Огневой бой. Воевода из будущего (сборник) - Юрий Корчевский

И этим же вечером в деревню на взмыленном коне ворвался Троекуров, а за ним с гиканьем летели на вороных конях стрельцы, числом не менее двух десятков.

В селе сразу сделалось шумно. Троекуров взялся людей на постой определять, а стрелецкий старшина к Федору направился. Тот, заслышав шум, сам вышел на крыльцо.

Стрелецкий старшина поклонился в пояс.

– Привет тебе государь передает и здоровья желает. Надеется вскорости тебя в покоях своих увидеть. Мы посланы для охраны, повозка отстала изрядно, но дня через два-три будет.

– Хорошо! – Федор огладил бороду. – Значит, в ближние дни и домой поедем.

Повозка и в самом деле притащилась через три дня.

Мы простились с Троекуровым, о радении которого Кучецкой обещал государю слово замолвить. Боярин поместный при этих словах Федора стрельнул в меня глазами, но я сделал вид, что меня происходящее не касается. Расставаясь, Федор протянул ему снятый с пальца перстень. Троекуров воспрял духом и оглядел своих дружинников – все ли видели, как сам государев стряпчий со своего пальца снял и подарил ему перстень?

Стряпчий уселся в повозку, я уложил в ногах драгоценный мешок с документами. Сам сел верхом, и мы тронулись в Москву.

Впереди и сзади ехали стрельцы с бердышами на изготовку, грозно поглядывая по сторонам. Кавалькада потянулась из села.

Антон с женою, стоя на околице, еще долго махали на прощание руками – Федор в награду щедро сыпанул им серебра.

Мы ехали по грунтовой дороге в Москву. Повозку с Федором трясло на ухабах, и я беспокоился – как он перенесет дорогу. Вообще Федор оказался мужиком стойким – при ранении пулей в кость и огнестрельном переломе с кровопотерей обычно бывает шок, и при этом люди почти сразу теряют сознание от нестерпимой боли. Он же еще некоторое время после ранения держался в седле. Одним словом, крепок здоровьем и мужественен оказался московский боярин! А еще, наверное, сильное чувство долга и ответственности за мешок с добытыми такой ценой документами. Ведь только когда ему стало совсем уже плохо, он попросил меня о помощи. Я же в запарке ночного бегства от ляхов и внимания-то сразу на состояние стряпчего не обратил. Ну, скачет Федор, значит, все в порядке.

Ехали долго, до вечера. Я уже беспокоиться за Федора начал – как бы хуже не стало.

Мы остановились на постоялом дворе, заполнив его целиком. Я осмотрел руку Федора и остался доволен его состоянием.

А на следующее утро – снова в путь. И так – десять дней.

Конечно, верхами добираться было бы значительно быстрее. Но этого не позволяло ранение Федора.

И вот настал день, когда мы добрались до предместий первопрестольной.

Въехав в город, наш небольшой отряд сразу направился к Посольскому приказу, что располагался тогда на Неглинной. Федор сам сошел с повозки, я подхватил мешок, и мы вошли в здание приказа. А навстречу уже спешил дьяк – поклон отвесил Федору, поздоровался. Федор поприветствовал дьяка, махнул мне правой – здоровой – рукой.

Я передал дьяку мешок, добытый нами с таким трудом.

– Сам грамотки просмотри. Самое интересное мне покажешь, да не медли – завтра к государю идти.

– Дык когда успеть мне? – опешил дьяк.

– Помощники у тебя для чего?

– Сделаем, боярин, как велишь, – склонился в поклоне дьяк.

– То-то! Прощевай.

Мы вышли. Я остановился на крыльце, раздумывая – сразу домой, в Вологду, возвращаться или отдохнуть на постоялом дворе?

Федор, уже усевшийся в повозку, повернулся ко мне.

– Ты чего встал, Георгий?

– Думаю вот – домой сразу ехать или…

Федор меня перебил:

– Я разве тебя отпускал? Ко мне домой едем, уж как-нибудь найдется комната да кусок хлеба для побратима.

«Кусок хлеба» обернулся длительным застольем. Федор ел и пил умеренно – больше говорил, но ни разу не проговорился за столом о том, где мы были и что делали. С негодованием повествовал о подлых ляхах, что делали вылазку на нашу землю, о ранении своем, сожалел об убитых ратниках своих, но о посещении Польского королевства, тайной миссии нашей и добытых документах – ни полслова. Хотя за столом сидели домашние да несколько бояр.

Честно говоря, я чертовски устал после дороги и, поев, мыслил только о постели. Федор, по-видимому, угадал мое состояние, потому как распорядился отвести меня в выделенную гостевую комнату.

– Отдыхай, я завтра – к государю, а там видно будет.

Я разделся полностью, сбросив с себя одежду и пропотевшее исподнее, и, впервые за много дней улегшись в постель, ощутил несказанное блаженство. Отрубился сразу и спал крепко до утра.

Утром меня разбудил слуга:

– Боярин, банька готова, не желаешь ли обмыться?

– Желаю, только вот исподнего чистого нет ли?

– Так твое уже постирано.

Мать твою! Вчера прислуга забрала из спальни и постирала мою одежду и белье, а я даже и не слышал, как кто-то заходил. Когда я не дома – в походе или ночую на постоялом дворе, и входит чужой – просыпаюсь мгновенно, и такая бдительность не раз меня спасала от верной гибели. Здесь же расслабился, почувствовал себя в безопасности.

– Хозяин где?

– И! Батюшка уж спозаранку уехал, не сказамши куда, а тебя велел не беспокоить.

Я с легким сердцем направился в баню в сопровождении холопа. Вымылся, попарился от души, не торопясь.

В предбаннике меня уже ждал цирюльник.

– Боярин, постричься надо, хозяин наказал – как гость в баньку сходит, привести его голову в порядок.

Спорить я не стал, нагишом и уселся на табурет. Цирюльник ловко заработал ножницами и расческой, оправив бороду и волосы на голове. Когда я встал, сам удивился – остриженные волосы лежали грудой на полу.

Пришлось снова пойти обмыться, и вышел я из мыльни, как новый пятак – чистый и сияющий. Осмотрев себя в медной полированной пластине, я остался доволен своим видом. Холоп подал мне мою же выстиранную и поглаженную одежду, проводил в трапезную.

Ел я в гордом одиночестве, да и то – все уже давно позавтракали, только мне было позволено отоспаться.

Пополудни заявился довольный и улыбающийся Федор.

– Ну, помылся и поел?

– Твоими заботами, Федор.

– Вот и славно. Собирайся: государь тебя видеть желает.

– Да я готов – пострижен и помыт.

Федор оглядел меня с ног до головы, вздохнул.

– Эй, кто там?

В трапезную вбежал холоп.

– Одень боярина как подобает, когда он к государю идет.

Мы с холопом по переходам прошли в комнату, где на вешалках висели кафтаны, рубахи, штаны и много чего еще. Перемерив несколько рубах, подобрали мне новую – лазоревую, штаны немецкого сукна – коричневые, ферязь легкую, летнюю – зеленую, с многочисленными пуговицами, а напоследок – новый кожаный ремень. Мой-то уж весь исцарапан был.

– Оружие с собой не бери, боярин, все равно отберут, – посоветовал холоп, знающий установленные правила.

Ехали на прием в повозке Федора. Тесновато и тряско, но – представительно. Я волновался, хотя и не подавал виду. Вроде и вины за мной иль оплошностей каких нет, к тому же Федор наверняка расписал мои заслуги – мнимые и действительные. Нет, меня заботило совсем другое. Несколько лет назад я уже представал перед очами государя… Но под другим именем, и звания у меня боярского не было – дружинник князя Овчины-Телепнева! Тогда мне государь по представлению князя за доблесть перстень подарил…

Прошли годы, я постарался изменить внешность, сумел убедить князя сохранить наше общее прошлое в тайне. И вот я снова еду в Кремль… Вспомнит меня государь в прежнем качестве – плахи не миновать, несмотря ни на какие заслуги! И Федор окажется бессилен.

Мы оставили повозку под присмотром слуги и вошли через ворота в Кремль. Дальше дорога шла на подъем, и вскоре мы подошли ко дворцу государя, соединенному с церковью Благовещенья.

В государевых палатах прошли мимо стрельцов, во внутренних покоях уже везде стояли рынды из государевой охраны – в белых кафтанах и штанах с маленькими, блестящими серебром топориками на плечах. Все как на подбор – молоды, стройны и прекрасны лицами. Федор шел уверенно, оно и понятно – дорогу знал.

Мы зашли в небольшую, вытянутую по длине приемную палату. Здесь стояла глубокая тишина. У второго ее выхода рынды преградили дорогу.

– Занят пока государь, ждать велел.

Федор уселся в кресло, я – рядом на лавке.

Через полчаса из двери вышел боярин с бумагами в руке и пригласил нас.

В тронной палате, обитой красным материалом – вроде бархата, в углу стоял монарший трон из искусно выделанного дерева, на котором восседал Василий – повелитель земель русских. На стене висел образ. Перед венценосцем с правой стороны лежал колпак, с левой – посох.

Мы отвесили глубокий поклон.

Федор двинулся к государю, а я остался стоять на месте. Кучецкой тихо переговорил с государем, и тот махнул мне рукой:

– Подойди поближе, боярин.

Я приблизился, бросил беглый взгляд на государя. Зрелых лет – Василию не было и сорока. А вот какого он роста, сказать было нельзя – он сидел. Телосложения среднего, наружность благородная, одутловатое лицо с редкой бородой, умный проницательный взор темных глаз. С тех пор, как я видел Василия, он заметно постарел.