Место полного исчезновения: Эндекит - Златкин Лев Борисович

— Тебя в камере еще не „опустили“? — нагло ухмыльнулся Пан.

— Пытались! — честно признался Горбань. — Сломал три челюсти, сразу отстали. Я кандидат в мастера спорта по боксу, между прочим.

— Когда тебя три „шкафа“ замажут в клещи, то кулаками особливо не помахаешь, — насмешливо продолжил Пан. — Кому суждено стать „петюней“, тот им станет.

— Только через мой труп! — сказал Горбань.

— Некрофилы вряд ли в лагере водятся! — вмешался Павлов. — Но я тебе, тезка, верю. На насильника ты не похож. Те — ущербные, а ты здоровый и нормальный парень. Такому любая девка даст. У меня был приятель-адвокат. Так вот он утверждал, что только тридцать процентов осужденных по сто семнадцатой статье сидят за совершенное преступление. Остальные же либо из-за мести покинутой любовницы, либо из-за вымогательства.

— Как так? — опешил Пан. — Бабы специально дают, чтобы потом вымогать деньги?

— Да! — подтвердил Павлов. — И многие откупаются, чтобы не сидеть. Лучше уж, считают они, заплатить коварной подруге, а в следующий раз быть поосторожнее, мало кого прельщает участь тюремного „петюни“. Если ты угодил в такую ловушку, то выбраться из нее очень трудно. „Потерпевшая“ способна так сфабриковать доказательства, что суд тебя и к расстрелу может приговорить.

— А следователи что, дураки? — не поверил Пан.

— Такие уголовные дела требуют специалистов высокой квалификации, — напомнил Павлов, — а где их взять?

Мимо баржи такие же трудяги-буксиры тянули вереницы плотов древесины. Один катер-буксир тянул вереницу пучков стволов деревьев спереди, а второй замыкал плот.

— Доцент! — обратился Пан к Павлову. — Ты не знаешь случайно, чего это делает второй катер, идущий позади? Толкает он плот, что ли?

— Случайно знаю! — усмехнулся своим мыслям Павлов. — Даже лекции читал.

— Вот ты нам и прочти коротенько! — предложил Пан. — Плыть нам долго, а за разговорами время быстро летит. Давай, ври!

— Бескрайние наши просторы, — начал спокойно Павлов, — покрыты борами, зеленеющими под лучами летнего солнца и серебрящимися инеем в морозном тумане зимнего дня. Среди пород деревьев первое место принадлежит сосне. Короткое лето Сибири ограничивает прирост древесины, и поэтому годовые кольца на поперечном спиле ангарской сосны расположены столь плотно, что между ними не войдет и лезвие ножа. Смолистая древесина отливает маслянистой желтизной. В основном такие, как мы, и заготавливают эту древесину, а заготовить ее очень и очень непросто. А ее еще надо и вывезти из таежной глубинки. Вывозят ее к берегам реки, где лесовозами, где сплавом по малым речушкам. Так лес приходит к берегам реки. Здесь, на рейдах, бревна вяжут в пучки, из пучков формируют плоты. За навигацию сплавляют в плотах миллионы кубиков леса, что по объему равно нескольким тысячам железнодорожных составов. Только если поезда идут по стальным путям, перемахивая через реки, овраги, ущелья по мостам, то перевозка леса по воде во многом зависит от стихии, от природных условий, определяющих режим реки, характер ее течения. А течение — противоборство воды и камня. Продольный профиль реки иногда выглядит, словно гигантская лестница: ступенька — спад, ступенька — спад. Сплошные пороги и шиверы…

— А что такое „шиверы“? — перебил Игорь.

— Каменистые перекаты, — охотно пояснил Павлов. — Там, где базальтовая порода, у реки хватает сил лишь на то, чтобы прорезать в массиве камня мелкое узкое русло. И когда скальные берега и обрывы сжимают реку почти втрое, вся масса воды устремляется к узкому протоку вдоль левого или правого берега, кипит и клокочет, а над ней беспристрастно стоят береговые скалы, в чьих недоступных каменных развалах свили свои гнезда орлы, с клекотом срывающиеся с вершин и долго парящие над своими владениями. Внизу под ними идут и идут плоты, ведомые мощными катерами-буксирами. Обычно ведут двумя буксирами: передний катер тянет плот вперед так, что гудят, напрягаясь, сочленяющие плот тросы, а задний катер слегка натягивает плот, не давая сбиться ровной его полосе, иначе хвостовые пучки занесет и плот развернет поперек.

— Как много слов, — ехидно заметил Пан, — когда можно было пояснить все одной лишь фразой.

— Ну вот! — обиделся Павлов. — Сам говорил: „за разговорами время быстро летит“.

Игорь смотрел на базальтовые скалы, изборожденные вертикальными трещинами, покрытые пятнами зеленоватого, желтоватого или бурого лишайника.

— Так ты же мне лекцию прочел о реке, а я спрашивал всего лишь о двух буксирах, — продолжал ехидничать Пан. — При чем здесь река?

— Река всегда при чем! — вступился за Павлова Коростылев Юрий Иванович, содержатель притона, известный под кликухой Костыль, но не из-за того, что ходил с клюкой, как баба-Яга, а, очевидно, из-за созвучия фамилии с кличкой.

Помимо своей основной профессии содержателя притона, Коростылев был еще историком с высшим образованием, большим знатоком Сибири, этнографом. Но, проворовавшись в одной из экспедиций, он был изгнан из всех научных сообществ, зато со всем почтением принят в преступном. Сдала его бывшая любовница. Женщина, если она хочет отомстить, очень изобретательна.

— Река в истории человечества всегда мыслилась как некая граница, рубеж, разделяющий важнейшие этапы жизни человека, — со знанием дела стал говорить Костыль. — Наибольшее воплощение подобные представления нашли, однако, в мифологии, где смерть осмысливалась как переправа через реку в мрачное подземное царство теней. В древности обряд захоронения всегда совершался на лодках, и не потому, что люди селились вдоль рек и больших водоемов, кстати, на лодках провожают в последний путь лишь в одном месте — в Венеции. В древности настолько серьезно относились к путешествию в подземное царство, что была даже разработана топография подземного мира, естественно, в мифологии и эпосе. Подземный мир или „тот свет“, как мы говорим: „Отправился на тот свет“, — располагался ниже устья большой реки. В дошаманский период думали, что вход в нижний мир осуществляется через отверстия в земле, водовороты и глубокие водоемы. Вместе с шаманами возникли и шаманские реки. По шаманской космогонии верхний мир располагается выше истоков воображаемой реки, а нижний мир соответствует нижнему течению этой реки. Но у каждой группы эвенков была своя территория, и в зависимости от этой территории и направления течения главной реки считалось, что верхний и нижний миры находятся в разных направлениях. Верхний и нижний миры соединены воображаемой рекой, которая у енисейских эвенков называлась ЭНДЕКИТ, „место полного исчезновения“, от слова „энде“ — „исчез полностью“…

Костыль приумолк, достав пачку „Примы“ и закуривая сигарету. Игорь, на которого подействовал рассказ Коростылева, задумчиво произнес:

— И мы плывем в эндекит! В свое место полного исчезновения!

Коростылев удивленно посмотрел на Игоря.

— Однако! — отметил он. — Я как-то не задумывался над этим.

— Гони картину дальше! — предложил Пан. — Интересно врешь!

— Эндекит имеет много притоков — долбони, „ночь“, принадлежащих отдельным шаманам, в обычное время на этих притоках живут духи, помощники шаманов, — продолжил Коростылев. — Притоки связаны с землей через водовороты в реке, эвенки их обходили стороной, боялись. Ниже устья каждой шаманской реки на эндекит помещался мир мертвых соответствующего рода, а души покойных сюда привозил шаман, естественно, не бесплатно. Шаманская космогония отражала древние передвижения и расселения людей по протокам больших рек. У большинства народов мифы помещают мир мертвых под землей или у края вод Мирового океана. Вавилоняне представляли Землю плоской, плавающей на поверхности Великой реки или Мирового океана. Мертвые, в их представлении, переплывали на плотах в потусторонний город Эрешкигаль через Великую реку или через „воды смерти“. У древних греков реки подземного мира носят названия Стикс, Ахерон, Коцит. Стикс — старшая дочь Океана и Тефиды, божество реки. Водами священной реки Стикс клялись боги Олимпа. Эта клятва — самая страшная. Мрачные ландшафты реки Ахерон влияли на воображение греков, населяющих долину реки призраками. Именно там находились места, где оракулы общались с потусторонним миром. Близок к реке смерти и образ реки забвения — Леты, протекающей в царстве Аида. Сначала Летой называли дочь богини раздора Эриды, символа забвения. Испив воды из реки Леты, души умерших забывают свою прошлую жизнь.