Двери паранойи - Андрей Дашков

Рефрижератор несколько раз сворачивал. На всякий случай я запоминал дорогу и кое-какие ориентиры – вдруг повезет и придется выбираться обратно. За стеклами контор поблескивали жалюзи, маскировавшие интерьеры и двуногих обитателей. А потом «форд» нырнул в подземелье, которое я ошибочно принял за гараж. Черта с два – «гараж» тянулся на пару сотен метров.

Мимо проплывали узнаваемые силуэты: цистерны, контейнеры, автомобили… Становилось темно, но не только потому, что скрылось солнце. В один не очень приятный момент я обнаружил, что уже не «вижу» ламп на стенах туннеля.

Слепота поразила меня. Мне достался гроб без окошка. Слепота породила абсолютную, космическую тьму. Меня окружал спертый ледяной воздух, похожий на очень рыхлый снег. И я, притянутый недавним трупом, почувствовал нестерпимый ужас, ужас похороненного заживо. Ужас бился в еще непослушном и неподвижном теле, будто раненная рыбка в черном аквариуме…

19

Чуть позже я понял, что замедленное дыхание было моим спасением, потому что кислорода в саркофаге оставалось мало, но как медленно испорченная кровь омывала мозг! Я ждал каждого темного прилива вдоха и отлива выдоха, а на берегу рваной медузой трепыхался страх – страх, что следующего раза может и не быть. Да, эта новая тварь хотела жить не меньше, чем старый дружище Макс.

Сквозь страх пробились первые рациональные мыслишки. Я понял, что скоро меня будут выгружать, поэтому желательно начинать шевелить не только извилинами, но и конечностями. Однако я не мог даже дернуться и чувствовал себя скованно, как комар, очнувшийся в янтаре спустя миллион лет. Труднее пришлось, наверное, только Буратино – тот был сплошь деревянный. Зато мне противопоказана встреча с моим папой Карло-реаниматором.

Я вообще не ощущал окоченевших плеч, ягодиц и ног. Не было и боли.

Я лежал, словно гранитный памятник, пытаясь сдвинуть с места камни пьедестала, и когда мне вдруг удалось оторвать от цинкового дна руку, она ударилась о крышку. Раздался гудящий звук. Разве это не та самая рука, в которой был зажат пистолет? Но пальцы! У меня все еще не было пальцев!…

Гроб оказался достаточно просторным для меня, и я сумел поднести руку к лицу. Мне показалось, что я слышу треск – вероятно, это рвалась пропитавшаяся кровью ткань майки. «Беретта» коснулся моих губ, но я не ощутил касания – губы были такими же холодными, как металл.

Со стороны могло бы показаться, что я пытаюсь покончить с собой выстрелом в рот. Достаточно было одного неосторожного движения, и случилось бы непоправимое (или все-таки поправимое?!), но в те минуты я не думал об этом. К счастью, холодный скрюченный палец не сыграл со мной такую злую шутку.

Толстый стальной ствол разомкнул мои губы, поскреб о зубы и пополз выше, чтобы проверить, что там случилось с глазами – открыты ли веки, на месте ли глазные яблоки… Конечно, пистолет не лучший инструмент для медицинского осмотра, однако другая рука слушалась меня не лучше, чем отстегнутый протез.

Спустя некоторое время мне удалось слегка согнуть ноги в коленях, но не раздвинуть их. Так я и выделывал ими странные па, пытаясь восстановить кровообращение и впервые в жизни танцуя твист. Очень медленный твист. Твист цинкового гроба.

Рефрижератор двигался с небольшой скоростью, будка мягко покачивалась на рессорах. Судя по количеству поворотов, подземелье «Маканды» представляло собой настоящий лабиринт. Вскоре грузовик остановился, и некоторое время я лежал в кромешной тьме и полной тишине. Условия для аутотренинга почти идеальные. Добавить бы сюда еще ванну с теплой водичкой – и можно было бы залететь очень далеко!

Однако цель у меня была прямо противоположная. Я ждал, когда откроется крышка. Все, о чем я мечтал, это о том, чтобы Виктору захотелось еще раз взглянуть на заморыша и чтобы мои мышцы не подвели. Несколько раз я подвигал указательным пальцем в зазоре между скобой и спусковым крючком. Мне было далеко до Клинта Иствуда, но следовало принять во внимание фактор внезапности.

И тут левая рука внезапно обрела чувствительность. Что-то лежало в ладони – что-то компактное и тяжелое. Я сжал кисть в кулак и нащупал два твердых и не очень гладких шарика. Один был чуть побольше другого. Я покатал их в руке, пытаясь понять, что это за чертовщина. И, главное, откуда они взялись? Догадался я быстро, но это был не тот случай, когда собственная сообразительность приводит в восторг.

Пули… Две свинцовые пули, извлеченные из моего тела, превратились в шарообразные сувениры. На долгую память…

Мне стало как-то не по себе. Я хотел выбросить шарики, но вовремя сообразил, что они будут перекатываться и позвякивать внутри гроба, если его начнут перемещать. Пришлось медленно и аккуратно засунуть их в задний карман джинсов.

Снаружи приглушенно загремело железо. Я напрягся. Руки были согнуты в локтях, а ствол пушки направлен прямо в зенит. Я приготовился выстрелить Виктору в рожу…

Потом мой цинк подняли, не открывая, и куда-то понесли. Забыл сказать, что каждый гроб имел по бокам откидывающиеся ручки, а крышки поворачивались на петлях. В общем, передовая конструкция. К тому же явно предназначенная для многоразового использования. Я и сам надеялся, что это обиталище станет для меня временным. Поскольку покойнику, по идее, должно быть все равно, гроб несколько раз опасно наклоняли, и я болтался в нем, как единственная сардина в консервной банке.

Может, оно, конечно, и к лучшему – если бы я застрелил Виктора сразу же, то живым оттуда вряд ли ушел бы. Я не настолько оборзел, чтобы рассчитывать на повторное воскрешение. Появился другой вариант – сделаться чертиком в табакерке. Цинк был достаточно тяжелым, и несли его, скорее всего, четверо. Меня так и подмывало выскочить и устроить им «спокойной ночи, малыши», однако я сдержался, потому что вряд ли смог бы быстро поднять крышку, а после этого еще и попасть в кого надо. Урок в больничном морге не прошел даром. Сковавший мышцы холод все еще не отпускал меня. Оставалось лежать и ждать развязки – в общем-то, обычное состояние для большинства из нас.

Через пару минут гроб со стуком приземлили; на всякий случай я тотчас же изобразил из себя полноценный «груз 200» – уронил руки вдоль туловища, накрыл пистолет ягодицей и закатил зрачки. У меня даже весьма натурально отвалилась нижняя челюсть.

Какие-то букашки с ледяными лапками забегали по спине в ожидании того момента, когда заскрипят петли и в щель хлынет свет. Конечно, я был неприятно взволнован. Подохнуть теперь казалось мне несправедливым и даже смешным, но я знал, что у судьбы свой взгляд на черный юмор.