День гнева. Принц и паломница - Мэри Стюарт

— Пустые слова, — пренебрежительно бросил Гахерис.

— Но если они заключат договор… — возмущенно начал Гарет.

— Придержите языки! Да, все вы, — прервал его Гавейн, голос его был напряженным и ровным, но под ним трепетало предвкушенье. — Давайте вернемся домой и все узнаем. Во всяком случае, хоть какие-то известья. Мордред, теперь мы можем разворачиваться?

По общему согласию, Мордред всегда был капитаном в их морских экспедициях так же, как Гавейн всегда возглавлял их вылазки на суше.

Мордред кивнул и отдал приказ развернуть парус по ветру. То, что самую тяжелую работу он отводил Агравейну, возможно, и не было совпаденьем, но последний не сказал ничего, тянул изо всех сил вырывавшийся канат, помогая развернуть легко скользившую лодку и послать ее по волнам в кильватере королевского корабля.

Привез ли корабль или нет вести, касавшиеся мальчиков, но посланник короля уж точно был на борту и спустился на берег, как только на пристань перебросили сходни. Хотя он ни с кем не говорил, только коротко ответил на приветственную речь посланных ему навстречу советников королевы, часть его посланья уже была известна матросам. К тому времени, когда мальчики вытащили на гальку свою лодку и поднялись на пристань, слова посланника передавались из уст в уста с траурным звоном благоговения и ужаса, смешанного с подспудным возбужденьем, какое свойственно испытывать беднякам при мысли о столь важных переменах в жизни их правителей.

Смешавшись с толпой, все пятеро прислушивались к речам, расспрашивали сошедших на берег матросов.

Дело обстояло так, как они догадывались. Старый чародей наконец умер. Он был погребен на роскошной траурной церемонии в его собственной пещере в Брин Мирддин, неподалеку от Маридунума, его родного города. Один из солдат в свите королевского посланника нес караульную службу на похоронах и рассказывал теперь об этом всем желающим слушать, живописуя саму церемонию, горе короля, костры, зажженные по всей стране, о том, как двор в конечном итоге вернулся в Камелот, и о последовавшем приказе королевскому посланнику отправиться на Оркнейские острова. Зачем был отправлен сюда посланник, матросы и сами знали довольно смутно, но, как сказали они мальчикам, ходят слухи, что королеву Моргаузу и ее семью приказано доставить назад в Великую Британию.

— Ну, что я говорил! — с торжеством заявил братьям Гахерис.

И четверо младших побежали вверх по дороге, ведшей ко дворцу. Мордред, после минутной заминки, двинулся следом. Внезапно все будто переменилось. Он снова чужак, и четверо сыновей короля Лота, объединенные открывающимся перед ними золотым будущим, как будто его не замечают. Теперь они переговаривались на бегу, поглощенные большими надеждами.

— …и это Мерлин советовал Артуру заключить мир с саксами, — задыхаясь от бега, бормотал Агравейн.

— Тогда нам, может, еще доведется увидеть, как наш дядя возьмется за меч, — счастливо поддержал его Гахерис. — И мы ему понадобимся…

— Чтобы нарушить принесенную им на мече клятву? — резко спросил Гавейн.

— Может, он не только нас к себе требует. Может, теперь, когда Мерлина больше нет, он послал и за матерью. Старик был дурным человеком, я слышал это из маминых уст, и он ненавидел ее потому, что завидовал ее волшебной силе. Она сама мне это сказала. Может быть, теперь, когда Мерлин мертв, наша мать станет вместо него творить волшебство для Верховного короля.

— Королевская чародейка? Одна у него уже есть, — сухо отозвался Гавейн. — Разве ты не слышал? Сила Мерлина перешла к даме Нимуэ, и король во всем обращается к ней за советом. Так, во всяком случае, говорят.

Теперь они были уже возле самых ворот и потому перешли на шаг. Гарет повернулся к сводному брату:

— Мордред, когда мы поедем в Камелот, ты останешься здесь совсем один. Что ты будешь делать?.

«Останешься совсем один…» Первенца короля Лота единственного из всех принцев оставят на Оркнеях? Мордред заметил, что та же мысль неожиданно поразила и Гавейна.

— Об этом я не думал, — коротко ответил он. — Пойдем, пора почиститься и узнать, что можно вытянуть из приезжего.

И Мордред первым вошел в ворота. Гавейн мгновенье постоял на месте, потом вошел следом за ним, а после побежали и младшие.

Дворец гудел от слухов словно растревоженный улей, но наверняка никто ничего не знал, если не считать смутных слухов, которые принцы уже слышали в гавани. Посланник заперся с королевой. Придворные и челядь толпились в коридорах и в большом зале, но расступились перед мальчиками, когда, короткое время спустя, пятеро принцев, умытые и облаченные в чистые туники, прошествовали к дверям, ведшим в личные покои королевы.

Время шло. На дворе стало смеркаться, и по дворцу засновали слуги, зажигая факелы. Было время ужина. Запахи готовящейся еды растекались по комнатам и переходам, заставив мальчиков вспомнить о голоде. Торопясь поскорее узнать новости, они забыли съесть ячменные лепешки, взятые с собой на рыбалку. Но дверь в королевские покои оставалась по-прежнему закрыта. Раз до них донесся резкий голос Моргаузы, но никто не мог бы сказать, повысила ли она его в возбуждении или во гневе. Принцы беспокойно переступили с ноги на ногу и переглянулись между собой.

— Мы не можем не поехать, — сказал Агравейн. — Какой еще приказ мог послать с королевским кораблем наш дядя Верховный король?

— Даже если об этом в депеше нет ни слова, — отозвался задумчиво Гавейн, — разумеется, мы сможем воспользоваться кораблем, чтобы послать весточку нашему дяде Верховному королю и напомнить ему о себе.

(«И если хотя бы один из них еще раз скажет „наш дядя Верховный король“, — в яростном, раздражении подумал Мордред, — я начну кричать „мой отец король Лотиана и Оркнейских островов“, посмотрим, что они на это скажут!»)

— Тихо, — произнес он вслух. — Он выходит. Сейчас мы все узнаем.

Но им суждено было остаться в неведении. Дверь отворилась, и на пороге в сопровождении двух стражников появился королевский посланник. Черты его лица были сложены в непроницаемую маску: посланников особо учили вести себя так, чтобы ничего нельзя было прочесть по их лицам. Не глядя по сторонам, он прошел вперед, придворные и челядь расступились перед ним. Никто не осмелился заговорить с ним, и даже принцы отступили на шаг, не задав ни одного из мучивших их вопросов, что готовы были сорваться с их уст. Даже на глухих островах, продуваемых северными ветрами, люди знали, что королевскому посланнику не задают вопросов, как не задают вопросов самому Верховному королю. Посланник прошел мимо них, словно их не существовало вовсе — словно простой гонец Верховного короля значил больше, чем все принцы островов вместе взятые.

Навстречу ему поспешил распорядитель королевиного двора, чтобы взять его под свое крыло и препроводить в отведенные ему покои. И все это время дверь в покои королевы оставалась плотно закрыта.

— Ужинать хочу, — серьезно сказал Гарет.

— Похоже, ужин мы получим задолго до того, как она соизволит поведать нам, что происходит, — отозвался Агравейн.

Так оно и вышло. Лишь поздней ночью, в час, когда в обычные дни мальчиков отсылали в постель, королева наконец послала за ними.

— Все пятеро? — переспросил посланца Гавейн.

— Все пятеро, — подтвердил Габран. Он не мог сдержаться и бросил на Мордреда полный любопытства взгляд, и его примеру последовали и еще четыре пары глаз. Мордред, внутренне подобравшийся под готовым накрыть его с головой внезапным приливом возбужденья, надежды и недоброго предчувствия, глядел, как это было в его обычае, бесстрастно и безо всякого выраженья.

— И поспешите, — добавил Габран, придерживая дверь.

Они поспешили.

Один за другим вошли они в покой Моргаузы, безмолвные и полные надежд, и застали там зрелище, поразившее всех пятерых. Долгий промежуток с того времени, как был отослан посланник, королева употребила на то, чтобы отужинать, переговорить со своими советниками и дать волю своим чувствам в бурной и глубоко удовлетворительной интерлюдии с Габраном; затем она велела своим дамам облачить себя в парадные одежды и подготовить королевский прием для беседы с сыновьями.

Из большого зала в личные покои перенесли высокий позолоченный трон, на котором подле пылающих брусков торфа в очаге королева и сидела сейчас. Ноги ее покоились на обитой алой материей скамеечке. На столе подле ее локтя покоился свиток, который передал ей королевский посланец; королевская печать с Драконом на ней расплескалась каплями воска словно кровавое пятно.

Габран, приведший принцев, пересек покой и стал за спинкой королевского трона. Никого больше здесь не было; придворных дам давно уже отослали спать. За окном стала полная луна; каравай ее остывал, бледнел с золота ноготков до тончайшего серебра, и острый как меч клин лунного света, упавший на трон королевы, блестел на золоте, переливался в самоцветных камнях, терялся в складках роскошного платья. Моргауза велела нарядить себя в лучшие свои одежды, ниспадающие мягкими волнами бронзового цвета бархата. На поясе у нее поблескивали золото и изумруды, волосы были переплетены золотыми нитями, а поверх уложенных кос красовалась тонкая корона красного кельтского золота, некогда — корона самого Лота, которую мальчики видели до того, только когда им дозволялось безмолвно присутствовать на церемонных королевских советах.