Все, кого мы убили. Книга 1 - Олег Алифанов

Ожидая, что рано или поздно мой недруг выдаст себя, я отложил до поры клокотавшую во мне месть и завёл невинную беседу с князем.

– Недолюбливая Бларамберга и Стемпковского, что же, вы совсем не знакомили их с вашими открытиями?

– С отдельными экспонатами только, в силу того, что ископаемые звери вызывают у них приступ мигрени. Они интересуются творениями рук человеческих, а я преклоняюсь прежде всего перед гением Творца истинного, – очертив в воздухе полукруг, он повернул ладонь бутоном пальцев вверх.

– Странно всё это… – сказал я.

– Что же в этом странного, право? – перебил он. – Рыщут по округе на деньги казны, ковыряют, что поближе лежит да подороже стоит. Славу добывают в заграничных академиях.

– Но Кёлер и вправду не даёт вздохнуть здешним дилетантам, двери для них в Петербурге закрыты, приходится обращаться обходным манёвром в Берлин. Обвинил ложно Стемпковского в подлоге каких-то монет, малейшие ошибки в фактах превозносит до небес, или, лучше сказать, опускает до преисподней. А учёный имеет право заблуждаться в мелочах, да и не только – без опасения оказаться поруганным.

– Но чем они от вашего Кёлера отличаются? Только тем, что тот в Северной Пальмире музейный король, а они в Южной.

– Прошу меня простить, странность видится мне вот в чём. Студентом представлял я сообщество учёных эдакой башней слоновой кости, где все науки как сообщающиеся сосуды, а все знания служат строительству единого здания. А на деле хрустальный дворец обернулся вертепом, где неприязнь, корысть и бездарность чередой стремятся править какой-то камарильей, вместо того, чтобы среди равных наслаждаться гармонией бала под струнами небес. Кёлер презирает Бларамберга, тот сторонится вас, Стемпковский ищет признания за границей, вы всех их избегаете. Но мне чужда такая разобщённость. Я уважаю и ценю труды каждого в своей сфере и, смею надеяться, сам кое-чего достигну в науке.

– Тогда вы счастливый человек, – заключил князь весьма прохладно. – Но это ненадолго. Юношеские порывы придётся оставить. Придёт час, возможно скорее, чем вы думаете, и вас начнёт раздражать всё, что стоит чуть в стороне от собственных идей. И раздражать тем больше, – он назидательно упёр палец в стол, – чем ближе будет соотноситься. Но покуда есть возможность впитывать – изучайте. Я же – дам вам достаточно пищи, только успевайте переваривать. Глядишь – и заполните собою седьмую сферу, куда так спешно метите.

Сполох белого муслина платья княжны, скользнувшего в проходе, заставил меня обернуться, но чарующее видение уже исчезло. Ах, как хотелось бы мне, чтобы сейчас сидела она за этим столом, внимая моим речам.

– То есть вы не приглашали к себе Ивана Павловича?

– Какое! От него просились, да я уклонился. Да не во вражде я с ними, – поспешил уверить он, – мне сейчас недосуг ни с кем воевать. Я тому год, как видел Стемпковского, так прослушал курс часа на три, сам же при этом не проронил ни слова. Иван Павлович приезжал до вас, да я сослался на отлучку, и вправду врать не пришлось, находился в раскопках, даже на ночлег не возвращался – у меня там избушка на сей случай имеется. Благо, он предупредил загодя, мы смогли подготовиться, – усмехнулся он широко. – Но Евграф Карлович принимал его, а чтобы он не больно серчал, я подсунул ему одну странную вещицу, через некоего человека, Игнатия Карнаухова, который на меня работал, да оказался негодным: за мной же шпионил… М-да, хорошо, что сам сбежал. Крал у меня находки, чтобы потом продать. А возможно, что и наушничал.

– Что же за предмет? – насторожился я.

– Видится мне чрезвычайно примечательной находкой: камень со знаками, каббалой пахнет, уж музейные архивариусы лучше меня с ним справятся…

Я спросил, с чего он решил, что камню найдётся место в музее, на что князь ответил, что Бларамберг не упустит возможность купить редкий эпиграф, что же до вора, то он усилиями Евграфа Карловича находится в убеждении, что за предмет только музей и сможет предложить большую цену. Что есть правда, ибо ни один частный собиратель не заинтересуется чересчур странной и непонятной скрижалью.

Не мог я ответить себе, почему ни тогда, ни позднее не рассказал я Прозоровскому – нет, даже не о том, что присвоил себе его находку, а о том, что видел почти такую же у Ведуна. Впрочем, разве это могло изменить то, чему парки уже сплели свои тенета?

– Что же в нём примечательного? – только спросил я, с трудом скрывая нетерпение, когда Прозоровский замолчал.

– Неоткуда тут таким письменам взяться, – ответил он. – Впрочем, об этом после, покажу, где нашли его.

– Думается, Иван Павлович ворованное покупать не станет, – несколько разочарованный, вступился я, обладая в этом утверждении верной истиной.

Хорошего же он себе почтальона выбрал – из вора, с укором подумал я о князе. И всё это из-за того, что чванство и гордыня не позволили ему лично испросить содействия у такого же учёного. Надо же! Дом полон жирующих предателей, а он отказывает честному человеку, проделавшему ради него немалый путь.

– И я полагаю в нём чистоплюя, но на такую реликвию не он, так работники его в музее клюнут, уж попомните.

Мы беседовали с видимостью спокойствия, но с лица князя не спадала маска озабоченности, а с моего – лицемерия. Я твёрдо решил оставить покражу у себя, раз уж Прозоровский сам отослал её, а Игнатий, кажется, намеревался найти покупателя пощедрее Одесского музея.

– Не хотите ли вы создать у себя кружок просвещения и науки? – поинтересовался я. – Ваша работа заинтересует лучшие умы со всего света.

– Мечтал об этом когда-то, – князь помрачнел и замолчал на минуту. Я не торопил его, видя, что он делает над собой усилие, преодолевая нечто, мешавшее ему говорить. – Мечтал до тех пор, пока неумолимый рок не толкнул меня осушать Арачинские болота.

Его ладонь твёрдо ударила по столу. Трапезу быстро кончили. У всех было понурое расположение духа.

– К чему рассказывать. Едем, скоро сами увидите.

Швейцар вынес мне макинтош, такой же, в какой оделся и князь, что оказалось кстати под сыпавшем с неба нудным дождём. Наряд довершили кожаные кепи, и после уж нас было не отличить от настоящих англичан, чему наместник, закоренелый англоман, доведись ему часом зреть нас, оказался бы несказанно рад.

7. Дамба

Мягкие рессоры просторной кареты Прозоровского, обустроенной как настоящий рабочий кабинет, позволяли без труда предаваться чтению, а князь умудрялся ещё и карандашные заметки делать в каких-то бумагах.

Разглядывая за столиком гордость топографических изысканий князя – карту его обширных владений, на которой ближний затон болота отстоял от имения на семнадцать вёрст, я размышлял о происшествии, в которое так нелепо угодил. На многие вопросы стоило попробовать получить ответ у самого хозяина. Начал я издалека, рассудив, что жаловаться на неподобающее отношение к себе со стороны удалых его жильцов означало прежде всего навлечь на себя подозрения как на лазутчика, шныряющего ночами по дому и выслеживающему обитателей.