Астрид Линдгрен. Этот день и есть жизнь - Йенс Андерсен

«Видели бы Вы, как они таращились, когда я показалась на улице с Лассе. Не прячась, мы ходили по городу, куда мне было нужно, и он громко и отчетливо называл меня мамой, так что не было никакого сомнения в том, кто это такой. Поверьте, все эти взгляды и перешептывания меня ни чуточки не трогали. Мы были очень в себе уверены, и Лассе, и я. И вскоре народ перестал нас разглядывать и шептаться, постепенно меня стали встречать даже с неким подобием уважения. Потому что, видите ли, лучший способ заставить людей замолчать – показать им, что они правы в своих подозрениях. <…> Запомните мои слова: не стыдно иметь ребенка. Ребенок – это счастье, это честь, и в глубине души это прекрасно осознают все люди на свете».

Конечно, женщине, которая только что вышла замуж и стала домохозяйкой в современной стокгольмской квартире, было просто написать эти слова, и тем не менее они исходили из самого сердца. Как отнеслась мать Эссе к письму, неизвестно, но мальчик так и не поехал в Норрланд. Однако, по словам Карин Нюман, он прожил у приемной матери на Аллее Надежды до восемнадцатилетия, а после переехал в Швецию, где, кстати, возобновил отношения с Лассе и семьей Линдгрен.

4 апреля 1931 г., вскоре после того, как уладилось дело с разводом Стуре, Астрид Эриксон и Стуре Линдгрен сочетались браком в Нэсе. 9 марта 1931 г. он вложил в конверт с письмом Астрид маленькую заметку из газеты «Сюдсвенска дагбладет» – о «свадебном подарке», который, по словам Стуре, сделал им окружной королевский суд Сконе. Подарок заключался в том, что Стуре не надо было платить 30 крон в месяц на содержание бывшей жены, как она того требовала. (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)

Шестнадцать месяцев провел Лассе у бабушки с дедушкой в Смоланде, и, если верить Астрид и тому, что впоследствии рассказывал сам Ларс Линдгрен, ему в этом «Бюллербю» было так же хорошо, как его матери. В тесном и безопасном кругу большой семьи, с братьями, сестрами, мамами, папами, бабушками, дедушками и работниками. Часто бабушка и дедушка, тетя Стина, тетя Ингегерд или дядя Гуннар водили Лассе в Виммербю, и там его иногда встречал отец, который до сих пор узнавал в малыше черты девушки, в которую некогда был влюблен. Они общались, Астрид и Райнхольд, и даже писали друг другу дружеские письма в 1930–1931 годах. Она поддразнивала его тем, что у него теперь рождались одни мальчики. Об этом она написала и тете Стевенс в поздравительном письме к Рождеству 16 декабря 1931 года:

«У отца Лассе в Виммербю снова родился мальчик; я, кажется, еще не рассказывала. Я написала (мы все еще иногда переписываемся, с ведома наших супругов), что для разнообразия ему следует обзавестись и девочками. Лассе дружит с новым папой, даже больше, чем я могла надеяться. Он обожает моего мужа, а тот, кажется, немного гордится Лассе и считает его отличным парнем».

В таком оптимистичном настроении Астрид Линдгрен и встретила новое десятилетие, наступившее для нее после свадьбы со Стуре. Церемония состоялась 4 апреля 1931 года, но не в церкви Виммербю, а в доме Ханны и Самуэля Августа в Нэсе: приходской священник был их ближайшим соседом. Не было ни большой свадьбы, ни большой фотографии, но фигурки счастливых жениха и невесты со свадебного торта Астрид хранила всю жизнь в ящике письменного стола. Когда через пару дней после свадьбы она объяснила Лассе, что у него два папы – один в Виммербю, один в Стокгольме, и добавила, что оба они лучшие папы на свете и очень его любят, Лассе поднял на мать глаза и произнес по-шведски: «У меня три папы. Карл тоже мой папа».

Ваши дети – не дети вам

На пятом этаже на Вулканусгатан, 12, контролировать хозяйственные расходы пытались с помощью «Практической кассовой книги домохозяйки» – коричневых тетрадок с обложками, оформленными в стиле функционализма, и старомодной надписью: «Семь правил для тех, кто не знаком с бережливостью». В тетрадях хватало места не только для цифр и колонок с расходами, но и для других документов. Беспорядочные карандашные рисунки, сделанные детской рукой, и дневниковые заметки, оставленные взрослой женщиной, соседствовали с мужественными попытками вести расчеты.

Молодой неопытной домохозяйке было чем заняться и было на что потратить деньги. В графе «прочее» за 1931–1932 годы значится, например: починка туфель (1,35), заточка ножей (1,75), пылесос (20,00), парусник для Лассе (1,35), собрание сочинений Й. П. Якобсена (10,00), шкатулка для рукоделия (4,50), билеты на «Хижину дяди Тома» (2,35) и «Глупости» (8,50), что бы это ни было. А между страницами необыкновенно увлекательной кассовой книги семьи Линдгрен лежала вырезка из «Дагенс нюхетер»:

«Ваши дети – не дети вам. Они сыны и дочери тоски Жизни по самой себе. Они приходят благодаря вам, но не от вас, и, хотя они с вами, они не принадлежат вам. Вы можете дать им вашу любовь, но не ваши мысли, Ибо у них есть свои мысли. Вы можете дать пристанище их телам, но не их душам, Ибо их души обитают в доме завтрашнего дня, где вы не можете побывать даже в мечтах. Вы можете стремиться походить на них, но не старайтесь сделать их похожими на себя, Ибо жизнь не идет вспять и не задерживается на вчерашнем дне»[12].

Пророческие строки из книги ливанского поэта Халиля Джебрана «Пророк», опубликованной на шведском языке в 1933 году, заставили Астрид схватиться за ножницы. Как она была с ним согласна. Дети даны нам взаймы, а потому каждый божий день надо дарить им всю любовь и уважение. Пытаясь быть хорошей матерью, она стала записывать свои наблюдения за Лассе. Записи на последних страницах кассовой книги появлялись, когда сын вел себя необычно, говорил что-нибудь забавное или задавал один из тех вопросов, которые частенько вели к обмену репликами в стиле фильмов братьев Маркс:[13]

Ларс. Бабушка – твоя мама?

Мама. Да!

Ларс. А ты – моя мама?

Мама. Да!

Ларс. Скажи, бабушка – мой сыночек?

Осенью 1931 г. после полутора лет в Нэсе Лассе переезжает на Вулканусгатан к Астрид и Стуре. Ему снова приходится привыкать к новому окружению, новой семье, новым товарищам по играм. (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)

Из Нэса четырехлетний мальчик переехал к маме и новому папе. Он поселился в собственной комнате окнами во двор, а Стуре и Астрид спали в гостиной с окнами на Вулканусгатан. Брак с начальником канцелярии означал увольнение из «К. А. К.», но Лассе требовал столько заботы и внимания, что Астрид это было только на руку.

В начале сентября 1931 года Ханна и Самуэль Август отвезли Лассе в Стокгольм. Они рассказывали страшные истории о втором лете Лассе в Смоланде. Сначала мальчик упал с высокой груженой телеги и получил серьезное сотрясение мозга, затем его сбила машина. Ханна могла порассказать истории и повеселее: внук был таким остроумным, что все в Нэсе соглашались с тем, что мальчик пошел в маму.

Как-то раз он долго сидел в туалете. «Выходи, Лассе!» – крикнула Ханна, на что ребенок ответил: «Ну, бабушка, я же какал, а ты мне процесс прервала!»

Да, Лассе вырос за лето, в интеллектуальном смысле тоже, и, по мнению Астрид, практически уже не был ребенком. Он и говорил совсем как взрослый – отчасти поэтому Астрид и начала вести дневник на пустых страницах «Практической кассовой книги домохозяйки». Ее записи были настоящими жемчужинами, но все же значительно короче историй, много лет спустя записанных некой Альмой Свенсон в некие синие тетради для сочинений на хуторе Катхульт близ селения Лённеберга. Такие вот сцены из детства, легко стирающиеся из памяти, где-то в своей «кассовой книге» Астрид назвала «Ларсианой». И вот как она начала:

«По себе знаю, как здорово было бы знать чуть больше о своем детстве. Вот из-за этого-то я и записываю по памяти некоторые забавные выходки Лассе».

Одной только осенью 1931 года у Астрид было предостаточно поводов хвататься за ручку и бумагу, но не все внушали оптимизм. Первый поход Лассе в детский сад оказался, например, неудачным. Он, конечно, вышил мухомор на картоне, но не выказал ни малейшего желания сидеть рядом с другими детьми и учить стишок. Бурная реакция не заставила себя ждать по приходе домой, и Астрид считала это хорошим знаком:

«Вчера Лассе захотел одеваться в одиночестве. Когда я зашла посмотреть, как идут дела, он сказал: „Как хорошо быть одному!“ Раньше он уже говорил мне, что ему нравится, когда мы сидим в его комнате и включена одна только розовая лампа, но „все-таки еще лучше быть одному с включенной лампой“. Я радуюсь его потребности оставаться в одиночестве. Он растет».

Между записями Астрид, в которых говорится обо всем – от умываний и визитов к стоматологу до речи, моторики, привычек и мечтаний, – могли проходить недели и месяцы. Когда Лассе вырастет, узнала Астрид, он построит вечный двигатель. Или они завоюют Северный полюс. «Мама, у нас с тобой будет столько интересных приключений. Хоть бы только времени хватило!»