Примархи - Грэм Макнилл

— Я овладел им, — сказал он. — Что прикажешь теперь сделать, первый капитан?

— Ты можешь заставить его говорить правду?

— Конечно, это совсем нетрудно.

Поспешное согласие Фабия насторожило Люция, он нахмурился, удивляясь легкости, с какой апотекарию удалось взять под контроль существо, которое он описывал невероятно сложным. Люций выдернул шило из тела Фулгрима и, обойдя вокруг стола, встал рядом с Фабием. Плевать на «витэ ноктис»: если обнаружится, что апотекарий лжет, он его уничтожит.

Лица на длинном одеянии апотекария изгибались, словно поднимаясь и опускаясь в ледяных волнах, а их безмолвные вопли молили Люция оборвать страдания. Мечнику было не до них; он прикидывал, куда лучше воткнуть шило, чтобы наверняка убить Фабия.

Апотекарий, казалось, не заметил его присутствия. Его руки порхали над панелью чужеродной машины словно руки органиста над клавикордами. Тело Фулгрима лихорадочно извивалось на столе, а когда он понял, к чему его принуждают, на лице появилась исступленная улыбка.

— Ах, сыны мои… — выдохнул примарх. — Вы жаждете истины? Какие же вы простаки. Неужели вы не понимаете, что истина таит в себе самую ужасную опасность?

— Твое время подходит к концу, демон, — сердито бросил Марий. — Тебе нет места в нашем легионе. Ты — воплощение зла.

Фулгрим рассмеялся.

— Ох, Марий, ты назвал меня воплощением зла, но это бессмысленное определение, пока ты не поймешь, что есть зло, а что есть добро. Ладно, вы хотите истин? Я вам их предоставлю. Если вы согласны с тем, что Вселенная постоянно движется к финальному состоянию комплексного совершенства, и что это ее неизбежное предназначение, значит, все, что мешает этому процессу, должно быть определено как зло. Согласно той же логике, все, что способствует движению вперед, есть добро. Я стремлюсь к комплексному совершенству, а вы, задерживая меня на этом пути, действуете во имя зла. Так что в этом зале только я есть добро!

— Ты собрался затуманить наш мозг парадоксами о сущности Вселенной, о добре и зле, — прошипел Марий. — Я знаю, как выглядит зло, и сейчас вижу его перед собой.

— Ты смотришь на себя самого, Марий Вайросеан, — сказал Фулгрим. — Неужели ты до сих пор не постиг истину?

— Истину чего?

— Истину меня!

Люций увидел, как бицепсы Фулгрима вздулись с неожиданной силой, и ремни, удерживающие правую руку, лопнули. Он отшатнулся. В следующее мгновение освободилась левая рука, и примарх, поднявшись, стал срывать с себя серебряные иглы, торчащие из тела, и закрепленные Фабием в самом начале биометрические датчики.

Затем Фулгрим отшвырнул Мария и со вздохом сожаления выдернул устройство, которым орудовал третий капитан. Пыточный инструмент звонко ударился о пол и откатился в сторону окровавленным железным цветком.

— Жаль, — сообщил Фулгрим. — Мне это уже начало нравиться.

Примарх освободился от ремней на бедрах и лодыжках c той же легкостью, с какой проснувшийся ребенок сбрасывает одеяло. Он свесил ноги со стола, и Юлий Каэсорон ринулся к примарху, чтобы снова опрокинуть его, но был отброшен небрежным мановением руки. Фабий попятился к стене, а Люций, понимая, что пытаться убежать бессмысленно, остался стоять на месте.

Он осознал, насколько они были слепы и наивны. Как они могли поверить, что сумеют справиться с примархом? Они победили его только потому, что Фулгрим сам так захотел, потому что захотел, чтобы они прошли через это. Фениксиец видел сомнения своих воинов, и он сам подвел их к этому поступку, сам привел в это место, чтобы открыть свою истинную сущность.

Фулгрим повернулся к нему и улыбнулся. В одно мгновение Люций понял все, что было сказано и сделано Фулгримом после Исстваана. В глазах Фулгрима он прочитал одобрение и тогда опустился на колени.

— Умоляешь, Люций? — спросил Фулгрим. — Я ожидал от тебя большего.

— Не умоляю, мой лорд, — ответил Люций, не поднимая склоненной головы. — Я воздаю хвалу.

Юлий Каэсорон, пошатываясь, поднялся на ноги, вокруг его силового кулака, пробужденного к жизни, заплясали багровые молнии. Марий Вайросеан вскинул дуло акустической пушки и уже приоткрыл рот, готовясь к залпу, грозящему истребить всех, кто присутствует в зале.

— Теперь ты знаешь? — спросил Фулгрим.

— Знаю, — подтвердил Люций. — Я должен был с самого начала понимать, что вы никогда не подчинитесь чужой воле. Если я не могу этого допустить, как я могу ожидать такого от вас?

— Мечник, о чем ты толкуешь? — потребовал объяснений Каэсорон. — Ты переметнулся на сторону демона?

Люций покачал головой, усмехаясь слепоте Каэсорона, не узнающего очевидную теперь истину.

— Нет, — ответил он. — Я не предатель. Я ошибался.

— В чем ошибался? — Каэсорон уже поднял для удара кулак.

— Во мне, — ответил вместо него Фулгрим.

— Это лорд Фулгрим, — сказал Люций. — Наш лорд Фулгрим.

14

Фулгрим шагал по сцене «Ла Фениче» с видом актера, исполняющего последний монолог перед падением занавеса. Натренированным взглядом за ним следил Люций, отмечая его текучую грацию безупречных движений и удивляясь, как мог так долго не замечать истину. Вид Фениксийца, как и прежде облаченного в пурпурно-красные боевые доспехи, снова зажигал огонь в крови. Божественный воин безупречного сложения и света.

Никаких следов перенесенных в апотекарионе пыток и оскорблений на нем уже не было заметно, и Люций не переставал удивляться невероятной силе организма примарха, позволившей ему превозмочь все эти ужасы и так быстро от них избавиться. Воистину, Фулгрим — это бог, достойный поклонения.

Плечом к плечу с Люцием стоял первый капитан Каэсорон, а Марий Вайросеан держался в стороне; сознание их общей вины еще давило на его разум и отдаляло от остальных участников пыток. Эту вину чувствовал только он один, Люций же не испытывал никаких сожалений по поводу их действий. Они хотели спасти примарха и — если он говорил правду — утолили мучительный зуд и получили новые знания. Они и не должны были стыдиться, если вспомнить обо всех чудесах, увиденных после сражения на Исстваане III.

К ним присоединились Калим и Абранкс. Они с изумлением выслушали рассказ обо всем случившемся в апотекарионе, об откровении, к которому только они одни во всей Вселенной были причастны. Крисандр еще с трудом держался на ногах, и Руэн не отходил от раненого капитана, хотя его собственное плечо еще было скрыто под повязкой из плоти, обеспечивающей восстановление аугментических костей.

Фулгрим остановился под тусклым портретом, украшающим стену напротив Гнезда Феникса, и Люций заметил, как уголки его губ чуть-чуть приподнялись в непостижимой улыбке, таившей в себе безграничное знание.

— Вы были правы, подозревая, что я стал кем-то другим, — произнес Фулгрим, наконец удостоив их взглядом. — Убийство Горгона оборвало последнюю связь с моей предыдущей жизнью, с прошлым, которое больше ничего для меня не значит. А подобные события не могут пройти бесследно.

Фулгрим присел на сцене, словно вспоминая момент смерти Ферруса Мануса. Его взгляд устремился вдаль, кулаки сжались, и в его глазах Люций увидел отблески кровавого марша на Исстваане V.

— Я был уязвим. — Фулгрим поднялся на ноги и принялся вновь ходить по сцене. — Слуга Князя Тьмы ради собственного развлечения овладел моей плотью. Это было древнее существо, жалкое и капризное, и оно с удовольствием наслаждалось украденной добычей, а я какое-то время позволял ему жить в своем теле, пока не узнал достаточно и о нем, и о его силах. Я думаю, он рассчитывал на мою слабость после гибели брата…

Фулгрим усмехнулся, глядя на руки, словно на них все еще алела кровь примарха Железных Рук.

— Ему не стоило на это рассчитывать. В конце концов, он сам направил меня на путь потворства моим желаниям, к жизни, свободной от всех запретов и чувства вины. Какое значение имело для меня еще одно предательство? Манус был уже исчезающим воспоминанием, призраком, таявшим с каждым проходящим мгновением, и все, что я от него узнал, сделало меня еще сильнее. Со временем стало совсем нетрудно вернуть себе свое тело и заключить его в тюрьме, созданной им для меня.

Люций отвел взгляд от величественного примарха и поднял голову к портрету. Его черты оставались такими же безжизненными, краски не стали ярче, но, зная истину, Люций смог рассмотреть вечную муку древнего бессмертного существа, навеки заключенного в бесконечной неподвижности. Для наделенного безграничными возможностями создания не могло быть большей муки, чем этот плен, и его восхищение могуществом примарха озарилось новым сиянием.

— Теперь, сыны мои, вам известна истина, — сказал Фулгрим, спрыгнул со сцены и направился к капитанам. Разведя в стороны руки, он, проходя между ними, коснулся каждого из воинов. — Нелегко служить повелителю, который требует от нас так много, и так много дает взамен. В своих стремлениях мы должны идти дальше всех остальных, должны испытать все, даже если что-то вызывает отвращение. Никакая жертва, никакое падение и никакое блаженство не превысят наших возможностей. Я еще многое должен показать вам, дети мои. Непостижимые тайны и силы, истины, сокрытые с самого начала времен, и путь к божественности, на котором я буду сиять ярче тысячи звезд!