Другой путь - Дмитрий Бондарь

— Ну и в остальном. — Васян опрокинул в себя жидкость и вытер рукавом рот. На рукаве остался след от томатного соуса из-под консервированной кильки. — Я вот был на заводе одном в Подольске. Или в Чехове? Не помню уже. Интервью брал у директора для «Комсомолки». Оно в номер не пошло, да и фиг с ним. Вы только представьте себе: завод в конце двадцатого века работает на станках, сделанных в середине тридцатых-сороковых годов! Вы представляете? Что такое старый станок? Это частые поломки, это перерасход электроэнергии, это лишний штат монтеров, это малые нормы продукции, высокие показатели брака. Ну как при этом экономика может стать экономной? А на «Тойоте» или «Форде» каком-нибудь парк станков обновляется полностью каждые семь лет! Они на одном станке с ЧПУ сейчас делают столько же, сколько весь наш завод! И таких станков у них десятки. И окупаются они полностью за два-три года! А наши и за десять лет не окупаются! Потому что хлам еще на этапе проектирования! Был в НИИ электропривода на днях — ваша же тема?

— Рядом, — согласился Захар. — И что там?

— Там идет тупое копирование буржуйских образцов десятилетней давности! Вы спросите — почему десятилетней? Я отвечу: потому что для копирования современных нет технологической базы! И под это копирование они выбивают фонды, предприятия, звания и награды! До смешного доходит! Закупаем у американцев микросхемы, напильниками счищаем маркировку, сверху фломастером пишем свою и втыкаем во всякую «отечественную» электронику!

— Ну что-то же у нас есть хорошее?

— Знаешь, Захар, мне на днях анекдот рассказали несмешной о японской делегации, приехавшей посмотреть на передовые наши производства. Так вот, когда они уже уезжали, их спросили, что им понравилось? Они ответили: «У вас очень хорошие дети». Их спросили: «Неужели вам не понравились наши новейшие самолеты?» А они отвечают: «У вас прекрасные дети!» Тогда их в третий раз спрашивают: «Позвольте, а разве вас не впечатлили наши машины?», и они отвечают: «У вас просто замечательные дети! А все, что вы делаете руками — очень и очень плохо!»

Мы посмеялись, представив себе то, что мы можем делать не руками.

— Так что помяните мое слово, братцы, Черненко не зря назначили Генсеком. Промежуточная фигура, вроде вечного правителя — старика Кузнецова Василия Васильевича — долго он не просидит. Он уже почти не ходит. Они там вверху просто соображают, каким путем дальше идти? Потому что сейчас страна в тупике. Мы каждый день все больше отстаем от всего развитого мира; чтобы это отставание ликвидировать, будет еще рывок, как при Иосифе Виссарионыче, либо объявят НЭП, как при Ленине. Но мне думается, да и не только мне, что победят ястребы — не зря вон началась кампания по реабилитации Сталина. Того и гляди, снова строем ходить начнем, как хунвейбины.

Наверное, нам, технарям, никогда не понять тех мятежных позывов, что бродят в мозгах у всяких гуманитариев: журналистов, юристов и прочих филологов. Хлебом не корми — дай ерундой позаниматься. В голове куча мала из странных фактов, сплетен, размышлизмов и мечтаний. Как они с этим всем справляются? — мне не понять никогда. И судя по постному лицу Захара — ему тоже.

— Да ну их! — вдруг сказал Васян. — Завтра праздник, а потом как-нибудь выкрутимся. Не впервой. Гитлера вон одолели, неужели наших бюрократов не победим? Только вы никому о том, что я вам рассказывал, хорошо? Мне пока еще неприятности не нужны. Наливай, Серый, накатим!

И мы накатили.

Словоохотливый Васян занюхал коньяк черным хлебом и сказал:

— Ко всему в этом мире нужно относиться с оптимизмом. Помните, был такой царь на Руси Александр Третий?

— Это предпоследний, что ли? — уточнил Захар.

— Да, именно он, — подтвердил догадку «пишущий журналист». — Если знаете, то среди некоторых слоев населения России бытовало мнение, что поздние Романовы не русские, что они немцы, хитростью захватившие престол. И вот однажды, прочитав где-то пересказ легенды о том, что его предок — Павел Первый был не сыном Петра Третьего — немца, урожденного Карла Петера Ульриха, а был вовсе нагулян императрицей Екатериной от какого-то ее русского фаворита. И, перекрестившись, Александр сказал: «Слава богу, мы русские!».

— И что?

— Чуть позже он прочитал опровержение, в котором писалось, что Павел — сын Петра Третьего и никак иначе. Тогда Александр облегченно вздохнул: «Слава богу, мы законные!»

Мы посмеялись над находчивостью императора, которому любые обвинения — как с гуся вода. А потом вернулся Попов с коньяком (как и обещал — три звездочки, потому что «теперь пофиг, любой пойдет!») и мы снова накатили, а потом еще и еще. Когда за окном стало темнеть, пришел еще один студент — Славик. Принес «Московскую». И стало совсем весело. Мы ходили из комнаты в комнату, пели, где-то выпивали, с кем-то закусывали, познакомились с улыбчивыми парнями-кубинцами. Санчес был почти европейцем, а Густаво — черным негром, но улыбались они одинаково. Странно было сидеть рядом с настолько черным человеком: мне казалось, что он совершенно другой, не такой как мы; я осторожно (как мне казалось) старался отодвинуться, чтобы ненароком не рассердить черного кубинского парня. Он, напротив, лез ко мне обниматься, кричал какие-то приветствия, произносимые с дичайшим акцентом, и вообще вел себя непотребно. Однако у них нашелся ром, и вскоре мы целовались с Густаво на брудершафт — прямо как Леонид Ильич с каким-нибудь африканским «демократическим президентом». Напоследок кубинцы приглашали нас сыграть в нарды с каким-то угрюмым арабом — лысым как коленка и носатым как попугай какаду. Васян наотрез отказался, емко выразив в витиеватых матерных выражениях свое отношение к нечистым на руку каталам. Захар несколько раз просил его повторить столь замысловатые фигурные обороты, но, как сказал Васян — «ушло вдохновение», и ничего подобного больше не получилось. Потом мы потеряли Леньку и Славку, зато нашли двух симпатичных девиц из Тюмени, но и они ушли куда-то с Васяном.

После этого Захар тащил меня куда-то по полутемным коридорам, мы слушали какую-то музыку, записанную то ли где-то в гаражах, то ли на квартире — магнитофон «Комета» исторгал из себя совсем немузыкальные звуки, и кто-то незнакомый сказал:

— «Звуки Му» — не музыканты, а настоящая народная галлюцинация.

Это было последним, что отпечаталось в памяти.

Проснулся я от свежего ветерка, дувшего мне в шею из открытого настежь окна. На соседней кровати развалился Попов, а Захар нашелся за столом — он спал сидя, уронив голову на сложенные руки.

Я умылся холодной водой, нашел среди сваленных в нишу вещей свою сумку, извлек из нее и выпил две таблетки аспирина — чтобы наверняка избавиться от треска в голове. Лишь после этого я посмотрел на часы (мамин подарок — «Восток») и решил, что наступила пора будить Захара — часовая стрелка приближалась к восьми, а нам еще через пол-Москвы добираться до Красной площади!

Захар долго отказывался просыпаться, но когда я пригрозил, что брошу его среди московских алкоголиков одного — живо продрал опухшие глаза. Он стонал и кривился, но, подгоняемый мной, нашел в себе силы умыться и тоже съел аспирин. На столе нашлась едва открытая банка с рыбой, самую чуть припорошенной сверху сигаретным пеплом — мы позавтракали. Совсем не так, как оба привыкли, но ничего другого не нашлось.

Захар написал Леньке записку с язвительными словами благодарности за радушный прием, после которого нам прямая дорога в трезвяк, и мы поехали на парад.

День был пасмурный, с редкими появлениями холодного солнца. Мы боялись попасть под дождь, но его так и не случилось. Захар настаивал, что это «наши научились облака разгонять», а я считал, что просто так совпало. Потом уже я узнал, что прав был скорее Захар, чем я.

Наверное, зря мы рассчитывали, что нас пустят на саму площадь. Нас на нее и не пустили — не оказалось пригласительных билетов. Да и откуда бы им взяться? Мы слышали гул толпы, звуки парада, но обиженный на родную милицию Захар остался недоволен. Конечно, при его-то желании посмотреть на парад с Мавзолея!

Мы немножко постояли в толпе зевак, так же как и мы оставшихся с носом. С Красной площади доносились звуки парада — приветственные речи маршалов, усиленные громкоговорителями, лязг танковых гусениц, слаженный шаг тысяч ног, от которого едва не дрожала земля.

Немного расстроенные оттого, что не удалось вживую поглазеть на танки и ракеты, мы прогулялись по центру Москвы. Впечатлений было много, но по большей части они состояли из череды домов, переплетенных хитрыми узлами извилистых улиц и поисков дороги к метро. Ну и конечно, особой статьей стало обсуждение москвичек, попадавшихся десятками на каждом шагу — для Захара они были как инопланетянки. Почему-то он возомнил, что столичные девчонки чем-то отличаются от наших, провинциальных. А на мой прямой вопрос — «Чем?» он только мычал что-то невразумительное и причмокивал губами.