Этот бессмертный - Роджер Желязны

Скелет любимца Джорджа до сих пор стоит у него в лаборатории. Поэтому вряд ли у этого человека было особое желание снять с меня мерку для деревянного спального мешка подземного рода.

Если бы он и желал моей смерти, то это должна быть утонченная, быстрая и экзотическая смерть. Однако к подобной экзотике – с помощью робота – он не питал особого пристрастия.

В этом я был уверен.

Элен же, хотя и способна была на сильные чувства, по сути ведет себя, как неисправная кукла с автоматическим взводом. Что-то всегда заскакивает в ее механизме как раз перед тем, как ее чувства должны вырваться, а на следующий день ее столь же страстно влечет к чему-нибудь другому.

Ее соболезнование звучало, насколько я помню, приблизительно так:

– Конрад, вы даже не представляете себе, как я удручена! В самом деле! Хотя я даже не встречалась с вашей женой, но я так понимаю ваши чувства!

Ее голос то поднимался, то опускался, принимая всевозможные оттенки, и я знал, что она свято верит во все, о чем сейчас говорит. И за это я был ей благодарен.

– Нет вашей женщины, и у вас на сердце тяжесть. Словами не облегчить эту ношу. Что на роду написано, то нельзя зачеркнуть. Я скорблю вместе с тобой, Карачи.

Слова Гассана не удивили меня. Этим человеком никогда не владела злоба или ненависть. У него не было личных мотивов убить меня. Поэтому я был уверен, что его соболезнование было самым искренним.

Миштиго не сказал ни слова в мое утешение. Это чуждо самой природе веганцев. Для синелицых смерть – событие радостное. В соответствии с их этическим воззрениями, она означает акт завершения – рассеивание души человека на мельчайшие частицы, наслаждающиеся затем в огромном всеобщем организме. Материально смерть – это торжественная ревизия всего того, чем обладал покойник. Это праздничный раздел его состояния, сопровождаемый пиршеством с глобальной пьянкой.

– Печально, что так получилось, друг мой, – сказал Дос Сантос. Утрата женщины – все равно, что потеря собственной крови. Печаль ваша велика и безутешна. Она подобна тающему огню, который никак не может погаснуть. Все это прискорбно и ужасно. Смерть – настоящая жестокая и темная штука, – заключил он, и его глаза стали влажными. Кем бы вы ни были – веганцем, евреем, мавром – для испанца Сантоса жертва есть жертва, нечто воспринимаемое на недоступном для меня туманном мистическом уровне.

Затем ко мне подошла «Рыжий Парик» и сказала:

– Ужасно… Очень жаль. Что тут говорить еще…

Я кивнул:

– Спасибо.

– Есть кое-что, о чем я должна у вас спросить. Но не сейчас. Позднее.

– Как хотите, – сказал я и, когда все ушли, стал снова глядеть на реку и размышлять об этих последних днях.

Она, казалось, была опечалена не меньше других, но у меня было ощущение, что эта пара – Дос Сантос и Диана – в чем-то причастны к тому, что связано с роботом. Хотя я уверен, что именно Диана кричала Гассану, когда робот душил меня, чтобы он его остановил. Значит, остальные молчали.

Но я почти уверен, что прежде, чем что-либо предпринять, Дос всегда советуется с ней.

В результате не осталось никого, кого я мог бы подозревать. И не было каких-либо очевидных мотивов. Все это могло быть чистой случайностью.

Однако…

Однако чувство того, что кто-то хотел меня убить, не покидало меня. Я знал, что Гассан вовсе не прочь заняться двумя поручениями сразу от различных заказчиков, если только интересы их не пересекаются. И от этого я почувствовал себя счастливым.

Это давало мне какую-то цель, с этим уже можно было что-то делать. На самом деле, ничто так не вызывает желание жить, как уверенность в том, что кто-то хочет тебя убить. Я должен был определить – кто это! Выяснить причину. И остановить убийцу!…

Глава 6

Второй выпад со стороны смерти произошел очень скоро, и как бы мне ни хотелось увязывать его с деятельностью кого-либо из людей, я не мог этого сделать. На этот раз это был один из капризов слепой судьбы, который иногда сваливался на голову, подобно незваному гостю к обеду.

Финал же данного случая, тем не менее, совершенно ошеломил меня и придал ходу моих мыслей новый поворот, спутав прежние догадки.

Вот как это было.

Веганец сидел у самой реки, делая зарисовки противоположного берега.

Я полагаю, что, окажись он на том берегу, то он делал бы зарисовки этого берега, на котором сидел сейчас. Это предположение весьма цинично, но меня обеспокоил сам факт того, что он ушел один в это душное болотистое место, не сказав никому о том, что он уходит, и не взяв с собой ничего более существенного, чем карандаш.

И это случилось.

Старое замшелое бревно, которое несло по течению рядом с берегом, внезапно перестало быть старым замшелым бревном. Длинный змеиный хвост взметнулся вверх, на другом конце появилась огромная пасть, полная зубов, и множество крохотных ножек коснулись твердой почвы и понесли чудовище вперед так быстро, как будто оно катилось на колесах.

Я завопил, что было мочи, и рванулся вперед, схватившись за свой пояс. Миштиго выронил блокнот и стал удирать. Однако боадил был уже в непосредственной близости к нему, и я не мог стрелять. Поэтому я стремительно бросился к зверю, но к тому времени, когда я оказался возле веганца, чудовище уже дважды обвило его… и пришелец стал на два порядка еще более синим.

Теперь оставался только один способ заставить чудовище разжать свои объятия. По крайней мере, в этот момент.

Я схватил боадила за голову как раз тогда, когда в его крохотном мозгу мысли о завтраке приняли законченную форму. Мне удалось просунуть свои пальцы под чешуйчатые наросты, расположенные по бокам головы чудовища. Затем я стал изо всех сил сдавливать своими большими пальцами его глаза. Боадил, будто гигантская плеть, хлестнул меня хвостом.

Я поднялся метрах в трех от него. Миштиго был отброшен еще дальше. К тому времени, когда чудовище напало снова, он был уже на ногах.

Однако боадил напал не на веганца, а на меня. Он встал на дыбы, приподнявшись над землей метра на три, и обрушился на меня сверху. Я бросился в сторону, и огромная плоская голова промахнулась всего на несколько дюймов, обдав меня фонтаном камешков и грязи.

Я попытался подняться, но на этот раз был сбит с ног ударом хвоста.

Встав на карачки, я попытался отползти назад, но было уже слишком поздно.

Я оказался внутри петли, охватившей меня вокруг бедер.

Две синие руки вцепились в тело боадила, но они не смогли сдержать дьявольские объятия дольше двух-трех секунд. Теперь мы оба были завязаны узлами.

Я сопротивлялся, как мог, но что можно сделать толстому бронированному кабелю, снабженному множеством рвущих кожу ног?