Случайная знакомая - Семён Давыдович Нариньяни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот умру я, умру я,
Похоронят меня…
Изменение, внесенное Ленским в текст оперы, было встречено веселым хохотом. Дирижер постучал по пюпитру я сказал студентке, исполнявшей роль Ольги:
— Пока Ленский отдыхает, давайте повторим арию из первой картины.
Ольга вышла вперед, откашлялась, но вместо того, чтобы приступить к пению, стала держать речь.
— А что, — сказала она, — если нам вместо настоящей оперы подготовить к капустнику шуточную?
— А это как понимать?
— Давайте петь шиворот-навыворот, как пел сейчас Ленский.
Случилось так, что предложение Ольги, которую, как известно, даже Пушкин считал существом легкомысленным и ветреным, было встречено всеобщим одобрением. Обновление текста и музыки «Евгения Онегина» шло так интенсивно, что через две недели состоялся показ спектакля.
Зрительный зал полон. Раздаются звуки знакомой музыки. Поднимается занавес, а на сцене творится нечто непонятное. Ларина поет почему-то не свою арию, а арию Сильвы:
Помнишь ли ты, как улыбалось нам счастье?
Татьяна просит няню:
Расскажи мне, няня,
Про ваши старые года:
Была ты влюблена тогда?
А няня в ответ поет:
Мы на лодочке катались,
Золотистой, золотой…
Перетасовки арий в опере были очень неожиданны. Зрители смеялись над одной нелепостью, над второй. А нелепостям не было конца. И когда наконец в последней картине Онегин вместо своего знаменитого ариозо спел Татьяне:
Так будьте здоровы,
Живите богато…
чувство самой настоящей неловкости охватило многих из присутствующих. Люди не понимали, для чего было подготовлено такое представление.
— Как для чего?! — оправдывались участники спектакля. — Для смеха, чтобы повеселиться. Это же капустник.
Такое оправдание мало кого удовлетворило. Профессор Васильев был сконфужен больше других. Ему, ректору института, хотелось сейчас же собрать у себя в кабинете студентов и объяснить всю бестактность перекройки «Евгения Онегина» смеха ради.
Предполагаемый разговор в этот вечер, однако, не состоялся. В последнюю минуту профессор пожалел студентов. Зачем-де портить им капустник? И разговор был перенесен с субботы на понедельник. Потом на пятницу, снова на понедельник…
Так прошел месяц, второй. Неудача со студенческим капустником начала уже забываться, как вдруг в комитете комсомола раздался неожиданный телефонный звонок. Секретаря комитета просили немедленно явиться в горком комсомола, и не одного, а вместе с постановщиком оперы.
— Запоздалый гром, — сказал секретарь комитета. А постановщик добавил:
— Теперь начнется проработка.
И членам комитета стало жаль участников капустника.
«Ну, хорошо, — думали они, — сделали ребята ошибку — допустили бестактность, так ведь это не злостная ошибка, а случайная. Стоит ли через два месяца после происшествия подвергать ребят проработке?»
Участники капустника отправились в городской комитет одной большой компанией. Вместе грешили, вместе и отвечать. Пришли и остановились перед дверью заведующего сектором культуры. Войти внутрь неловко. Еще бы, старуху Ларину не пожалели — заставили ее петь легкомысленные куплеты. Но тенора и баритоны робели зря. Заведующий сектором Гоша Лисицын оказался молодым радушным человеком. Он вышел из-за своего стола и, широко улыбаясь, двинулся навстречу гостям.
— Привет оперным реформаторам! Так это вы, значит, поставили «Евгения Онегина» в новой редакции?
Реформаторы переглянулись, покраснели, и кто-то из них сказал:
— Да, мы. Но мы больше не будем.
— Почему? — удивился Лисицын. — Горком просит вас в порядке подготовки к городскому фестивалю выступить со своим представлением в Доме культуры.
— А вы видели наше представление?
— Лично не видел, но мне рекомендовал его знакомый прораб из Жилпромстроя, а он человек со вкусом.
Но случилось так, что человек со вкусом тоже не видел представления.
— Мне хвалила его Агния Ивановна, артистка горэстрады.
А так как Агния Ивановна воздавала похвалы тоже с чьих-то чужих слов, то неудавшаяся шутка оказалась включенной в программу молодежного вечера явно по недоразумению. Студентам следовало отказаться от выступления в Доме культуры. А студенты не отказались.
— Неудачное представление! А так ли оно неудачно? — стали говорить тенора и баритоны. — Может, это кажется только профессору Васильеву.
И вот наступает день молодежного вечера. Зрительный зал полон. Действие только-только началось, а зрители уже в полном недоумении. Зрители видят на сцене знакомую семью Лариных и не узнают ее. Приезд Ленского и Онегина выглядел так:
ОЛЬГА:
Чу! Подъезжает кто-то…
ЛЕНСКИЙ:
Мы приехали сюда!
Ах, здрасьте.
ОНЕГИН:
Добрый вечер, господа!
Ах, здрасьте.
Представление в Доме культуры продолжалось тридцать минут. И что только за это время не успели пережить несчастные персонажи оперы! Их заставляли петь не свои арии и не своими голосами. Танцевать фокстроты.
Водитель автобуса Попков, автор письма в нашу редакцию, не дождался конца представления и пошел к работникам Дома культуры, чтобы узнать, неужели им нравится то, что они показывают зрителям. А работники ругают Гошу Лисицына:
— Мы надеялись на его вкус, а он даже не видел того, что включил в программу.
— Я советовался с прорабом из Жилпромстроя, — сокрушенно говорит Гоша Лисицын. — Может, слышали, зовут его Григорий Александрович…
Если бы заведующий сектором культуры пришел за музыкальным советом не в Жилпромстрой, а к какому-нибудь из преподавателей того же пединститута, то никакой ошибки не произошло бы. Преподаватель рассказал бы, как в действительности студенты ведут подготовку к республиканскому фестивалю молодежи. Педагогический институт готовит концерт из оперных отрывков. В том числе и из «Евгения Онегина». Причем настоящего, а не трансформированного. И поют в этом «Онегине» те же студенты, которых он, Лисицын, поставил сейчас в ложное положение перед зрителями.
— Но настоящий «Онегин» вряд ли заинтересовал бы Гошу Лисицына. И знаете, почему? — спрашивает автор письма в редакцию. — Настоящий «Онегин» — это не фестивально.
«Не фестивально» — это новый термин из лексикона Григория Александровича и Агнии Ивановны.
Два года назад в педагогическом институте был организован струнный квартет. В репертуаре квартета — Бородин, Чайковский, Шостакович. А Гоша Лисицын морщится. Он предложил включить в состав квартета два саксофона и барабан.
— Будете играть танцы. Танго, мамбо, блюзы.
— Зачем?
— Это фестивально.
Много оркестров будут играть на республиканском фестивале: симфонические, народные, духовые, джазовые. Десятки песен будет петь молодежь, сотни танцев танцевать, и все это с огоньком, весело. Но давайте скажем Гоше Лисицыну: весело — это вовсе не значит «шиворот-навыворот», как пытаются убедить его недалекие советчики.
1957 г.
Феодал
