Тринадцатая рота (книга первая) - Николай Бораненков

— Батюшка! Я не стерплю таких поносных слов. Он меня нагло оскорбляет.

— Терпите, дочь божья. Бог терпел и нам велел,

— Терпеть? Перед этим нахалом? О нет, батюшка. Я готова сейчас же доказать вам свою безгрешность.

Отец Ахтыро-Волынский растерянно заморгал. Ему никогда не приходилось слышать подобного в такой торжественный час. Крепкое словцо навернулось ему на язык, но он сдержал его и, склонясь к уху невесты, прошептал:

— Сие грешно и непристойно. Оное деяние воздано на жениха. Пусть он сам познает, был за вами грех или Христос остановил вас в предгрешии.

Произнеся эти слова, священник осенил невесту крестом и, подойдя к жениху, также зашептал на ухо:

— Не паскудься, анафема, коль наследил. Жених-полицай упал на колени, протянув руки, ухватился за подол поповской рясы:

— Не следил я, батюшка! Святой крест — не следил. Пан Изюма подхватил жениха за шиворот и водворил на прежнее место, рядом с невестой.

— Имей совесть, Грицу. Я же с тобой добренько толковал, — он незаметно сунул жениху кулак под нос. — Дюже добренько. Але еще разок потолкуем? А?

Сестры-чайнички снова хихикнули. Тут уж мать не утерпела и, подхватив их под руки, вывела в опустевшую прихожую.

— Идите, идите, милые. Тут без вас обойдутся.

— Ой, мутер! Так интересно!

— На чужое счастье глазеть нечего. Своего надо добиваться, а вы только хи-хи да ха-ха. Чем скалить зубы, шли бы лучше перед этим усатеньким президентом ножками повихляли. Смотришь, и уцепится за какую. Мужчины, они падки на красивые ножки.

— О, мутер! Мы уже устали, — возразила одна.

— Перед обером вихляли, — уточнила другая, — перед штандартенфюрером вихляли…

— Недаром вихляли. Обер принес фунт соли, а этот, как его, стандартный фюрер обещал… вы забыли? Визу в Европу или, кажись, из Европы. Ах, голова, опять забыла, куда он обещал-то.

— В Зап. Европу, мутер. В Зап. Европу.

— Вот видите. Не в какую-нибудь там Жмеринку, Вапнярку, а в саму Европу! Да и по правде сказать, невелика шишка этот фю стандарт, чтоб за него держаться. Коль есть выбор, надо выбирать, копаться. Этот с усиками, по крайней мере, прези-дент!

— Фи-и, президент! — свистнула Лиза-Эльза. — Сам сказал, что личный представитель президента.

— Не фикай, коль не знаешь ни уха ни рыла. Мать больше вас разбирается в больших шишках, в том, чего стоят фюреры и президенты. Это, может быть, как раз и хорошо, что не президент, а только личный, вроде бы при нем. Президентам эвон скольким дают под зад, а эти личные остаются.

Пани Изюма ласково обняла дочерей, чмокнула в щеку одну, другую, потрепала их за мордашки.

— И еще один козырь, доченьки мои, милые крошки. Даже если он не удержится этим личным, все равно его супруга будет плавать в золоте и шампанском. Этот усатенький ужасно богат. Он коллекционирует ослов и свиней. А одному ослу даже делал в Осле завивку. Так что не теряйтесь. Ловите эти усики. Цепляйтесь за них. Цепляйтесь! Ах как жаль, что мне не шестнадцать! Я бы в него, голубчика, этого ослиного коллекционера, когтями, как сова, и не разжала бы их, пока б не упал на колени. А потом бы я была кто? Какая-нибудь баран… барон… баронесса! Жена знаменитого ослиного коллекционера! Ах, ну что ж вы стоите? Ступайте, спешите же. Эйн, цвей, дрей!

Вошедшая в роль баронессы, Изюмиха вытолкнула дочерей за дверь и поспешила в зал. Увы! Там все уже подходило к концу. Широко размахивая кадилом и вытягивая какую-то непонятную ноту, священник с помощью самого Изюмы и подоспевшего на помощь рябого полицая вели «счастливую» чету на последний заход вокруг стола, и, как заметила «мутер», жених на свою невесту уже не косился.

Тем временем Гуляйбабка осмотрел двор хозяина, поговорил с толпой женщин, стариков и детей, осаждавших крыльцо, и пришел к выводу, что пан Изюма переламывается, однако, не перед всеми, напротив того, очень любит, чтоб селяне переламывались перед ним. Но, как выяснилось из разговора с жителями, примеру пана Изюмы никто следовать не хотел.

— Де ж нам взять такие гибкие спины? — кряхтел, опираясь на палку, глубокий старик в домотканых портках и рубахе. — Отвыкли мы гнуться, тай годи.

— Хай вин сказытся, щоб мы лба свои перед ним билы! — воскликнула женщина с ребенком на руках.

— Жди, пока он сказится. Коров всех наших заграбастав, ирод окаянный! запричитала маленькая старушка.

На крыльцо вышел сияющий, довольный пан Изюма. На шее у него болталась и позванивала о пуговицу медаль БЕ. Гуляйбабка, призывая к вниманию толпу, поднял руку:

— Достопочтенные граждане! Уймите свои вопли и слезы. Сегодня грешно плакать. Сегодня надо бить в барабаны, играть во все скрипки и танцевать до упаду. Сегодня, милые граждане, в вашем селе великий праздник! Бракосочетаются дочь пана Изюмы и пан полицай Грицко Андросенко!

Снова поднялся шум, гам, разные выкрики, пожелания жениху и невесте дьявола в перину. Гуляйбабка утихомирил толпу только тогда, когда крикнул:

— Да тише вы, растак ваше дышло! Дайте же досказать. Тише!

Толпа умолкла.

— Так я и говорю, по случаю этого бракосочетания и получения паном Изюмой высочайшей награды — медали БЕ второй степени объявляется радостная новость. Великородный и высокочтимый вами пан Изюма возвращает вам всех отобранных коров!

— И свиней? Свиней хай верне, сучий хвост.

— И свиней тоже, — добавил Гуляйбабка и глянул на Изюму.

Пан Изюма побледнел и готов был закричать: "Караул! Грабят!" Но перед таким важным гостем он и рта раскрыть не посмел. Только вытянулся столбом и опять переломился.

Жители хлынули к воротам. Гуляйбабка, увидев в толпе Трущобина и Цаплина, крикнул им:

— Отберите парочку для коллекции. Из личной закуты! Каких получше.

20. ГЛАВА, ИЗ КОТОРОЙ МЫ УЗНАЕМ, ИЗ ЧЕГО ИЗГОТОВЛЕНА МЕДАЛЬ БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОГО ОБЩЕСТВА И ЧТО ПРОИЗОШЛО С ПАНОМ ПЕСИКОМ ПОСЛЕ ОТЪЕЗДА ГУЛЯЙБАБКИ

Как только обоз Гуляйбабки покинул подопечное село пана Изюмы и выехал на ровную, уводящую в дальние леса дорогу, кучер Прохор обернулся к сидящему рядом своему начальству, сказал:

— Хочется мне с вами поговорить об одном деле, сударь, да боюсь, что у вас тут же найдется пословица, дескать, не уподобляйся той кенгуру, которая сует нос в каждую дыру.

— Да, есть такая про запас. Только слова в ней иные. Не встревай, милый кум, пока думает Наум. А если по-военному, то сие означает: "Командир решает солдат не мешает". Но это к слову. Говорите, Прохор Силыч. Слушаю вас.

— Думка меня гложет, сударь. Хватит ли вам медалей на шею всех старост и полицаев? Уж очень щедро вы их раздаете.

— Смею заметить, Прохор Силыч, вы слишком много взяли на себя. Наши медали — это всего лишь капля в море. О шеях старост и полицаев помимо нас заботятся очень многие. Однако к вашему предостережению надо все же прислушаться. Давайте на досуге подсчитаем, хватит ли нам действительно медалей.

Пока Гуляйбабка и Прохор заняты этим подсчетом, вкратце поведаем, из чего отлита знаменитая медаль и что на ней изображено.

В отличие от Железного креста, отштампованного из олова, смешанного с цинком и залитого черной эмалью, медаль, учрежденная президентом БЕИПСА, выглядела, конечно, беднее. И на это была своя причина. Руководителям благотворительного общества тоже хотелось, чтоб в их медали присутствовали такие же благородные металлы, как и в Железном кресте фюрера, но реальная возможность всегда хватает прыткое желание за фалды. У фюрера в руках целое государство и все захваченные страны. Он мог, разумеется, не жалеть на изготовление награды ни кровельного цинка, ни ложечного олова. В благотворительном же общество о такой роскоши не могло быть и речи. Сунулись чеканщики искать олово, цинк, а кроме нескольких корыт да двух десятков ложек, разбейся, ничего больше не нашли. Но даже при этом труднейшем положении надо отдать должное создателям медали.

Не имея в Хмельках ни оловянного завода, ни монетного двора, они все же нашли выход и отчеканили для старост и полицаев великолепнейшие награды. Выручил местный заводишко, консервировавший рассольники и майонезы. На его дворе было найдено два ящика новеньких, пахнущих свежей смазкой баночных крышек. Они-то и были пущены в ход.

Кое-кто из скептиков выразил сомнение насчет изящности награды, а меж тем медаль БЕ первой степени удалась на удивление. Ярко начищенная и покрытая в ободке черным лаком, она не уступала медалям фюрера. Красоту ее дополняло выдавленное в центре легко читаемое БЕ, что означало: "Благотворительное единение".

При создании медали БЕ были жаркие споры о ее креплении. Одни предлагали крепить ее посредством штифта и гайки, другие склонялись к тому, чтоб приварить булавку…

— Нужна прочная черная лента, — сказал президент, выслушав все предложения, — чтоб медаль не сорвалась с шеи награжденного.