Голос в ночи - Глеб Голубев

Мы выкурили по сигаретке и пошли к машине. Солнце уже висело низко над сверкающими шапками гор; надо было спешить, а то тетя начнет беспокоиться.

Когда мы выбрались из тесноты кривых улочек на простор шоссе, я сказала:

— Ну, а теперь расскажите, что вы новенького высмотрели, мистер Шерлок Холмс?

— Я видел то же, что и вы, — засмеялся Жакоб.

— Вы ведь приезжали специально, чтобы проверить свою гипотезу о том, будто эти шарлатаны каким-то образом влияют на мою тетку. Если они и шарлатаны, то весьма талантливые и ловкие. Я человек спокойный и абсолютно неверующий, но, признаюсь, на меня все зрелище произвело сильное впечатление. Началось панегириком во славу науки, а потом...

— Да, нынешние мистики не чета прежним. Идут в ногу со временем: научились маскировать суеверные бредни в ультрасовременные псевдонаучные одежды. Ловко спекулируют на интересе людей к науке, над верой в ее всемогущество. Теперь просто о боженьке или небесных силах говорить неприлично. Вот и появляются некие «старшие братья», способные творить чудеса на основе законов природы, только пока еще якобы не открытых, не познанных наукой. Христос или Магомет объявляются астронавтами. И если соберутся, скажем, астрологи на свой шабаш, то назовут его не иначе как «Конгрессом научной интеграции». — Жакоб посмотрел на меня и добавил: — Разоблачать современных мистиков вовсе не так-то легко и просто. Вы убедились, как умело они пользуются тем, что, сколь ни могущественна наука, она не может опровергнуть существование бога.

— Почему? — удивилась я.

— А как опровергнуть то, что не имеет доказательств? Все, что может наука, — это в каждом отдельном случае неопровержимо доказывать: в данном явлении нет ничего чудесного и сверхъестественного, оно произошло в результате действия таких-то и таких законов природы, без всякого божественного вмешательства. Как гордо сказал Наполеону Лаплас, объясняя картину мироздания: «Я не нуждался в гипотезе бога!» Но мистики и церковники сразу же хватаются за новую загадку природы, еще не раскрытую наукой, и объявляют ее прибежищем высших, божественных сил. Вместо старого, примитивного боженьки появляются «Таинственные силы природы», «Старшие братья» или «Высшие внегалактические существа», якобы незаметно для нас управляющие всеми земными делами. Суть от этого не меняется. А попробуйте-ка научно опровергнуть существование «Высших внегалактических существ»...

— Да, это у них ловко получается, — согласилась я. — Христос и Пифагор, Эйнштейн и Циолковский, какие-то «гималайские великаны». Ужасающая мешанина, а действует, впечатляет...

— В том-то и беда. Все свалено в кучу: оккультизм, буддизм, учение йогов, самые вульгарные суеверия — и приправлено научными терминами. На многих действует -привыкли слепо верить авторитетам. Широкоизвестные имена гипнотизируют...

— Почему вы сворачиваете? — перебила его я. — Ведь мы тут не ехали?

— Хочу объехать стороной горластых йодлеров, — пояснил Жакоб. — А то опять нас задержат. Наверняка веселье у них в самом разгаре.

— Правильно, — одобрила я.

Но и на этой дороге нам не повезло — наткнулись на участок, где шли ремонтные работы. Их вели, похоже, итальянцы — чужестранных рабочих нередко можно увидеть у нас: ведь им можно платить гораздо меньше, чем своим. Синие береты выгорели и стали почти серыми от пыли, смуглые лица посинели от поднявшегося холодного ветра.

Нам пришлось сделать большой объезд. А у Аванша нас настиг дождь, и снова пришлось сбавить скорость. Дождь лил такой сильный, что арена древнеримского театра в Аванше превратилась в маленькое и словно кипящее озеро.

— А что это за ангел Цикламен, которого поминал проповедник? — вспомнила я.

— Есть такая секта в Париже. Им якобы является некий ангел с никому не ведомой планеты Цикламен. Чепуха, а верят. И видите, как ловко поддерживают друг друга? У всех мистических шарлатанов мира своего рода круговая порука. Не забывают рекламировать и другие секты, тогда и собственная приобретает солидность, возрастает к ней доверие.

— Да, производить впечатление они умеют, надо отдать им должное, — задумчиво согласилась я, вспоминая таинственный и сумрачный полумрак зала, ликующие «ангельские хоры». — Хорошо, что я видела перед этим ваше выступление. Оно оказалось в самом деле неплохим психологическим противоядием.

Профессор Жакоб обрадовался:

— Правда?

— Правда. А то бы я, наверное, поверила в чудеса с этой девицей. Как она внезапно появилась из ничего...

— Пустяки, — покачал головой Жакоб. — Старый элементарный «черный кабинет» иллюзионистов. Я вам устрою «чудесное» появление хоть слона, выведя его на сцену под черным покрывалом на черном фоне, а потом открыв.

— А как она угадывала мысли? Ответы были, конечно, весьма туманными и общими, годятся на все случаи. Но как она ухитрялась узнать вопрос? У них все было заранее подстроено или это телепатия?

— Горан и она выступали раньше с якобы телепатическими опытами. Были у них тогда номера гораздо эффектнее. Но береглись, никак не давали возможности проверить их и уличить. А теперь — откровенное шарлатанство.

— И со слепой как ловко было подстроено... Жакоб покосился на меня и ответил:

— Вы ошибаетесь: тут никакого обмана.

— Как? Она в самом деле была слепой?

— Да.

— И прозрела?

— И прозрела. Ничего чудесного нет. Я же вам рассказывал, что гипнотическим внушением можно излечивать некоторые заболевания, если только они возникли на нервной почве и не связаны с органическими повреждениями. Я сам не раз возвращал зрение таким слепцам и ставил на ноги паралитиков. У меня в лаборатории даже есть небольшой музей подобных «чудесных исцелений» с экспонатами не хуже, чем в Лурде. Я вам как-нибудь покажу.

— Невероятно! А я думала, все подстроено. Она заснула молниеносно.

— Этот способ так и называется: «молниеносный гипноз». Методику его разработал еще в восемнадцатом веке португальский аббат Фариа, кстати сказать научившийся этому у индийских факиров. Особенно хорошо он удается, если человека несколько раз усыпляли раньше.

Дождь кончился, или мы обогнали его. Солнце прорвалось сквозь тучи, осевшие на вершинах гор, и поля сразу весело засверкали, зазеленели. Только ветер еще был сырым, холодным, резким.

Жакоб помолчал, потом сказал, не отрывая глаз от стремительно мчащейся под колеса мокрой ленты шоссе:

— Спектакль с выдумкой. Это самое важное, в чем я убедился. Тут чувствуется рука опытного дирижера. Одному Горану это не по силам. Кто-то снабжает их весьма совершенной техникой, — уж не Анри ли?