1812 год. Пожар Москвы - Владимир Земцов

Этот доклад сразу не попадет к государю, а будет передан на рассмотрение Государственного совета, который 21 августа 1814 г. определит, что Мешкова, «по лишению чинов отдать в военную службу, в какую окажется годным». В отношении Верещагина будет сказано так: в связи с тем, что из рапорта московского прокурора Желябужского явствует, по известию от московского главнокомандующего, что «он (т. е. Ростопчин. — В.З.) исполняясь патриотической горести о участи Москвы, сим изменником предвещенной, и опасаясь, чтобы он не избегнул как-либо от достойного наказания, отдал его в день оставления им Москвы для наказания народу, который от горести и отчаяния почел его недостойным жить и предал смерти», приговор оставить «без действия», а о «всех обстоятельствах сего происшествия довести до сведения Его Императорского Величества». На подлиннике документа Александр I собственноручно начертает: «Мешкова простить»[250].

Однако указ Сената «с прописанием Высочайше утвержденного мнения Государственного совета», будет подписан только 31 мая 1816 г. 7 июля он поступит в Уголовную палату и, наконец, 16 июля Мешкову будет объявлено «Всемилостивейшее дарованное ему прощение, с возвращением аттестата и патентов на чины». Само же дело будет закрыто только 25 ноября 1818 г.[251] Дальнейшая судьба Мешкова и его семьи остается нам неизвестной. А вот история Михаила Верещагина, уже после его смерти, окажется примечательной…

После окончания трагических событий 1812 г. по Москве станут ходить разные слухи о том, куда делось тело несчастного страдальца. Так, архитектор Фихтнер, остававшийся во время оккупации в Москве, станет уверять, что труп Верещагина еще долго валялся на Тверской[252]. В то же время московский немец врач А.В. Нордгоф, также переживший оккупацию, посчитает, что тело Верещагина толпа таскала по улицам часа два, пока некий казачий офицер «ударами сабли и кнута» не заставил толпу прекратить надругательства над мертвым, и тело Верещагина было захоронено французами на следующий день «вместе с телами других, которые валялись по улицам»[253].

Другая версия будет предложена при публикации воспоминаний бригадира П.А. Волконского, оказавшегося в 1812 г. в оккупированной Москве. Сам Волконский будет полагать, что тело Верещагина потащили с Лубянки через Кузнецкий мост, «Охотным рядом и по Тверской». Издатели воспоминаний сочтут нужным уточнить, что Верещагина окончательно «прикончили в Брюсовском переулке, близ церкви Рождества на Овражке»[254]. Но о какой «церкви Рождества» в Брюсовом переулке они вели речь? Такой церкви там никогда не было. Из всех близлежащих к местам происходивших событий церквей была только церковь Рождества Пресвятой Богородицы в Столешниках[255]. В самом же Брюсовом переулке находится церковь Воскресения Словущего на Успенском Вражке (Брюсов пер., 15/2). П.В. Шереметевский, который будет заниматься во 2-й половине XIX — начале XX вв. «делом Верещагина», предположит, что тело могло быть брошено у небольшой церкви «позади Кузнецкого мост (Воскресения?) и там погребено». Далее он напишет, что «при сломке церкви тело было открыто почти нетронутым»[256]. Имел ли ввиду Шереметевский именно эту церковь Воскресения Словущего на Успенском вражке (но ведь она находится в Брюсовом переулке, место которого с трудом можно соотнести с указанием «позади Кузнецкого моста»), либо какую-либо другую, непонятно[257].

Наконец, появится еще одно и, как нам кажется, наиболее убедительное свидетельство о судьбе тела несчастного Верещагина. В примечаниях к воспоминаниям московского француза шевалье Ф.Ж. д’Изарна, составленных католическим священником и историком отцом Ладрагом (который скрывался под анаграммой Гадаруэль), будет предложена следующая версия: «… волоча труп, толпа спустилась вниз по Кузнецкому мосту, повернула вправо на Петровку, потом по Столешникову переулку, на Тверскую, оттуда на рынок и, наконец, тело было брошено за ограду небольшой церкви, позади Кузнецкого моста, и было похоронено. Когда Москва опять поднялась из развалин, городское начальство решило провести новую улицу — теперешнюю Софийку; церковь эта была снесена, и нужно было также перенести останки, находившиеся на церковном дворе, замененном улицею. Тело Верещагина найдено почти не тронутым, в чем нет ничего удивительного по качеству тамошней почвы. Но народ умилился этим, и многие считали этого несчастного мучеником. Начальство покончило с этим, благоразумно распорядившись, чтобы печальные останки убрали оттуда; и больше об этом не говорили. Эти последние сведения мне сообщил очевидец»[258].

Церковь Софии Премудрости Божией у Пушечного двора (ныне Пушечная ул., 15). Фото автора. Сентябрь 2009 г.

Может быть, все было именно так… По крайней мере, эта последняя история выглядит очень по-нашему, по-российски… Но что же это могла быть за церковь и сохранилась ли она? Да, сохранилась. Это церковь Софии Премудрости Божией у Пушечного двора, что на Лубянке (ныне Пушечная ул., 15). Первая, деревянная, церковь Св. Софии на этом месте была построена в 1585–1590 гг. переселенцами из Новгорода, в 1692 г. она сгорела и вскоре после этого было воздвигнуто каменное здание. В 1812 г. церковь была разорена и 1816 г., когда прокладывали новую улицу (ту самую Софийку, о которой идет речь у д’Изарна), здание несколько перестроили. Однако наиболее значительной перестройке церковь подверглась в 40-е гг. XIX в. Наконец, в 1938 г. она была закрыта. Тем не менее, сохранившееся здание было в 2001 г. отреставрировано, и в марте 2002 г. освящено (Патриархом Алексием II в присутствии директора ФСБ Н.П. Патрушева!). В сентябре 2009 г., в ходе поисков следов трагической истории, разыгравшейся в 1812 г., мы побываем в этом храме. Один из приделов окажется совсем недавно покрытым росписью, повествующей о драматических событиях 200-летней давности. В левой части росписи окажется помещенной сцена принятия Михаилом Илларионовичем Кутузовым благословения возле Казанского собора перед отбытием его в 1812 г. в действующую армию, справа — картина изгнания неприятеля из России, а над всем этим царствовать изображение архистратига Михаила, волею Господа предопределившего исход нашествия двунадесяти языков! Не возле ли этой церкви св. Софии было погребено тело не святого мученика Михаила Верещагина, чья кровь, возложенная на алтарь Отечества, стала источником Великого московского пожара и спасения России?

2.2 Ф.В. Ростопчин и уголовники

В понедельник, 2 сентября[259] 1812 г., смотритель Московского тюремного замка Иванов поднялся очень рано. Днем накануне, в воскресенье, надворный советник Евреинов, стряпчий губернской уголовной палаты, сообщил ему, что «есть распоряжение начальства отправить из замка и временной тюрьмы колодников в город Рязань». В тот же день, «в ночи», прибывший в замок частный пристав Муратов подтвердил это решение. Однако Иванов оставался в недоумении, «когда и каким образом то исполнением учиниться долженствовало». «Ни отколе не имев» об этом сведений, «поутру в часе в 6-м», Иванов отправился на квартиру к обер- полицмейстеру П.А. Ивашкину, к Красным воротам, «надеясь осведомиться о том и получить приказание». Однако квартира Ивашкина оказалась уже покинутой. Иванов в панике начал метаться, пытаясь узнать, куда же выехал его начальник, и что ему, Иванову, следовало делать. И только «по слухам узнал», что Ивашкин уже Москву покинул! «…и так, — сообщал Иванов в рапорте от 13 сентября 1812 г. тому же Ивашкину, — оставшись в изумлении, не зная к чему приступить, а паче что делать с врученною мне обязанностью, лишаясь всех способов к продовольствию, возвратился немедленно к своей обязанности ожидать откуда-нибудь недоумению моему разрешения»[260]. В Тюремном замке при Иванове к утру 2 сентября содержалось ни много ни мало 627 «арестантов и колодников».

В полном недоумении оказался к утру 2 сентября и смотритель Временной тюрьмы («ямы») Вельтман, под надзором которого было 173 арестанта (правда, часть из них из-за тесноты Временной тюрьмы содержалась в Тюремном замке в Бутырках). Он, подобно Иванову, тоже бросился к дому Ивашкина, но, как и тот, нашел квартиру своего начальника опустевшей[261]. Столь же обескураженный, как и Иванов, Вельтман направился обратно к подвалам Временной тюрьмы.

Вопрос о судьбе уголовников, то ли отконвоированных из Москвы, то ли выпущенных Ростопчиным для организации поджогов в городе, волновал многих участников событий 1812 г., а затем, в течение более чем полутора сотен лет, и историков. Напомним, что на показательном процессе, организованном французами 24 сентября (н. ст.) над 26-ю «поджигателями» было заявлено, что главным организатором пожара Москвы был Ростопчин, который «велел распустить острог и около 800 преступников было выпущено с тем, чтобы они подожгли город в 24 часа после вступления французов». Для руководства этим предприятием в Москве были оставлены «различные офицеры и полицейские чиновники». Помимо этого, заявлялось, что Ростопчин вывез из города все пожарные трубы, дроги, крючья, ведра и другие «пожарные орудия»[262].