72 метра. Книга прозы - Александр Покровский

– Вовик, я пукнул!

И тут же на корабле возникла иллюминация, праздник, и все ходили друг к другу и поздравляли друг друга с тем, что Лев пукнул.

Потом командир решил дать радиограмму, что, мол, все в порядке, прошу разрешения продолжать движение. Вот только в какой форме эту радиограмму давать, надо ж так, чтоб поняли в штабе, а противник чтоб не понял. Он долго мучился над текстом, наконец вскричал:

– Я уже не соображаю. Просто не знаю, что давать.

Тогда наши ему посоветовали:

– Давайте так и дадим: «Лев пукнул. Прошу разрешения выполнять боевую задачу».

В конце концов, действительно дали что-то такое, из чего было ясно, что, мол, с кишечной непроходимостью справились, пукнули и теперь хотят опять служить Родине, но штаб уперся – в базу!

И помчались мы в базу. Примчались, всплыли, и с буксира к нам на борт начальник штаба прыгнул:

– Кто у вас тут срать не умеет?! – первое, что он нам выдал. Когда он узнал, что старпом, он позеленел, вытащил Льва на мостик и орал там на весь океан, как павиан, а наши ходили по лодке и интересовались, что это там наверху происходит, а им из центрального говорили: «Льва срать учат».

Абортарий

Бух-бух-бух! В метре от старпома остановились флотские ботинки сорок пятого размера легендарной фабрики «Струпья скорохода». В ботинки был засунут новый лейтенант Гриша Храмов – полная луна над медвежьим туловищем. Он только что прибыл удобрить собой флотскую ниву. Гриша был вообще-то с Волги, и поэтому он заокал, приложив к уху лапу, очень похожую на малую саперную лопатку:

– Прошу розрешения везти жену на о-борт!

«Сделан в одну линию, – подумал одним взглядом с маху изучивший его старпом, – до пояса просто, а ниже еще проще».

– Вот мне-э, – протянул старпом сладко, – кан-ждный день о-борт делают. О-бортируют… по самый аппендицит! – Старпом привел лицо в соответствие с абортом: – И никто никуда не возит. Вырвут гланду – и пошел!

Лейтенант смутился. Он не знал, опускать руку или все еще отдавать честь.

«Ладно, – подумал старпом, увидев, что рука у Гриши не опускается, – нельзя же убивать человека влет. Пусть размножается, такие тоже нужны». И махнул рукой: «Давай!»

На следующий день пробухало и доложило:

– Прошу роз-решения сидеть с дитями – жена на о-борте! С тех пор поехало: то – «прошу роз-решения на о-борт», то – «с о-борта».

Четвертого аборта старпом не выдержал:

– Что?! Опять «на о-борт»?! А потом «с о-борта»?! Абортарий тут развели! Я самому тебе лучше навсегда «о-борт» сделаю! Раскурочу лично. Чирк – и нету! Твоя же жена спасибо скажет. «О-борт» ему нужен! Что за лейтенант пошел! Нечего бегать с дымящимся наперевес! Бром надо пить, чтоб на уши не давило! Квазимодо! Аборт ему делай. А кто служить будет?! С кем я останусь?! А?! В подразделении бардак! Там еще конь не валялся! Петров ваш? А чей Петров?! Не знаете? Сход запрещаю! Все! Никаких абортов! Ишь ты, сперматозавр, японский городовой. Это флот, едрена вошь, тут без «о-бортов» служат. Не вынимая. С шести утра и до двадцати четырех. Гинекологом надо было быть, а не офицером! Акушером! О чем вы думали, когда шли в училище!.. – и так далее, и так далее.

После пятого аборта Гришу списали на берег. Некому было сидеть «с дитями».

Вот такая маленькая история, но она совсем не означает, что для списания на берег нужно сделать пять абортов.

Извлечение

Известно, что к боевой службе нужно готовить себя прежде всего с внутренней стороны.

Командир боевой части пять большого противолодочного корабля «Адмирал…», старый, толстый Толик Головастов (два года до пенсии), которого спустили с корабля в первый раз за три месяца, за день до проверки штабом флота пошел и… подготовил себя «извнутри», чем существенно обессмертил свое имя на страницах этого рассказа. На внутреннюю подготовку ушла уйма времени. Часов через шесть, окончательно окривев, он «дошкандыбал» до корабля и упал перед трапом головой вперед. «Много ли потному надо!» – гласит народная мудрость.

– Старая проблядь! – совершенно справедливо заметил командир. Наутро ожидался командующий флотом вместе с главкомом, и по-другому командир заметить не мог.

– От падел! – добавил командир, обозревая картину лежания. Кроме как «падла в ботах», командир до текущего момента никогда по-другому механика не называл.

– Значит так! – сказал он, поразмыслив секунду-другую. – Поднять! Связать эту сироту во втором поколении, эту сволочь сизую, забросить в каюту и выставить вахтенного!

Механика подняли, связали, отнесли, забросили, закрыли на ключ и выставили вахтенного. Через некоторое время каюту оживило сопение, кряхтение и нечленораздельное матюгание, потом все стихло, и корабль забылся в нервном полусне. В четыре утра в каюте раздался страшный визг, леденящий душу, он разбудил полкорабля и перевернул представление многих о том количестве децибел, которые отпущены человеку. Примчались дежурные и помощники, командиры и начальники, зажгли свет, вскрыли каюту и обнаружили, что командир боевой части пять Толик Головастов (два года до пенсии) торчит из иллюминатора необычным манером: туловище снаружи, зад внутри. Застрявши они. Скорее всего, ночью он развязался, освободился, так сказать, от пут и полез в иллюминатор из «мест заточения», а по дороге застрял и от бессилия заснул. Тело отекло, он проснулся от боли и заорал.

– Тяните! – сказал командир. – Хоть порвите эту старую суку, но чтоб пролез!

До Толика, несмотря на всю трудность соображения в данном положении, дошло, что его, может, сейчас порвут на неравные половины, и за это, может, никто отвечать не будет. От сознания всего этого он потерял сознание. Так тянуть его было гораздо удобнее, так как без сознания он не кричал и не вырывался, но иногда он все же приходил в себя, орал и бил копытом, как техасский мул.

За борт спустили беседку. Несколько человек забрались в нее и принялись тянуть Толика за руки, в то время когда все остальные пихали его в зад. Через пару часиков стало ясно, что Толик никогда в этой жизни не пройдет через иллюминатор. Еще полтора часа тянули по инерции, вяло и без присущего нам энтузиазма. Самое обидное, что Толик висел с того борта, который был обращен к стенке, и был хорошо виден подходящему начальству, а виси он с другого борта – там хоть неделю виси: никому это не интересно.

Подъем флага – святое дело на корабле. На это время перервались, оставили Толика висеть и пошли на построение.

– На фла-аг и гю-уйс… смир-рна!

Нужно замереть. Все замерли. Ритуал подъема флага символизирует собой нашу ежесекундную готовность умерреть за наши идеалы и вообще отдать концы, то есть все накопленное до последней капли, сдохнуть, короче…

– Ф-ла-аг… и гю-уйс… под-нять!.. Воль-на!..

– Та-ак! – сказал командир, мысль о Толике не оставляла его ни на секунду. – Сейчас будет коррида!

Коррида началась с прибытия комбрига. Увидев в иллюминаторе отвисшее, как на дыбе, бесчувственное тело командира боевой части пять и с ходу поняв, в чем дело, комбриг, стоя на стенке, воздел руки к телу, шлепнул ладошками, поместил их себе на грудь, затрясся дряблыми щеками и плаксиво затянул:

– Гни-да вы-ы казематная-а… слон вы-ы сиамски-ий… я вам хобот-то накручу-у… верблюд вы-ы гималайский… корова вы-ы иорданская-а, хрен вы-ы египетский!..

Помолившись столь оригинальным образом, он тут же вызвал командира.

– Сейчас начнется кислятина, – скривился командир, – запричитает, как баба, что наутро обнаружила, что постель пуста! Ну, теперь моя очередь…

– Святая-а святых… святая-а святых, – заканючил комбриг, страдальчески ломая руки перед командиром, – подъем флага, святая святых, а у вас до чего дошло, у вас механик, пьяный в жопу, жопой в иллюминаторе застрял! Валерий Яковлевич! Вы же боретесь за звание «отличный корабль»! Сейчас же командующий здесь будет вместе с главкомом.

Произнеся «главком», комбриг, до которого только теперь дошла вся глубина разверзнутой сырой бездны, как бы почувствовал удар по затылку и замер с открытым ртом. Вся его фигура превратилась в один сплошной ужас, а в глазах затаился прыжок.

– Да! – заорал вдруг командир, чем заставил комбрига вздрогнуть и судорожно, до упора втянуть прямую кишку. – Да! Пьяная падла! Вы совершенно правы! Да, висит! Да, жопой! Да, «отличный корабль!» Да, слетится сейчас воронье, выгрызут темечко! Тяните! – крикнул он кому-то куда-то. – Не вылезет, я ему яйца откушу!

– И-и – раз! И-и – раз! – тянули механика. – И-и – раз!

А командир в это время, испытывая болезненное желание откусить у механика не будем повторять что, ерзал стоя.

– И-и – раз!

– И на матрац! – сказал командир, заметив, что на пирс прибыл командующий флотом.

Комбриг повис на своем скелете, как старое пальто на вешалке, потеряв интерес к продвижению по службе.

Командующий флотом, сразу поняв, что время упущено и нужно действовать быстро, а спрашивать будем потом, возглавил извлечение, сам отдавал приказания и даже полез в беседку. Комбриг полез за ним, при этом он все старался то ли поддержать комфлота за локоток, то ли погладить или чего-нибудь там отряхнуть.