Эльфантина. Союз стихий - Ольга Герр

Сразу видно, новый надзиратель из деревенщин, верящих во всякую чепуху. Мореец ни при каких обстоятельствах не станет есть людское мясо. Хотя бы из брезгливости. Люди нужны для работы на ледоломнях. Они рабы, скот, если хотите, но не пища.

— О свежем мясе забудь, — проворчал надзиратель. — Ты его не получишь.

— Мне показалось, твой господин ясно выразился: я должна жить любой ценой. Он скорее зарубит одного из своих воинов и подаст мне его на обед, чем допустит мою смерть от голода.

Надзиратель схватил поднос со стола и, громко топая, скрылся за дверью. Дейдра рассмеялась. Впервые с тех пор, как ее заточили в башне.

Но смех оборвался, едва на пороге появился ее поработитель. Слуги звали его первым магистром Валумом, она же за фигуру и запах прозвала его толстым боровом.

— Говорят, ты отказываешься кушать. Хочешь голодом себя уморить? Не выйдет. Если потребуется, тебя будут кормить насильно.

Дейдра передернула плечами, вообразив унизительный процесс. Валум оскалился довольный тем, что выпад достиг цели. Он отогнул полу кафтана и что-то вытащил из внутреннего кармана.

— Я посылал сообщение твоему отцу, — сказал он. — С предложением мирного соглашения. Мои требования просты — он отказывается от своих претензий на север и в обмен получает тебя. Сегодня пришел ответ.

Магистр помахал конвертом. Она узнала ледяную печать отца. На глаза навернулись слезы. Письмо было родом из-за северного леса. Взять его в руки, прикоснуться к нему — верх блаженства. Все равно что на мгновение перенестись домой.

— Письмо на языке севера, который я не знаю. А ведь твой отец владеет общим языком. Видимо, здесь тайное послание для тебя.

Первым ее порывом было вырвать письмо из рук магистра. Он сильнее физически, но она проворней. У нее неплохие шансы заполучить письмо.

Но Валум разгадал маневр и предупредил:

— Не вздумай! За дверью мои люди. Они справятся с тобой в два счета, а в наказание я переведу тебя на нижний этаж. Думаешь, здесь плохо? Ты просто не была внизу.

Дейдра застыла, отчего стала похожа на скульптуру изо льда.

— Уже лучше, — кивнул магистр. — Тем более я и так собирался отдать тебе письмо.

Она не поверила своему счастью. Собрав все самообладание, она протянула руку, и та, повиснув в воздухе, не дрожала.

Магистр вложил письмо ей в ладонь. Дейдра дотронулась до сломанной печати. Словно коснулась частички дома. Подушки пальцев приятно покалывало от холода. Медленно с достоинством она развернула письмо. Ни к чему демонстрировать магистру как ей не терпится прочесть послание отца.

— Минутку, — магистр взялся за край листа. — Есть условие: я позволю тебе прочитать письмо, если ты переведешь его.

— Откуда вам знать, что я не солгу?

— Я полагаюсь на твою честность. Или у морейцев нет чести?

— Разумеется, есть! — она расправила плечи.

— Тогда ты сдержишь данное слово.

Дейдра кивнула, и магистр убрал руку. Она опустила глаза на строчки. Сердце билось скачкообразно. Отец обращался к ней. Он знал: именно она прочтет письмо. Но радость быстро сменилась горечью.

«Дочь моя!», — говорилось в письме. — «Мое сердце преисполнилось печали, когда до меня дошли недобрые вести о том, что ты не вернулась с поля боя. Я решил: лунные пращуры забрали мое дитя в свой белоснежный мир. Слезы на моих щеках превратились в лед. Вообрази мое удивление и негодование, когда я получил сообщение от теплокровного из столицы. Он имел наглость заявить, что моя бесстрашная дочь захвачена в плен и томится в неволе. Я сказал своим воинам: этого не может быть. Моя дочь, плоть от плоти моей, кровь от крови моей, скорее погибнет, чем позволит повелевать собой. Посему я говорю тому теплокровному „нет“. Не будет мира между нами. Ни сейчас, ни потом. Моя дочь покоится на снежных лунных холмах. Ей нет дела до живых. Но если слова его правда, если ты читаешь мое послание, то избавь меня — отца своего — от позора. Имей мужество, Дейдра, отправиться на ту сторону. Не рань отцовское сердце трусостью».

Вместо подписи был знак владыки Морана — шестиконечная снежинка.

Дейдра глубоко вдохнула. До боли в легких.

— Что там написано? — спросил магистр.

— Отец отказывается заключать мир и советует мне убить себя, тем самым смыв позор моего пленения.

— Вот как, — магистр пригладил бороду. — Он отчаянный парень, не правда ли? Обречь единственного ребенка на смерть — на это не каждый способен.

— Он прав. Я давно должна быть мертва.

— Знаю, — кивнул магистр. — Я наслышан историй, как твои соплеменники, угодив в плен, зубами перегрызали себе вены на запястьях лишь бы не жить в неволе. Если понадобится, я прикажу выбить тебе все зубы, но жить ты будешь.

Дейдра рефлекторно сжала губы. Магистр из тех, кто выполняет угрозы. Он и руки ей отрубит, коли придется, чтобы не затянула веревку на шее, и ноги тоже, чтобы не доползла до окна и не спрыгнула.

— Приятно оставаться, — магистр выхватил письмо, церемонно поклонился и покинул комнату.

Она не могла перечитать письмо, но помнила его наизусть. Слова были высечены в памяти, как письмена на камне. Упреки отца жгли каленым железом. Он обвинял ее в малодушии. Ее храбрый отец не заслуживает такой дочери. Лучше ей было вовсе не рождаться на свет, чем принести ему столько страданий. Есть ли для правителя что-то хуже, чем бесчестие отпрыска?

Дейдра не заметила, как ноги привели к окну. По ту сторону занавеси стоял разгар дня. Солнечные лучи пробивались через плотную ткань, окрашивая стены и пол позолотой. Она ненавидела солнце, но переборола себя и отодвинула занавесь.

Свет ударил в глаза, ослепив. Дейдра отшатнулась, инстинктивно прикрыв лицо ладонями. Она ничего не видела, лишь чувствовала жжение на коже. Солнце нещадно припекало, но приятный ветерок остужал кожу. Ей показалось, он прилетел с севера. Нет, она была в этом уверена. Столь восхитительно прохладный ветер мог быть только северным. Она вдохнула его полной грудью, ноздри расширились, захватывая побольше воздуха. Чудилось, пахнуло студеным утром, сугробами и льдом. Увидеть бы снег еще хоть раз! Зачерпнуть ладонями, почувствовать его вкус на языке.

Дейдра шагнула ближе к окну. Теперь она вся была на солнце, беззащитная перед его лучами. Не поднимая век, она расправила руки, как представляла не раз. Нащупала пальцами ног край подоконника. Окна были высокие — от пола до потолка. Не окно, а полноценная дверь, ведущая в никуда.

Что-то со звоном упало, но она не повернулась на звук. Игнорируя инстинкт самосохранения, Дейдра подавалась вперед. Но вместо ожидаемого короткого полета вниз ее отбросило назад — в прохладу комнаты.

Валум был недоволен. Джеймс догадался по складке между бровей. Выходя из покоев пленницы, он комкал в руке листок бумаги. Похоже, известия были неприятными.

— Будь особо внимателен, — сказал первый магистр. — В ближайшее время она будет не подарок.

Он ушел, громко топая по каменному полу. Эхо вторило его шагам, напоминая удары гонга.

Джеймс решил попытать счастье и уговорить пленницу поесть. Захватив поднос с фруктами, которые, по его мнению, любят все девушки, он вошел в комнату.

Поднос выскользнул из пальцев и со звоном упал на пол. Фрукты покатились по полу разноцветными шарами. Девушка, за жизнь которой он отвечал головой, стояла в оконном проеме. Еще секунда и прыгнет.

Джеймс кинулся к ней. В последний миг схватил за талию и дернул назад. Под ногу некстати попало яблоко, Джеймс потерял равновесие, и они вдвоем повалились на пол.

— Пусти меня! — она быстро оправилась от шока и забилась в его руках.

— С удовольствием, — он оттолкнул от себя девушку. Прикасаться к ней было все равно, что сугроб обнимать. Но и волнительно — никогда еще он не был так близок с женщиной. Деревенские девушки не подпускали его к себе. В столице же ему было не до того, да и стеснялся он заговаривать с противоположным полом.

Джеймс вскочил на ноги и задернул занавесь. В комнате снова воцарился полумрак.

Девушка сидела на полу и смотрела на него снизу вверх взглядом полным ярости. На мгновение он пожалел, что вмешался. Пусть бы прыгала, злющая бестия.

— Если думаешь, что остановил меня, то ошибаешься, — она поднялась и оправила платье.

— Я прикажу заколотить окна, — сказал Джеймс. — Сегодня же.

— Найдутся другие способы достойно уйти из жизни.

— В самоубийстве нет ничего достойного.

— Так полагают теплокровные. Мой народ иначе воспринимает смерть. Для своих я уже мертва. Мне нет пути назад. Стоит ли цепляться за такую жизнь?

Она выглядела расстроенной. Письмо, которое Валум гневно смял, огорчило не его одного.

— Не знаю, что тебя опечалило, но оно не стоит твоей жизни, — произнес он.