Серебряный огонь - Мари Кордоньер

Из подтекста следовало, что теперь невозможно отослать псевдосупругу снова в провинцию, пока ее здесь никто не увидел.

Филипп плотно сжал губы и спросил, демонстрируя недовольство:

– Зачем вы приехали, отец? Кому и что хотели доказать? Вы бросили неопытную девушку в осиное гнездо, где царят придворные интриги и безжалостный этикет. Неужели она это заслужила?

– Неужели она заслужила то, что, соблазненная тобой, потом была оставлена, как стоптанный сапог?

Совершенно неожиданная вражда вспыхнула вдруг между мужчинами, всегда испытывавшими друг к другу полную взаимопонимания дружбу.

Маркиз недолго раздумывал над тем, кто в этом виноват.

– Она пожаловалась? – прошипел он возмущенно. – Быстро же она освоила женские игры. Тщательно скрываемое тщеславие и неудержимая жажда власти и влияния. Немножко слез, немножко вздохов, и она уже обвела вас вокруг пальца. Я считал вас, отец, мудрее...

– А я вас человечнее, Филипп Себастьян Вернон!

Серые глаза встретились с зеленовато-коричневыми, и Вернон потупил взор. Однако он не собирался оправдываться за случившееся.

Во-первых, это касалось только Фелины и его самого, во-вторых, он не был разнузданным ландскнехтом, нуждающимся в оправдании за изнасилование целомудренной девицы.

– Возможно ли, чтобы вы не представляли себе последствий вашего поступка? Решили наказать меня таким способом за мои глупости? Наказать с помощью супруги, которую двор в лучшем случае примет за наивную провинциалку?

Амори де Брюн с наигранным равнодушием, не поднимая на Вернона глаз, пожал плечами.

– Тебе придется смириться с этим после того, как король с радостью приветствовал появление маркизы де Анделис в Париже.

– А где сейчас высокородная госпожа, которой я по глупости вложил в руки оружие, позволяющее шантажировать меня?

Вопрос Филиппа был подчеркнуто циничным, а зрачки его глаз сузились от гнева.

В ответ прозвучало:

– Она отдыхает, дорогой! Герцогиня де Бофор, сопровождавшая Его Величество, по-дружески позаботилась о камеристке, поскольку мадам Берта осталась в замке. Мы не должны в данный момент беспокоить Мов.

На сей раз маркиз удержался от проклятий, готовых сорваться с губ.

Помещения, которые король предоставлял в Лувре своим верным дворянам, были все-таки слишком малы для того, чтобы двое могли с успехом разойтись. Совместное проживание в подобном помещении под пристальным вниманием любопытных придворных стало бы испытанием терпения и нервов. Не говоря уже о реакции Терезы д'Ароне на столь внезапное появление супруги. В то, что внезапным оно оказалось и для него, мадам д'Ароне ни за что и никогда не поверит.

Габриэлла д'Эстре обнаружила опытным глазом природную красоту утомленного лица Фелины и почувствовала отнюдь не христианское злорадство. Жаль, что Тереза д'Ароне не была в тот день среди сопровождавших герцогиню дам. Вот, стало быть, почему Филипп Вернон при каждой возможности уезжает в провинцию!

Новоиспеченная герцогиня де Бофор отлично знала, что Тереза д'Ароне домогалась ее дружбы ради собственной выгоды. Той были нужны уши короля, а вовсе не благосклонность мадам д'Эстре. С подобной спутницей всегда приятно сыграть какую-либо необычную шутку.

«Шутка» герцогини была на полголовы ниже Фелины и, не будучи толстой, обладала округлыми формами. Под жестко накрахмаленным полотняным чепцом скрывались каштановые локоны. На овальном, удлиненном лице с розоватыми губами и маленьким, дерзко задранным кверху носиком выделялись черные глаза.

Иветта Дюрос, так звали молодую женщину, приходилась сестрой любимой горничной мадам де Бофор. Горничная заверила госпожу, что руки Иветты способны превратить в привлекательную даму даже дурнушку.

Получив от герцогини рекомендательное письмо, Иветта появилась в покоях маркизы и без долгих разговоров принялась за работу.

Фелина, на которую, словно могучий поток, обрушились события путешествия и первых часов пребывания в Париже, отдала себя в ее руки. Чрезвычайно благодарная Иветте за то, что не надо ничего решать самой.

Потрясенная неожиданной милостью короля, невероятной величиной столицы и роскошью королевского дворца, Фелина с трудом могла поверить в действительность происходящего.

Ловкая, энергичная парижанка, одетая в строгое черное платье, прогнала за ненадобностью двух служанок и приняла на себя руководство всем хозяйством маркизы де Анделис. Хотя ей было чуть за двадцать, она обладала уверенностью полководца и знанием всех тайн женской красоты.

– Мадам затмит всех остальных на банкете, – пообещала Иветта тоном, не допускавшим сомнений.

Затем критическим взором изучила содержимое дорожного сундука, где лежала одежда Фелины или, соответственно, Мов Вернон. С точки зрения господствовавшей тогда моды все платья были весьма скромны. Оставалось лишь надеяться на искусство портнихи, сшившей их, по крайней мере, в соответствии с фигурой.

Низенькая горничная осторожно потрогала кусок серебристого шелка, привлекшего ее внимание, и вытащила затем все сверкавшее платье. Довольная улыбка растянула ее крупный рот почти до ушей, когда она кивнула.

– Это подойдет. Сделаем из нужды добродетель, мадам! Положитесь на Иветту!

Поскольку Фелине не оставалось ничего другого, она молча наклонила голову и ограничилась тем, что слушала и разглядывала свою горничную, столь же прилежную, сколь и словоохотливую.

Привыкшая к ворчливой мадам Берте, Фелина с удивлением и интересом следила за ее речью. Немногие вопросы, заданные маркизой, вызвали искреннюю симпатию Иветты. То, что благородная дама не гнушалась разговора с простой горничной, было редким явлением во дворце.

Зрелая и опытная не по годам камеристка знала почти каждую из жизнерадостных красоток при дворе короля Генриха. По примеру своего монарха они, особенно более молодые, не слишком строго блюли мораль и верность.

Большинство благородных дам давно утратили следы невинной свежести и юности, особенно заметные у Мов Вернон. Маркиза выглядела очаровательной, сама того не подозревая, что придавало ей особую, неотразимую привлекательность.

У прекрасной Терезы непременно возникнет один из ее приступов ярости, о которых кое-что знали только слуги. В этом Иветта уже не сомневалась. Тут не требовались и осторожные намеки сестры.

Чуть утомленная, но гордая своей работой камеристка, отступив на шаг, стала рассматривать свою новую госпожу. Улыбнувшись, она молча указала той на зеркало, и Фелина доставила ей удовольствие, поднявшись со скамеечки, на которой ее причесывала Иветта, и посмотрев на себя в зеркальное стекло.