Науфрагум. Дилогия - Тимофей Костин

  Даже немного жаль. Мне понравилось, как она сразу говорила то, что думала. Пусть разговор наш и не был приятным, я нескоро забуду ее прямой взгляд, решительный, но мелодичный голос - интересно, если принцесса выглядела настолько впечатляющей в гневе, то насколько великолепна она может быть в радости? Я бы много отдал за то, чтобы увидеть на ее губах счастливую улыбку - наверняка она будет столь же искренней. Впрочем, что толку мечтать о несбыточном? Пожалуй, еще будет возможность издалека полюбоваться на нее, пока не завершился небесный вояж. Постойте, а ведь на сегодняшнем балу принцесса тоже непременно появится!..

  Удивившись тому, насколько эта мысль подняла настроение, я быстрым шагом, не глядя по сторонам, миновал Хрустальный атриум, заполненный фланирующей толпой, и зашагал в сторону своей каюты.

  Принц Яков проводил взглядом удаляющуюся фигуру в серой форме Йеля и незаметно скрипнул зубами. Крылья ноздрей породистого носа задрожали, когда он сделал долгий-долгий вдох. Еще раз. Медленно выдохнуть и глубоко вдохнуть. Досчитать до десяти.

  Дыхательная техника помогла немного усмирить поднимающуюся в груди ярость, не дав ей выплеснуться наружу или исказить черты лица, но злость жгла изнутри, словно глоток серной кислоты.

  - Как больно видеть ваше высочество таким расстроенным!

  Кукольно-нежный голосок, прозвучавший слева, заставил его вернуться к действительности. Бросив взгляд по сторонам, принц поморщился. Личико повисшей на его левом локте графини Джулии Монтенегро выражало живейшее сочувствие. Хлопая огромными голубыми глазами, она продолжала:

  - Неужели ее высочество Грегорика совершенно не задумывается о том, что огорчает вас? Ах, я просто не в силах понять ее! Разве можно не замечать, как исстрадалось ваше золотое сердце?!

  Искреннее недоумение на лице молодой графини показывало, что у нее и в самом деле не укладывается в голове, как существо женского пола - любое, абсолютно любое! - способно сопротивляться чарам принца Якова дольше тридцати секунд.

  - Всем известно, что вы очень заботитесь о младшей сестре, оберегая ее от нападок. Почему же ее высочество не внемлет вашим словам? Как можно забывать об осторожности, общаясь с первым попавшимся незнакомцем?

  - Ах, миледи, вы так добры! Но сестрица никогда не отличалась осмотрительностью. Словно живет на другом свете, где вокруг не рыщут беспринципные акулы пера, только и жаждущие опорочить честь фамилии. Ей всегда приходилось объяснять, что общаться с посторонними, по меньшей мере, неразумно, - процедил принц сквозь зубы. - Пожалуй, пришла пора сделать новое внушение. По-семейному.

  - Вы так снисходительны к причудам ее высочества, - глубокое контральто, прозвучавшее справа, заставило принца Якова едва заметно поморщиться. - Но я слышала, что она не слишком прислушивается к вашим словам, весьма своенравна и самоуверенна. Может быть, не стоило так баловать сестру? Если она не уважает мнение старшего брата, то кто вообще может быть авторитетом для такой гордячки? - черноволосая красавица, тряхнув крупными кольцами роскошных, иссиня-черных кудрей, холодно, даже чуть презрительно прищурилась. Нетрудно было догадаться, что нынешняя фаворитка принца отнюдь не питает теплых чувств к младшей наследнице титула.

  - Не стоит так говорить, София. Дело не в том, что Грегорика плохо воспитана... хотя, безусловно, наши воспитатели были совершенно разными людьми. Она слишком прямодушна, чтобы выжить в мутном болоте политической жизни столицы.

  - Неужели? - искривила губы черноволосая красавица.

  - Грегорика действительно часто забывает, что принцессе не подобает высказываться столь громко и резко - что бы она ни думала. К несчастью, журналисты уже это заметили и теперь не упускают случая спровоцировать сестрицу, отпуская издевательские комментарии по поводу наших предков. Как только кому-то в Сенате требуется показать, что наследники Тюдоров так и не угомонились, и до сих пор не считают парламентаризм достойным того, чтобы определять судьбу Либерии - этот трюк проделывается вновь и вновь.

  - Но это просто глупо. Ради чего делать из себя мишень для бульварных писак? К тому же, бросая тень и на вас, монсир? - саркастически поинтересовалась София.

  - Ну-ну, я не назвал бы это глупостью. Скорее - простодушием.

  - И чего же она хочет добиться своим простодушием? Доказать, что монархия действительно исчерпала себя? Или в самом деле желает примерить корону на себя... а, может быть, на вас? - ядовито поинтересовалась София.

  - Признаюсь, мы действительно несколько раз спорили на эту тему, - вздохнул принц, - Последний раз из-за того нашумевшего случая, когда сыночек спикера нижней палаты после пьяной ссоры застрелил трех человек и потом был признан невиновным. Грегорика метала громы и молнии, доказывая, что при достойном монархе такая пощечина правосудию была бы невозможна. Я согласился, что дедушка Максимилиан или его отец никогда не допустили бы подобного, но не более того. Не стоит видеть в нас заговорщиков-роялистов, милые дамы. Да, коррумпированный сенат не вызывает у меня ничего, кроме презрения, но закон есть закон. Я уважаю конституцию, дарованную моим прадедом, и буду верен ей. Хотя, конечно, сердце каждого истинного Тюдора обливается кровью при виде несправедливостей, чинимых над бывшими подданными, - тяжело вздохнул принц.

  - Милая София, мне показалось, что вы все же слишком предубеждены против принцессы, - вдруг вмешалась графиня Монтенегро. Наивно хлопнув глазами, она продолжила, - Если бы она не была сестрой принца, я бы поручилась, что вы видите в ней соперницу!

  - Полноте, Джулия! - урезонил ее принц, хотя внимательный взгляд мог бы отметить, как он вздрогнул. - Конечно же, Грегорика не чужая мне, но мы не слишком близки из-за разницы в воспитании. А для того, чтобы составить конкуренцию великолепной Софии Ро´тарь, ей многого не хватает.

  Черноволосая красавица промолчала, но в глазах ее словно сверкнула молния отдаленной, но быстро надвигающейся грозы.

  Глава вторая

  Венский вальс

  Парадный зал, занимавший почти половину нижней палубы пассажирской гондолы "Олимпика", сиял великолепием, простираясь в перспективу ярдов на пятьдесят, а поперек - на пятнадцать. Искрящиеся хрусталем люстры бросали яркие блики на бархатные портьеры и драпировки, отражались в высоких зеркалах и полированных панелях модного алюминия. Световой эффект еще больше подчеркивал роскошные наряды собравшейся публики - разноцветные бальные туалеты на девушках-студентках и парадные мундиры юношей-студентов, в отличие от повседневных, украшенные золотом и серебром аксельбантов и позументов.