Тень друга. Ветер на перекрестке - Александр Кривицкий

— Ну, — говорят, — 6-ю дивизию нужно переименовать.

— Если хотите переименовать, ее нужно назвать Чонгарской, — ответил я.

— Совершенно правильно. Раз она взяла Чонгарские укрепления, мы ее переименуем в Чонгарскую дивизию».

Гремела на Дальнем Востоке слава 2-го Советского полка, переименованного в Волочаевский и награжденного орденом Красного Знамени. Полк получил свое имя в память штурма Волочаевки, когда люди бросались на колючую проволоку заграждений и, приминая ее своими телами к земле, открывали остальным бойцам путь к наступлению. Полк получил знамя с надписью: «За беспримерный по доблести Волочаевский бой 12 февраля 1922 г.».

Памятные места сражений гражданской войны остались в наименованиях Сивашской и Богучарской дивизий. Рассказывая о рукопашной схватке с белыми, старый богучарец писал: «Это было первое сражение, связавшее нас, бойцов, братством по крови, на этом укрепилась дисциплина дивизии и засияло ее имя».

Когда дивизия была расформирована, а часть ее старых кадров вместе с боевыми знаменами влилась в 4-й Украинский полк, съезд боевых земляков-богучарцев принял решение: «В ознаменование славных традиций и заслуг 40-й Богучарской дивизии съезд возбуждает ходатайство о переименовании 4-го Украинского полка в 4-й Богучарский».

Возрождение в дни Отечественной войны принципа именного отличия частей и соединений было полно глубокого смысла.

Восемь корпусов Красной Армии — пять танковых и три механизированных, особо отличившихся в боях за Отечество, — получили названия, навеки связавшие их со славой побед у Волги и на Дону, — Сталинградский, Тацинский, Кантемировский, Котельниковский и другие.

Приказ народного комиссара обороны о присвоении наименований этим соединениям возродил давний обычай русской армии. Значение этого события для развития войскового товарищества и поддержки боевых традиций было весьма велико.

Вся история нашей Отечественной войны увековечена в названиях героических полков и дивизий Советской Армии. Герои Дорогобужа, ельнинские храбрецы, защитники Севастополя, Одессы, Ленинграда, Сталинграда, воины, постоявшие за великую Москву и другие города и села нашей Родины, освободители Европы приняли как бесценную награду почетные наименования, связанные с местом их подвигов.

А теперь в Москве по Красной площади парадным строем уже много лет традиционно проносится гвардейская Краснознаменная ордена Суворова Таманская мотострелковая дивизия имени М. И. Калинина.

И тихая Тамань с ее тайной лермонтовской ночи и военной судьбой вдруг оживает в почетном имени боевого соединения.

ХРАБРЫЙ ПЕТИН,

ИЛИ

УРОК ИСТОРИИ НАПОЛЕОНАМ

Тогда же мы много говорили о Батюшкове, не о нем одном, по вообще о русских литераторах на войне. Кроме Лермонтова и Толстого, чьи военные биографии известны каждому, мы вспоминали Бестужева-Марлинского, его романтизированных героев и его самого, реально несчастного, вконец задерганного начальством в дальнем гарнизоне на Кавказе; декламировали звучную строфу поэта-улана Николая Гербеля — я привел ее тогда в историческом очерке о воинском знамени: «Впереди штандарт сияет утренней звездой, ветер бережно играет тканью золотой»; читали «Письма русского офицера» Федора Глинки, спорили о Гаршине...

Но более всего говорили о Батюшкове. Он участвовал в войнах с Наполеоном, вступил в ополчение, стал сотенным начальником петербургского милиционного батальона, а в последних сражениях, когда военные действия перекинулись за государственные границы России, был адъютантом генерала-храбреца Н. Раевского.

Стихотворение «Тень друга» с эпиграфом из римского поэта Пропорция: «Души усопших — не призрак: не все кончается смертью; бледная тень ускользает, скорбный костер победив» — он посвятил своему другу, боевому офицеру Ивану Александровичу Петину. С ним вместе он провел еще финскую кампанию в войне со шведами 1808—1809 годов. Петин был убит в «битве народов» под Лейпцигом.

Батюшков его очень любил. В письме к матери друга он сообщал о своем стремлении помочь сооружению памятника со сыну, павшему смертью героя-освободителя в центре Европы. Он писал:

«Сладостно и приятно помыслить, что на том поле славы и чести, на том поле, где русские искупили целый мир от рабства и оков, на поле, запечатленном нашей кровью, русский путешественник найдет прекрасный памятник, который возвратит ему имя храброго воина, его соотечественника, и почтит его память, драгоценную для потомства! Я исполню то, что обещался на могиле храброго Петина, и счастливым назову себя, если вы не отринете мое предложение, усердием и дружбою внушенное...»

Побывал я в Лейпциге один-единственный раз, помнил, конечно, про могилу у берега реки Плейсе, но так и не смог попасть туда, постоять у памятника, поставленного стараниями Батюшкова. Было это весной сорок пятого года. Вся округа находилась тогда еще в американской зоне, и желанная поездка по ряду причин не состоялась.

Уцелел ли памятник Петину — не знаю. Земля срединной Европы усеяна могилами русских воинов — героев четырех войн, обширных во времени и в пространстве. Последняя и самая страшная из них — вторая мировая. Неслышно звенит мемориальная бронза на безмолвной перекличке монументов славы.

Над всем этим Некрополем возвышается фигура советского Солдата-победителя, он прижал к сердцу маленькую девочку и опустил боевой меч в желании мира многострадальному континенту и всему свету. Долго шел наш великий фронтовик уже и после войны к дням Хельсинки, разрядки и пришел наконец вместо с миллионами других людей, и не для того, конечно, чтобы могли развеять дух мира те, кто не хочет прилежно учить уроки истории.

Зимой 1941 года я принес из пустой и холодной комнаты в Замоскворечье, оставленной нами на произвол судьбы (жена работала в военной газете Уральского военного округа «Красный боец»), том «Сочинения Батюшкова», изданный в 1887 году.

После Октября издавались, насколько я знаю, только его стихи. Проза — статьи, очерки, письма — мало известна нашему читателю. Между тем она умна, живописна, дышит ветрами истории и, будучи современницей таких ревнителей старины в духе царевны Софьи, как адмирал Шишков, нисколько не архаична ни в существе, ни в стиле.

(Только в конце 1978 года читатели получили «Опыты в стихах и прозе» Батюшкова, но туда не вошли его многочисленные письма. Между тем они открывают очень многое в их авторе и исполнены художественных достоинств.)