Физиология наслаждений - Паоло Мантегацца

Женщины способны восхищаться более мужчин музыкальными ощущениями, но они остаются далеко позади, когда дело идет о наслаждении высшими интеллектуальными сокровищами этих удовольствий. Редко достигает женщина высокого наслаждения творчества в музыкальном мире, как в этом убеждает нас перечень известных композиторов.

Человеку и в пору его младенчества уже доступны музыкальные удовольствия, но они, по-видимому, ограничиваются тогда приятными ощущениями слухового органа, еще слабо развитого и могущего в этом возрасте передавать уму только смутные и несвязные звуки. Став юношей, он уже по-своему восхищается сочетанием звуков, но постоянное его развлечение окружающими предметами и неразвитость его умственных способностей еще не позволяют ему вполне наслаждаться удовольствиями, доставляемыми музыкой. В пору высшего развития фантазии и гениальности, в блестящие годы молодости, музыка открывает человеку доступ к тем сокровищам гармонии, которые наиболее способны экзальтировать все высшие мозговые способности людей.

В зрелые же годы, когда свежесть и новизна удовольствий вообще заменяются опытностью и уменьем наслаждаться, то же изменение оказывается и в области музыкальных способностей. Наслаждение музыкой становится спокойнее, но, тем не менее, оставаясь весьма сильным, оно не перестает приводить человека в восхищение. Но когда люди начинают опускаться по жизненному кругу к той земле, откуда взяты, тогда слух начинает тупеть, тускнеет фантазия, и вместе с ней бледнеют для человека и самые наслаждения музыкой.

Действительная родина музыки – несомненно, Италия; уши, менее всего поддающиеся прелести звуков, столь же несомненно, обретаются среди туманов Англии. Для полного развития музыки необходимо ясное небо жарких стран; ей нужны вечнозеленые луга, усеянные пахучими цветами, и нигде притом не взлететь ей так высоко, как там, где она чует возле себя близость законной и любимой сестры своей – поэзии. Иной раз музыка нежной ножкой рискует дотронуться и до снегов дальнего севера, но она коченеет там. Когда же искусство человеческое лелеет ее, как экзотическое растение, в неестественной атмосфере своих теплиц, тогда румянец, разлитый по ее щечкам, бывает ненатурален. Под богатыми складками меховой мантии, напрасно усиливаясь скрыть недостаточность северного вдохновения, искусственно звучит гармония в холодных странах.

Правда, север Европы гордится знаменитостями в деле музыкального творчества, а также нескончаемой вереницей отличных исполнителей, но нигде музыкальные наслаждения не бывают столь распространенными среди народа, как в Италии. Только во Флоренции или в Неаполе простолюдин может распевать арии Россини, Беллини, Доницетти и Верди. Но вне Европы, во всех странах образованного и необразованного мира, везде, где обитает человек, люди, за исключением разве немногих диких орд, наслаждаются собственной национальной музыкой; но звуки эти вряд ли будут по вкусу избалованному европейцу.

Еще при первых зачатках цивилизации был срезан тот прибрежный тростник, на котором производил человек первые попытки сочетания звуков и неслыханной до него гармонии; но никогда, быть может, наслаждения слуха не имели на земле столь широкого распространения, как в настоящее время. Они разрастались в продолжение веков по мере усовершенствования как самого искусства, так и органа слуха; накапливались сокровища творчества музыкальных гениальностей, не перестававшие умножаться и во времена мира, и посреди ужасов войны. Даже среди грома пушек и грохота ружейной пальбы раздается вдохновляющий голос музыки; но является она людям во всей торжественной красе своей только под масличными ветвями мира.

Нет надобности упоминать о том, что музыкальные удовольствия выпадали до сих пор преимущественно на долю богатых и сильных мира сего; но бывает при этом и оценка, уравнивающая в действительности меру наслаждений. Иной раз чернорабочие, остановившись перед уличным гитаристом, наслаждаются всем существом своим; а богач между тем в роскошной ложе своей напрасно силится подавить зевоту, гнетущую его при лучших симфониях Вильгельма Телля или мизерере трувера.

Влияние наслаждений слуха на все способности ума и сердца громадно, и далеко еще не изведана доля их участия в цивилизации всех народов. Великая попытка определить здесь меру и суть этого участия была бы излишней смелостью с моей стороны, так как многие философы трудились над изучением этого предмета. Меня в настоящее время это завлекло бы слишком далеко от намеченного мной пути, но позднее, когда будут анализированы причины музыкальных наслаждений, я позволю себе сказать несколько слов и о влиянии их на развитие способностей той или другой национальности.

Наслаждения, доставляемые человеку слухом, до того разнообразны, что живописец, знакомый с задачей физиономистики, мог бы наполнить целые галереи картинами, изображающими различные моменты этих наслаждений: от впечатлений, производимых то шумными и шутливыми аллегро, то сладостными звуками томления и неги; от радостных раскатов неудержимого смеха до проливаемых в глубоком молчании слез.

Когда звуки, не гармонирующие между собой, производят приятное впечатление, тогда это случается в силу какого-либо воспоминания или какой-либо подмеченной слушателем аналогии с чувствами, его некогда волновавшими; в этом случае приятное выражение на лицах людей относится к их воспоминаниям и не имеет ничего общего с ощущениями слуха.

Как бы ни был приятен простой, одиноко раздавшийся звук, он не может вызвать иного выражения, кроме разлившегося по лицу спокойного внимания: глаза мгновенно становятся неподвижными и уста слегка раскрываются, что, впрочем, замечается при почти всяком наслаждении слуха.

Когда же гармония, начиная расти и усложняться, развивается в звуках, все более и более сильных и нежных, тогда наслаждение, ей вызываемое, налагает на физиономию слушателя оттенок то веселья, то грусти. В первом случае глаза, открываясь шире, становятся лучистыми и ясными, углы слегка открытого рта приподнимаются к щекам, как бы слагаясь в улыбку; когда же, наоборот, человек прислушивается к печальным звукам, тогда углы его рта опускаются, и прищуриваются глаза. Но в обоих случаях физиономия слушателя совершенно изменяется, смотря по тому, вникает ли любитель в свое наслаждение музыкой, анализируя и элементы гармонии, и собственные свои впечатления; в таком случае музыка бывает только орудием для возвышения ума и сердца человека. Когда же музыка служит сама себе целью, тогда, увлекаясь всецело ей, любитель аккомпанирует размеру гармонии голосом, жестом и мыслью, что для многих меломанов становится неодолимой потребностью и главной чертою, характеризующей их наслаждение. Иногда мы аккомпанируем музыке движением головы сверху вниз или из стороны в сторону, иногда покачиваемся в такт всем телом, иногда – только рукой или ногой. Иногда мы бьем такт, ударяя одним членом о другой, или мерно стучим по стоящим около нас предметам. Сидя, слушающий двигает ногами, стоя, он охотнее двигает руками, различные сочленения которой позволяют ему выражать свободнее оттенки или степени своих впечатлений.

Музыка весьма редко вызывает смех, но улыбку – почти всегда; желание же следовать за ее ходом собственными телодвижениями становится столь непреодолимым, что иной раз человек, увлекаясь быстротой ритма, двигается почти всеми своими членами. Первая пляска и была, по всей вероятности, выражением высшего наслаждения при звуках веселой музыки. Радостные восклицания могут доходить, как и случается в театре, до исступления, которое выражается иной раз пожатиями рук и объятиями. Во всех подобных телодвижениях видно желание излить переполненное чувство движениями, жестами.

При музыке же патетического характера все в человеке стремится к сосредоточенности и к экстазу. Редкие и глубокие вздохи облегчают слушающего, и нервная напряженность разрешается иногда слезами, восстанавливая в нем равновесие чувств. Когда наслаждение достигает своей высшей точки, лицо бледнеет, глаза разгораются, по коже пробегает дрожь, тело иной раз цепенеет, как бы в припадке каталепсии, а ум человека находится в состоянии как бы некоего экстаза. Знакомый мне меломан заверял меня, что он чувствует при патетических местах иного концерта, как по всему телу его выступает так называемая гусиная кожа.

Впрочем, этими немногими чертами далеко не исчерпываются все выражения музыкальных наслаждений; картина их оказалась бы полной только тогда, когда были бы собраны в ней все – и благородные, и низкие, и добрые, и злые – чувства, которые могут быть вызваны, в свой черед, дивной прелестью гармонии. Забывая совершенно о музыке, нас опьяняющей, мы уносимся воображением в далекие края, то предаваясь веселым воспоминаниям прошедшего, то омывая слезами дорогие нам могилы минувших радостей. Иной раз музыка влечет нас в водоворот бурной и деятельной жизни, заставляя в другое время вздыхать о прелестях безмятежного одиночества. Мы чувствуем, уступая произволу музыки или скорее внушенному ей настроению ума, то беспредельную любовь, то безграничную ненависть. Но обо всех этих чувствованиях будет подробно рассказано при анализе наслаждений высших чувств; здесь же ограничусь замечанием, что весь спинной мозг содействует нередко удовольствиям слуха, косвенно же в наслаждении музыкой могут участвовать процессы дыхания и кровообращения. Сердце учащенно бьется и производит как бы временную болезнь, сердцебиение; дыхание замедляется и становится трудным; яркий румянец выступает на лице, сменяясь столь же внезапной бледностью; спазматическое движение внутренних сосудов показывает, что даже и железистая система способна принимать некоторое участие в наслаждениях слуха.