Нормандия - Неман - Франсуа Жоффр

На этот раз самолет не разочаровывает бедных изгнанников. Есть письма и газеты. Прибыли также новые переводчики. Есть приказы о повышении по службе и награды. И, наконец, прилетел сам генерал Пети. Он лично хочет познакомиться с боевой жизнью, которую ведут его солдаты. Эта возможность ему предоставляется. В дни его пребывания в эскадрилье боевые вылеты не прекращаются. Он провожает самолеты, вылетающие на задание, и встречает их. И если не хватает одного или двух, подбегает к вернувшимся летчикам и взволнованно спрашивает:

- Кто не вернулся? Он спасся? Видели ли вы его? Не сгорел ли он в самолете?

Ну что ж, командование хотело на месте ознакомиться с тем, как живут добровольцы "Нормандии". Теперь оно знает даже, как они умирают.

Сначала не возвратился Сэн-Фалль, вылетевший на свое первое задание. На следующий день не вернулись Бегэн, Бон и Дени.

Генерал не хочет больше слышать о потерях. Но если бы он остался у нас до 15 октября, то он мог бы присутствовать при последнем вылете Барбье последнего погибшего в полку "Нормандия" во время первой кампании в России.

Впоследствии гибель Дени и Бона подтвердилась. Но Сэн-Фалль и Бегэн были только ранены. Это уже удача. Если кто-либо из летчиков не возвращается на аэродром, то еще остается надежда на то, что он остался в живых. Пропавший без вести не всегда погибает. Он может совершить вынужденную посадку, может выпрыгнуть с парашютом. Но если то или другое случалось на территории врага, судьба летчика была такой же незавидной, как и судьба летчика, убитого в бою. Из всех французских летчиков, попавших в руки к немцам, остались в живых только четверо. Об остальных мы так ничего и не узнали.

Спустя некоторое время допрашивали одного захваченного в плен немецкого летчика. Его спросили, зачем немецкая армия совершает такие ненужные жестокости, как полное уничтожение городов и сел. Он нам ответил:

- Das ist krieg{17}.

Подобное утверждение свидетельствовало о том, что у французских летчиков было очень мало шансов остаться в живых, попав в плен к немцам на русском фронте. Нужно было рассуждать и поступать так же, как этот немец.

Белый ковер покрыл землю. Природа словно стыдилась чудовищных разрушений и хотела прикрыть ужасные следы войны: воронки от снарядов, сожженные танки, развалины зданий, обломки разбитых самолетов, тысячи и тысячи трупов. Под легким белым покрывалом все это выглядело менее безобразно.

Отныне Россия в течение долгих пяти месяцев будет жить совершенно другой жизнью, непохожей на ту, которая началась после весенней оттепели.

6 ноября 1943 года в десять часов тридцать минут утра, пролетев на бреющем полете над землей, в которой осталось столько наших товарищей, уцелевшие летчики "Нормандии" покидали фронт. В Москве их ожидал самолет полковника де Мармье. Он привез им благодарность Франции и по приказу де Голля прикрепил к их знамени орден Крест за освобождение.

Спустя несколько дней три летчика в меховых полушубках и высоких шапках, на которых горела эмблема Сражающейся Франции, пришли на Красную площадь. Они остановились перед Кремлем и несколько минут в полном молчании смотрели на его высокие башни со звездами на шпилях, горевшими красным огнем в спускавшихся сумерках.

- Я не раз говорил вам об этом, - пробормотал Альбер. - Самым трудным было выстоять. Нам удалось уцелеть в этом аду, и это не так уж плохо.

Риссо и Ля Пуап согласились с ним. Затем они направились в ресторан "Москва". Пробираясь через толпу, которая глядела на них с удивлением, Альбер закончил свою мысль:

- Нет, это еще не все. Похоже, что там, в Алжире, они наконец зашевелились и еще пошлют нам на нашу бедность божескую помощь. А пока, ребята, мы еще имеем возможность походить в кино и цирк{18}.

Часть третья

Глава I

Алжир. Октябрь 1943 года. Дождь заливает аэродром. Полночь. Черное небо наполнено гулом транспортных самолетов и бомбардировщиков, спешащих на свои базы в Тунисе и Сардинии. Пятнадцать французских летчиков, составляющих первую группу пополнения "Нормандии", только что разместились в американском четырехмоторном самолете.

Все молчат, только Фельдзер говорит, как бы продолжая разговор, который вел сам с собой в минуты долгого раздумья:

- Они обрадуются, что мы вовремя идем к ним на помощь... Командир "Нормандии" Тюлян погиб... Большая часть летного состава вышла из строя... В России, очевидно, чертовски холодно, но мне становится жарко при мысли о наших потерях...

Я хочу сказать, но он кладет руку. мне на плечо. Дорогой Фельдзер, душа нашей группы! Где бы мы были без него? Он глядит на меня и коротко бросает:

- Спи... Скоро будем в Каире. Но первым засыпает он сам, уронив голову на грудь. За бортом самолета свирепствует буря. Мы прекрасно устроились в роскошных креслах. Ровный шум моторов убаюкивает нас. Раскаты грома не нарушают приятного ощущения покоя и умиротворения, царящего в кабине. Чтобы обойти район бури, самолет меняет курс. Из окон больше не видно морских просторов, самолет летит над ливийской пустыней. Утром нас встречают яркое солнце, ослепительное небо, ослепительный песок и там, вдали, на границе зеленеющего оазиса, зажатого между двумя полосками пустыни, - Каир, порт на Ниле, в центре плодородной нильской долины.

На аэродроме Хелиополис летчиков заключает в свои объятия один из старейших ветеранов иностранного легиона Аревиан. Он предоставляет в наше полное распоряжение принадлежащие ему клуб и ресторан.

В Каире мы попадаем в уголок довоенного мира: ни затемнения, ни патрулей, ни слежки. Всюду жизнь, бьющая ключом. Ирибарн - мой старый товарищ и коллега по летной школе, аккуратист Вердье, Баньер, весельчак Карбон, де Фалетан, Лебра, сумевший беспрепятственно пересечь всю Испанию, гастроном и большой лакомка Дуар, группа "африканцев" - Фельдзер, Марши, Делэн, Андре, Роже и Жан Соваж, Казанев, Кюффо, Амарже, Дешане, де Сейн, де Сэн-Марсо, Бриэ, Пенверн и я - все мы, ошеломленные, бродим по улицам, то и дело липнем носами к витринам, пьяные от музыки и ослепленные неоном.

Нас чествовали так, как будто мы служили в "Нормандии" с первого дня ее существования. Слава, окружавшая наших товарищей, доставалась и нам. В Тегеран мы вылетели с полным желудком и тяжелой головой.

Там нам пришлось пробыть около двух месяцев. Немало беспокойства причиняли всем пресловутые визы, которые мы долгое время не могли получить. Наша жизнь здесь почти ничем не отличалась от той, которую вели наши предшественники. Прием следовал за приемом. Однообразие этой жизни, к счастью, нарушалось проделками Карбона. Однажды во время высокопарной, ультрапатриотической речи примерно такого содержания: "Господа летчики! Вы направляетесь в СССР сражаться с тевтонским угнетателем. Мы знаем, что вы будете достойными посланцами вечно живущей Франции и что кровь, которую вы прольете на ледяных просторах степей в этих сражениях титанов, когда вершатся судьбы цивилизации, которая..." - наш Карбон принялся с аппетитом жевать перо, украшавшее шляпу его соседки, супруги иранского министра.