Пётр Первый - проклятый император - Андрей Буровский

Багинет будет правильнее называть байонетом. Слово это французское, потому что изобретен он был в городе Байон, во французских Пиренеях. Местные жители, профессиональные контрабандисты, нуждались в защите от французских и испанских пограничников… Ну и придумали штык, который после выстрела можно вставлять в ствол ружья. Если учесть, что между выстрелами проходило несколько минут, преимущество было явное у того, кто может практически мгновенно превратить свое ружье в копье…

Байонет восприняла французская армия при маршале Во Бане (1701 —1717), во время войны за испанское наследство, и за счет этого одержала несколько побед.

Пётр действительно использовал байонет под русским псевдонимом багинет, и с этим связана единственная реформа армии, которую он действительно провел. Меня всегда удивляло, почему сторонники Петра и проводимых им реформ не используют этого примера. Ведь после страшного поражения русской армии от шведов в Гродно в 1706 году (более катастрофичного, чем под Нарвой!) Пётр, и правда, реформировал армию.

Тогда, в январе 1706–го, Карл XII, потеряв 3 тысячи солдат обморозившимися и заболевшими, внезапным броском окружил и блокировал московитскую армию в Гродно. Увести армию из–под полного разгрома удалось только весной, воспользовавшись ледоходом и бросив в реку больше ста пушек. Из–за ледохода Карл не мог переправиться на другой берег Двины и преследовать бегущих московитов.

До этого времени воевала армия, созданная Фёдором Алексеевичем и его генералами в 1679—1681 годах. Преображенский и Семёновский полки формировались по всем правилам этой армии: те же мундиры, те же металлические каски, те же 20 или 30% наличного состава — копейщики, без огнестрельного оружия.

Теперь Пётр, во–первых, полностью убрал копейщиков, заменив их всех мушкетерами — в этом ему помогло введение байонета–багинета. И ввел мягкие треуголки вместо касок, зеленые мундиры, которыми гвардия гордилась ещё при Екатерине: мол, форма наша введена еще Петром Великим!

Некоторые военные историки прошлого столетия, в том числе такой сильные специалисты, как П.В. Волобуев и Л.Г. Бескровный, полагают, правда, что и тут Пётр действовал не самостоятельно. Во всех европейских армиях того времени исчезал шлем как совершенно не нужная деталь, не предохраняющая от пуль и картечи, везде вводился багинет. Пётр только в очередной раз собезьянничал с Европы, не очень понимая даже, что именно и зачем он это делает.

Если и так — все равно перед нами случай, когда петровские военные реформы существуют не только в писаниях историков, но и в реальности. Только вот, опасаюсь, больше никаких достижений на этом пути не было, и никаких других реформ армии Пётр отродясь не проводил.

Мало того что правление Нарышкиных оказалось для армии подобно паровому катку: дворяне, поддержавшие Нарышкиных, стремились к «послаблениям» и, по словам князя Я.Ф. Долгорукова,

«неосмысленные, все учрежденное прежними царями разорили».

Петру, если он хотел воевать, многое нужно было начинать сначала… И приучать поместную конницу к порядку, введенному в 1681 году, и создавать новые «полки иноземного строя».

То есть можно было, конечно, призвать тех, кто уже служил в таких полках. Ведь и раньше, распуская по домам войско после войн, в случае новых войн цари скликали уже обученных воинов и ставили под команду старых, опытных командиров.

Пётр пошел по другому пути — в 1698—1699 годах стал записывать в полки вольноотпущенных холопов, крестьян и даже холопов без согласия их владельцев. Такая армия, по словам австрийца Корба, была

«сбродом самых дрянных солдат, набранных из беднейшей черни».

По более добродушным словам брауншвейгского посланника Вебера,

«самый горестный народ».

«Подобным же образом была составлена и первая армия Петра в Северную войну: 29 новоприборных полков из вольницы и даточных по 1000 человек в каждом пристегнуты были к 4 старым полкам, 2 гвардейским и 2 кадровым. Нарва обнаружила их боевое качество»

Правда, и «вторая армия Петра» была набрана не из самых лучших людей. Отбор и подготовка «лучших» требуют времени, а рекрутские наборы всего за 10 лет войны выкачали из 14–миллионного населения порядка 300 тысяч новобранцев. Если в 1701 году комплекс регулярной армии был 40 тысяч человек, то в 1708–м — 113 тысяч человек.

К концу царствования Петра регулярных войск в Российской империи числилось уже от 196 до 212 тысяч, да 110 тысяч казаков и инородцев, воевавших «своим строем», — башкир, татар и народов Поволжья. Этим полчищем вооруженных людей в 1712 году командовал Генеральный штаб — два фельдмаршала, Меншиков и Шереметев, и 31 генерал, причем из них только 14 иностранцев.

Огромные рекрутские наборы необходимы были не только для пополнения войска, но и чтобы покрыть колоссальные потери, которые несла армия Петра даже в мирное время — от голода и холода.

Вебер считал, что на одного погибшего в бою приходится два или три погибших от холода и голода, порой ещё на сборных пунктах. Потому что, захватив рекрута, на него надевали кандалы и делали на кисти правой руки татуировку в форме креста; справедливости ради, при Петре не додумались до номеров, вытатуированных на видных частях тела, но клеймить своих подданных, как скот, все же придумали.

А держали рекрутов

«…в великой тесноте, по тюрьмам и острогам, немалое время, и, таким образом еще на месте изнурив, отправляли, не рассуждая, по числу людей и далекости пути с одним и то негодным офицером или дворянином, при недостаточном пропитании; к тому же поведут, упустив удобное время, жестокой распутицей, отчего в дороге приключаются многие болезни, и помирают безвременно, другие же бегут и пристают к воровским компаниям — ни крестьяне, ни солдаты, но разорители государства становятся. Иные с охотой хотели бы идти на службу, но, видя сначала над братией своей такой непорядок, в великий страх приходят».

Это цитата не из сочинений старообрядцев или опальных вельмож; это из доклада Военной коллегии Сенату в 1719 году. Доклад потребовался после того, как в 1718 году по армии числилось 45 тысяч «недобранных рекрут» и 20 тысяч — в бегах.

Так армия при Петре стала, по словам Ключевского, «морильней» и пугалом даже для того, кто изначально хотел в ней служить.

Впрочем, рекрутов при Петре называли «бессмертными», потому что если рекрут умирал на сборном пункте, его деревня или посад обязаны были поставить другого, точно такого же… и государство ничего не теряло, получая нужный ему «винтик».

Ни один из офицеров, подготовленных в армии Федора Алексеевича, не стал генералом у Петра. Генералами становились пьяницы из Всешутейного собора, совершенно независимо от их талантов и от личных качеств.

Приходится признать, что в отношении армии Пётр сыграл роль парового катка. Его действия скорее следует называть не столько «реформой», сколько «ломкой», «разрушением» или «взрыванием» — так будет значительно точнее.

ВОЕННЫЕ ПОБЕДЫ

Единственной военной заслугой Петра (или, скорее, Шереметева) стало завоевание Прибалтики. Славное деяние, которое не прочь были бы совершить и Алексей Михайлович, и Фёдор Алексеевич, и генерал Федора Алексеевича Григорий Григорьевич Ромодановский, и очень многие другие.

Но и тут сразу же появляются свои серьезнейшие «но»…

Во–первых, Швеция к тому времени явственно шла к упадку. Страна надорвалась в войнах с Польшей. Страшный «Потоп», когда в 1648 году практически вся территория Польши оказалась завоевана и оккупирована Швецией, дорого обошелся не только полякам. Карла XII с его культом войны поддерживали в основном молодые армейские офицеры, жаждавшие славы и воинских почестей. Войну, которую упорно вел Карл, в Европе называли «войной чести». То есть это была война, которая вообще–то ни за чем не нужна, но отказаться от которой невозможно, не поставив под сомнение свою личную храбрость. На сопляков–дворянчиков, которым не приходилось зарабатывать на хлеб, это действовало. Но грубые, приземленные бюргеры и дворяне постарше (в чьих руках обычно и сосредотачивались материальные ценности), заседавшие в парламенте–ландтаге, регулярно отказывали королю в ассигнованиях на войну. Эти скучные типы без знаменитых предков, гербов и дедовских шпаг не понимали, как это прекрасно и почетно — воевать. Все они говорили про свои тоскливые налоги, бюджет и прочую скукотень, от которой у короля сводило скулы зевотой. Но деньги были в их руках, и как ни сопротивлялся король, они все «закручивали краник» — давали все меньше денег для разорявшей и изнурявшей Швецию совершенно не нужной ей войны.

Шведские крепости в Прибалтике ветшали. Карл не подавал им никакой помощи, увязнув в более престижной войне с саксонским курфюрстом Августом, королем польским и союзником Московии. Пётр же в войне в Прибалтике вернулся к первобытным средствам устрашения времен Ивана IV, бросавшего на немцев в Ливонскую войну первобытных татар и башкир.