Бетховен. Биографический этюд - Василий Давидович Корганов

22. Таким образом, автор должен был заплатить издателю за 242 подписных экземпляра столько же флоринов, да аванса 122 флорина (212 без зачтенных 90), всего 364 флорина, а получил 242 дуката, т. е. около 1000 флоринов (или около 700 рублей), что составляет значительный гонорар для начинающего композитора, получавшего незадолго до того менее 300 р. жалованья в год.

Крамер, издавший эти трио в Лондоне, нашел в них «вдохновение, могущее утешить мир, оплакивающий смерть Моцарта». Сам автор, видимо, сознавал значение этих еще и ныне популярных произведений; проблески бетховенского гения сияют местами в этом первом опусе, чувствуется мощь юного титана, мятежный дух будущего реформатора, указавшего музыкальному миру неисчерпаемый источник эстетических красот в движении духовных сил человека.

В 1796 году он заносит в свою записную книжку:

«Смелее!..Несмотря на телесную немощь, гений мой восторжествует…

Двадцать пять лет!.. Вот они! Исполнились!..

В этом же году надо проявить всего себя».

Среда, в которой Бетховен вращался, вполне соответствовала такому намерению; во многих богатых домах талантливый пианист или скрипач был желанным гостем. Венская аристократия питала особую склонность, даже страсть к музыке; почти в каждом таком доме, в Вене или в родовом поместье, имелся целый штат музыкантов; богачи, вроде Эстергази, имели свои хоры и свой театр; менее богатые ограничивались симфоническими оркестрами, а кто не мог позволить себе этой роскоши, содержал прислугу (valet-musical), способную не только подать к столу или завить парик, но также принять участие в исполнении какого-нибудь трио или квартета; наконец, самые бедные из дворян считали долгом иметь при себе органиста или пианиста. Такая страсть способствовала плодовитости композиторов, новинки камерной музыки находили покупателей, многие старались щегольнуть исполнением у себя еще неизданного квартета или квинтета, покупали рукописи и поощряли начинающих композиторов; так, например, князь Кражалкович купил за дорогую плату первые шесть симфоний Гировеца, а князь Эстергази заказал ему же три мессы, вечерни и Те Deum; князь Ауершперг заказал Шенку целый ряд различных оперетт для своего домашнего театра и т. п.

Одним из первых по времени знакомых Бетховена в Вене был барон Готфрид ван Свитен, сын знаменитого лейб-медика Марии-Терезии и президент правления дворцовой библиотеки; после долголетнего пребывания в Берлине в качестве посланника он возвратился в Вену и основал здесь среди местной знати музыкальное общество, в котором ставил преимущественно духовные произведения северогерманских композиторов или же аналогичные и малознакомые сочинения других авторов; в этом обществе Моцарт был некоторое время пианистом-дирижером и по поручению ван Свитена сделал изменения в инструментовке некоторых ораторий Генделя.

Во время исполнения музыкальной пьесы барон требовал благоговейной тишины; в случае шума или разговора в зале крупная фигура барона подымалась со стула, и этого было достаточно, чтобы прервать самую занимательную болтовню. В концертах многие светские дилетанты не сводили с него глаз, чтобы по выражению лица определить впечатление, производимое каким-нибудь новым произведением и судить о достоинствах последнего. Барон боготворил старика Гайдна, что не мешало последнему познакомить нас с двумя пороками его: ван Свитен мнил себя композитором и написал дюжину симфоний, «таких же неуклюжих, как его громоздкая фигура»; вместе с тем питал он страсть к изображению разнообразных явлений природы звуками и склонял Гайдна к тому же; по случаю появления фортепианного переложения одного произведения, где изображается кваканье лягушки, Гайдн писал: «…меня заставили написать это; жалкая имитация незаметна в оркестре, но на фортепиано она невыносима. Да не осудит меня критика… Я слишком стар и не имею достаточно времени, чтобы пересмотреть и переделать давно написанное».

Жалкие похороны Моцарта и обращение с его вдовой не дают нам основания восхищаться высокими нравственными качествами барона, тем не менее эти факты из его жизни искупаются многолетними трудами на пользу искусства, поддержкой молодых талантов, в числе которых был также Бетховен, являвшийся по вечерам к барону, чтобы сыграть несколько фуг Баха; после этого наш виртуоз оставался иногда ночевать у барона; вероятно, к осени 1793 года относится следующая записка ван Свитена:

Г-ну Бетховену, в Альзергассе № 45, у г. князя Лихновского.

Если ничто не помешает, то приходите в будущую среду, в 8 часов вечера, с ночным колпаком в кармане. Отвечайте немедленно.

Свитен.

К тому же времени относится отметка в дневнике Бетховена:

Ужинал у Свитена, на чай дал 17, швейцар отпер дверь – 4 кр.

Бетховен бывал также часто в обществе графа Иосифа Кинского, сын которого, Фердинанд, вошел впоследствии в состав триумвирата, покровительствовавшего нашему герою; триумвират был заключен им с эрцгерцогом Рудольфом и князем Лобковичем, с которыми познакомимся ближе в дальнейшем изложении. Советник Рес, владелец богатейшей нотной библиотеки, советник Мейер, на домашних концертах которого нередко присутствовал император, граф Павел Антон Эстергази, для которого Бетховен написал мессу, граф Иоганн Эстергази, виртуоз на гобое, и граф Франц Эстергази, приятель ван Свитена, князья и графы Лихтенштейн, Ауершперг, Траумансдорф, Ностиц, Аппони, Броун, Эрдеди, Шварценберг, Карл Никль (дворянин из Никельсберга, член государственного совета), Иосиф Зонненфельс (тоже член государственного совета), – вот лица, среди которых жил и вращался наш молодой виртуоз, встречая порой дружеские приятельские отношения.

Жизнеописание Бетховена, как и всякого другого смертного, представляет собой преимущественно перечень неудач и немощей, борьбы с самим собой, с людьми и с природой, всяческих невзгод и бедствий, среди коих изредка прорываются счастливые дни, числом своим не превышающие числа лет жизни героя. И среди этих немногих светлых дней нельзя указать ни одного, когда бы источником радости Бетховена была женщина, «это украшение жизни, обладающее тысячами средств сделать нас несчастными и лишь одним средством осчастливить нас». Благодаря нелепым условиям и положению, в каковых живет женщина из поколения в поколение, ей редко доводится проявить всю прелесть последнего, но ежедневно и с большим успехом культивирует она свои прочие «средства», что лишний раз подтвердилось в жизни нашего композитора.

Представительницы прекрасного пола относились также благосклонно к артисту, не стеснявшемуся этикетом, иногда откровенному до развязности и грубости; то, что нередко отталкивало от него мужчин, имело особенную прелесть для некоторых женщин, находивших речи и обращение гениального артиста оригинальными, пикантными; женское чутье открывало им привлекательность его характера; некрасивая внешность, странные обороты рейнского наречия, порой экзальтированное настроение виртуоза нравились более венским дамам, чем музыкантам. Любезность и внимание их часто казались Бетховену признаками более глубокого чувства, и, предполагая, что многие из них влюблены в него, он сам увлекался прелестными дамами и девицами, писал им нежные записки, посвящал им свои сочинения, а иногда предлагал свое сердце и руку. То он был увлечен графиней Кеглевич, юной венгеркой, вышедшей в 1801 году замуж