Для чего она их хранила, отдав, судя по весу, не менее тысячи серебряных?
– Мисс Элистер, - раздалось снизу, и я отложив монеты, и накрыв их тряпьем, поспешила вниз. Там стоял чуть полноватый, невысокий джентльмен. Именно так хотелось его назвать: тренч, хоть на улице тепло, шляпа – цилиндр, залихватски подкрученные усы.
– Мистер…. – замялась я, давая понять, что не знаю его имени, хотя, наверно, должна была, потому что он назвал мою фамилию.
– Барт. Эмиль Барт, милая Рузи. Как же ты выросла! Прими мои соболезнования – я поздно узнал о смерти твоего отца, - он искренне как-то погрустнел, снял шляпу, тренч, и искал глазами куда бы их пристроить. Я приняла его вещи и разместила на вешалке. Только потом я поняла – чего он оглядывался – он искал служанку.
– Мистер Барт, мама… она горячая, и, по-моему, бредит, - начала было я, но он улыбнувшись начал подниматься по лестнице:
– А когда она не бредила, милая? Я давно говорил Барнабару, что пора устроить ее в «веселый дом», но он слишком любил свою жену, и надеялся, что она станет прежней, - доктор вдруг замолчал, словно его отрезало, и не поднявшись еще по лестнице оглянулся на меня. Его брови были опущены, только подчеркивая маску недоумения на лице, глаза сужены. Как будто он только сейчас понял, что что-то не так…
– Рузи, а ты? Ты как себя чувствуешь? – он спустился с лестницы ко мне, взял за локоть и отвел в кухню.
– Нормально, мистер Барт, - я не знала, как себя вести. Я понимала, что он заметил отличие, и, скорее всего, это был тот самый близкий семье человек, которого я собиралась искать.
– Ты была сегодня в церкви? – он спросил таким тоном, будто интересовался выпила ли я перед завтраком уксус, как делала это всегда.
– Нет, я давно там не была. Я долго лежала без памяти, а потом лечила ребра – у меня болела вся грудь. Я не собираюсь в церковь, я плохо помню свое прошлое, мистер Барт, память возвращается, но медленно…
– На что вы живете? Отец оставил вам содержание?
– Нет, вернее, он оставил не содержание, а сундук с серебром, - я усмехнулась про себя, потому что звучало это так, словно мы говорили о пиратах, - А моя мать отдала все церкви.
– Так на что же вы живете? – он указал на кашу, молоко и конфеты…
– Я продала свои волосы, доктор, - я сняла платок, и он округлил глаза.
– Я знал, что нужно проверить вас, но не думал, что все так плохо,
