Черные сказки железного века - Александр Дмитриевич Мельник

А вскоре после этого у меня нашли язву желудка и запретили гоняться вообще. «Откуда у вас, молодых, такие стариковские болезни?» — помню, удивился врач в Санта-Монике.

Делать нечего, в двадцать семь лет я как бы ушел на пенсию. С братом Джерри мы восстановили старый «Пирс-Эрроу» тетки Хелен и выиграли с ним несколько конкурсов классических машин, включая и самый главный, в Пибл-Бич, в пятьдесят пятом.

Целых восемь месяцев — с марта по ноябрь — я не садился за руль. Бросил курить, немного даже растолстел, язва прошла бесследно, и я, разумеется, тут же снова вышел на старт. Отличный был год. С Ричи в ноябре пятьдесят четвертого мы всего 24 минуты проиграли Умберто Мальоли на гораздо более быстром и мощном заводском «Феррари» в Мексике — зато выиграли три спецучастка «Каррера Панамерикана» и восемь тысяч баксов за второе место. Потом в марте пятьдесят пятого с Кэролом Шелби на «Феррари-750S-Монца» выиграли «12 часов Себринга», — но бестолковый хронометрист Джо Лейн присудил в конце концов победу Хоторну на «Ягуаре». А еще были победы в Элкарт-Лейке и Нассау, Беверли и Бремертоне, Сакраменто и Глендейле. До кучи я стал еще и национальным чемпионом — первенство проводил Клуб спортивных автомобилей Америки. Так что поздней осенью получил приглашение в заводскую команду «Феррари». И с января пятьдесят шестого уже гонялся за «Скудерию», ту самую «конюшню», за которую двадцать лет назад выступал Нуволари. Фантастика!

Фил Хилл во время 12-часовой гонки в Себринге. Хилл выигрывал эти состязания трижды — в 1958, в 1959 и 1961 годах.

Знаете, я ведь их почти боготворил. Натурально. Сегодня даже немного смешно. Хотя... Не жалею ни о единой минуте своей жизни.

Я переехал в Италию и быстро выучил язык — такой красивый и такой преувеличенно театральный. Мне нравилось там все — люди, автомобили, даже погода. В окрестностях Модены, где я поселился, теплая зима и сухое, не очень, впрочем, жаркое лето — немного напоминало Калифорнию. Видели бы вы, какое там неправдоподобно синее небо! А полицейских в опереточных черных мундирах спрашивали, как проехать на улицу такую-то? Пожилая матрона глубочайшим контральто зовет внука через весь квартал: «Марио! Марио!» И как много в Италии музыки! Я ездил в Милан, чтобы послушать оперу в «Ла Скала», частенько бывал в Арена ди Верона, исколесил всю страну, если не всю Европу, выискивая церкви славящиеся своими органами и органистами.

И я преклонялся перед конструкторами «Феррари»: Яно, Коломбо, Лампреди — ведь это же гениальные инженеры, вы уж поверьте старику, который за свою жизнь собственными руками перебрал не одну сотню моторов. Механики «Скудерии» казались мне лучшими в мире, наделенными какими-то сверхчеловеческими качествами, колдунами, которые могут все. Как сейчас вижу толстяка Паренти в вечном берете и серьезного, с залысинами в курчавой шевелюре Кассани. А гонщики... Доктор Фарина и «великий хромой» Фанхио — чемпионы мира. Смелый до умопомрачения Гонсалес, «бык из пампасов». Бельгийский барон Жандебьен — он был парашютистом во время войны. Англичане Хоторн и Коллинз, друзья не разлей вода, хотя такие разные и в жизни, и на трассе. Муссо — настоящий римский аристократ, прекрасный стрелок, фехтовальщик и наездник. И его главный соперник Кастеллотти, обладавший феноменальной, фантастической волей к победе.

15 июля 1961 года Фил Хилл готовится к старту Большого приза Великобритании. В гонке он занял второе место, уступив товарищу по команде фон Трипсу.

На их фоне я сам себе казался настолько неуместным, маленьким каким-то, несерьезным. Кто я такой и что я выиграл? Заштатные трековые гонки в калифорнийской глуши — вот пока мой уровень. Сын американского почтмейстера, совершенно незаслуженно вытащивший счастливый билет. И, разумеется, я согласился, когда один из помощников самого Энцо Феррари, Старого хозяина, как называли его и в команде, и в городке Маранелло, где она базировалась, объяснил мне, дескать, из-за невероятно трудного финансового положения Скудерии они пока не могут платить мне больших денег. И квартиру снять не получается — так что мне придется пока пожить в гостинице. Да, конечно, за свои. Но здесь поблизости можно подыскать что-нибудь подешевле.

Условия я принял с восторгом — подумать только... А ведь в пятьдесят шестом я был уже далеко не мальчик — двадцать девять лет. Но чтобы повзрослеть, понадобилось долгих семь сезонов.

В 24-часовой гонке в Ле-Мане в 1964 году Фил Хилл выступал за рулем «Фopдa-GT40» вместе с новозеландцем Брюсом Мак-Лареном. Он установил рекорд круга и шел третьим, когда в полшестого утра отказала коробка передач.

К моему великому удивлению в первой же гонке за «Скудерию», на январском этапе чемпионата мира для спортивных автомобилей я на пару с Жандебьеном финишировал вторым. А в августе выиграл шведский этап — вместе с Тринтиньяном.

Между прочим, мы с Морисом принесли «Феррари» тогда чемпионский титул: гонка была решающая, до нее два этапа выиграли наши пилоты, два других — ребята из «Мазерати», и в квалификации в Кристианстаде главный соперник «Скудерии» Мосс установил лучшее время. Все висело на волоске. Но мы в конце концов справились. Потом в трех английских спортивных журналах появились совсем коротенькие заметки — дескать, победил «некий никому не известный американец Фил Хилл». И с тех пор в длинных многочасовых гонках все у меня пошло как по маслу: за шесть сезонов три победы в Себринге, три в Ле-Мане, две в Буэнос-Айресе, Каракасе и Нюрбурге.

Почему не в «Формуле-1»? Я и сам себя до сих пор мучаю этим вопросом. Наверное, трусил. Да. Я не трус, молодой человек, в мои семьдесят два года я могу с легким сердцем в этом признаться. Ни разу в моей жизни не было такой ситуации, в которой бы я сплоховал — зуб даю. Но знаете, мне довелось стоять в боксах «Феррари» в июне пятьдесят пятого во время 24-часовой гонки в Ле-Мане. Вы понимаете, о чем я? Когда «Мерседес» Пьера Левега вылетел с трассы и огненным шаром прошелся по трибунам, унеся восемьдесят шесть душ, я был там. И рядом со мной кричал жандарм — ему оторвало ногу обгоревшим серебристым капотом. Я все это видел и слышал.

И еще вот что. Я очень боялся, что не смогу соответствовать. Приводил к нашему менеджеру Тавони своих земляков — Герни, Гинтера — и говорил,