Русская военно-промышленная политика. 1914—1917. Государственные задачи и частные интересы. - Владимир Поликарпов

Та же проблема возникла и в отношениях с «Ремингтоном». Американцы подняли «вопрос о возможном крахе «Ремингтона» и об отказе кредиторов продолжать финансировать «Ремингтон», если условия контракта не будут изменены в смысле нашей финансовой ответственности в стоимости ружей». Видя упорство русских наблюдающих, «Ремингтон» предложил «как выход… взять его [завод] в наше управление… или купить оборудование»{221}. Учитывая, что сделка о приобретении оборудования для использования в России была решена двумя годами раньше, очевидно, что американцы в данном случае поставили вопрос в крайне резкой форме.

Этим Залюбовскому действительно открывался выход из тупика, куда он себя загнал, конфликтуя с поставщиком, и он расценивал это как свою «очень удачную операцию». Оборудование «Ремингтона» (6500 станков и механизмов) он предполагал целиком перевести в Екатеринослав, а у «Вестингауза» «продолжать работу до окончания войны плюс 4–5 месяцев, но не более 1800 тысяч винтовок»; контракт с «Ремингтоном» при пересмотре его «в самом начале 1917 г.» был сокращен до 1 млн. винтовок. Однако ответственность, связанная с такой перестройкой отношений, его испугала: «Конечно, при таких условиях я не могу поручиться за полный успех или взять на себя полную ответственность», и Залюбовский просил подкрепления — «экстренного прибытия Дунаевского и Груева, с которыми при посредстве Федорова и рассчитываю наладить это дело. Без них это невозможно». Беспокойство было не напрасным: едва Федоров со своими помощниками, казалось, получил возможность реорганизовать производство на «Вестингаузе» по своему усмотрению и «сумел превратить завод «Вестингауз» в успешного производителя русских винтовок» (кризис был преодолен к августу 1917 г.), как этот выдающийся опыт тут же оборвался «под давлением финансовых трудностей»{222}.

С мая 1917 г. Б.А. Бахметев, руководивший российской миссией в США, несмотря на отрицательное отношение англичан, пытался оформить дополнительный заказ «Вестингаузу», ссылаясь на то, что теперь американцы сами готовы кредитовать русские заказы, так что Англии не придется раскошеливаться. Но американское правительство, вступая в войну, не стало ни увеличивать русский заказ, ни распродавать станки, используемые для выпуска трехлинеек на заводах «Вестингауз», а предпочло оплатить продолжение этого производства до того момента, когда «Вестингаузу» удастся перестроить его для изготовления американских ружей{223}.

Пока изучались возможности использовать американские станки, в Петрограде сменилась власть, и, кроме того, в этот момент уже приходилось считаться с серьезным сдерживающим фактором: на «выгодное и столь нужное России дело снабжения готовым сильным оборудованием» поступил отказ из Лондона: Британское казначейство ссылалось на достигнутое миссией А. Милнера «соглашение с ГАУ в Петрограде, что заказов машин уже помещено больше, чем их можно вывезти, и что поэтому нет смысла помещать больше заказов»{224}.[52]

В ГАУ считали, что оборудование «Ремингтона» в составе 1691 станка и механизмов следует передать новому оружейному заводу, создаваемому на территории ТОЗ, и лишь «остальные будут переданы другим заводам». Пополнив свое оборудование, Тульский завод при 20-часовой в сутки работе давал бы по 2000 винтовок — до 60 тысяч в месяц. По условиям контракта, комплект оборудования «Ремингтона» оценивался в 3 млн. долларов. В 1917 г. 120 станков были получены и установлены на Тульском заводе{225}.

С переходом власти в России к большевикам судьба ружейных поставок из США была предопределена. Первоначально 7 (20) ноября 1917 г. Совнарком думал продолжить сотрудничество с «Вестингаузом» и через три недели, 23 ноября (6 декабря), одобрил заказ этой фирме на 1,8 млн. винтовок{226}.[53] Но решение было принято без хозяина. 30 ноября английское правительство распорядилось всю продукцию, выпускаемую в США по действующим русским контрактам (выданным через Моргана под английский кредит), обратить на нужды менее миролюбивых союзников. 24 декабря Англо-русский подкомитет утвердил ликвидацию заказа. Когда выпуск русских винтовок окончательно прекратился, оказалось, что всего для русского правительства «Вестингауз» изготовил 1 081 490 винтовок, получив за это от англичан 40 млн. долларов{227}.

Несмотря на лихорадочные усилия, приносившие ощутимый рост производства, пехоте не хватало половины ружей, а имевшиеся 2,7 млн. почти наполовину представляли собой разнотипные ружья иностранных марок — японских, американских, итальянских, французских; мосинских винтовок насчитывалось лишь 1370 тысяч{228}. На совещании в Ставке 17–18 декабря 1916 г. В.И. Гурко, временно замещавший начальника штаба Верховного главнокомандующего, в присутствии царя всячески подбадривал командующих фронтами и добивался их согласия развить весной 1917 г. наступательные действия. Он объяснил, что, в отличие от русских, «союзники должны соблюдать крайнюю экономию в людях, так как они потом восполнить их не смогут»; иное дело Россия: «У нас же теперь 1,5 миллиона, к 1 апреля поступит еще 1 миллион, итого 2,5 миллиона… Имеющегося запаса людей в 2 миллиона вполне хватит на предстоящий год». Но великий князь Сергей Михайлович должен был осветить положение с другой стороны: «Переходя опять к винтовкам, замечу, что таковых для новых формирований нет… Мы не можем давать для формирований, о которых нас не предупреждали… По сегодняшней записке, надо еще добавить до 300 тысяч винтовок, из которых у меня ни одной нет»{229}.

Военное ведомство могло лишь констатировать «появление на вооружении наших противников автоматических винтовок и невозможность изготовить своевременно таковые для нашей армии»[54]. Попытка установить на Сестрорецком заводе производство автомата В.Г. Федорова, предпринятая в октябре 1916 г. — 1917 г., оказалась бесперспективной из-за перегруженности завода другими работами и задержек с поставкой оборудования из-за границы. При позднейшей попытке перенести эту часть производства на Ковровский пулеметный завод Федоров в марте 1918 г. обнаружил, что там «завода, по существу, еще не было. Два недостроенных корпуса, разрозненные станки и приспособления, не стыкующиеся в единую технологическую цепочку, запутанное финансовое положение — вот что застал он на месте»{230}.

Станкостроение

Расширялось изготовление станков на оружейных заводах. Разросшееся машиностроительное отделение Тульского завода к лету 1915 г. выпускало по станку в день. К 1 ноября 1915 г. казенные ружейные заводы получили 358 из 402 заказанных для них в России станков; из них 231 был изготовлен на Тульском оружейном заводе{231}. В 1916 г. ТОЗ изготовил 600 станков. Во второй половине октября Совет министров утвердил проект сооружения в Туле нового казенного машиностроительного завода для выпуска по 8 станков в день (2400 в год) при одной 9-часовой рабочей смене и до 14 тысяч станковых пулеметов (строительство уже было начато). Внося в октябре 1916 г. этот проект на утверждение Думы, Военное министерство поясняло, что новое предприятие «не только обеспечит потребность в станках названных (ружейных, патронных и трубочных. — В. П.) заводов, но сможет изготовлять станки (близкие по своим типам к вышеупомянутым) и для других технических артиллерийских заведений». Предполагалось, что в механических и инструментальных мастерских самого этого завода будет размещено около 1000 станков (оборудование на 6 млн. руб. должен был поставить «Ремингтон»){232}. Проект оценивался в 32 млн. руб. (1,5 млн. — на отчуждение 122 частных усадеб, часть земли уступил город), первые крупные ассигнования произошли в феврале 1917 г.{233} Сооружение завода продолжалось недолгое время и после Октябрьской революции{234}.

Помимо Тульского, станкостроением занимались также Ижевский, петроградские патронный, трубочный заводы и даже пороховые. Кроме того, источником роста оборудования казенных производств служило перераспределение технических средств путем реквизиций на частных предприятиях.

На успехи в области станкостроения обратил внимание Н. Стоун, автор идеи о вызванном войной процветании России; оно выразилось, в частности, в «чрезмерно быстром промышленном развитии». На этот раз оптимистическое впечатление навеяла обнаружившаяся «способность России заместить импортные машины своим собственным машиностроением». Английский историк в подтверждение указывает на соотношение — по суммарной стоимости — внутренней продукции машиностроения России и ввезенных машин{235}.[55]

Эти данные Стоун берет из вторых рук, ссылаясь на Сидорова, который вынужден был учитывать и использовать цифры, введенные в 1925 г. в обращение С.Г. Струмилиным в его борьбе против «капитулянтов», за высокие темпы индустриализации СССР. «Можем ли мы сомневаться в том, что форсированные темпы индустриализации страны отнюдь не являются для нас предельными, — писал Струмилин. — Не только удвоение их, но, быть может, даже утроение не выходят за пределы теоретически осуществимого», тут лишь «важно знать ее исходные пункты в минувшем» (капитальные фонды, техническую базу), «унаследованные нами целиком от дореволюционного прошлого». Уже до революции, по его словам, промышленная продукция прирастала по 7,6% в год. «Даже без прилива капиталов из-за границы русская промышленность могла бы умножить свои промышленные фонды ежегодно не на 7,2% в год, а даже по полуторной или вдвое более высокой норме»{236}. Для доказательства успехов, достигнутых в России к 1917 г. в создании технической базы дальнейшего индустриального развития, Струмилин и привел сопоставление стоимости произведенного в стране промышленного оборудования со стоимостью импортированного.