Мои воспоминания о войне. Первая мировая война в записках германского полководца. 1914-1918 - Эрих Людендорф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надзор за лесным хозяйством, которое не районировалось, осуществляли функционировавшие при окружных администрациях так называемые лесоводческие инспекции, самая известная из них – Беловежская военно-лесная инспекция.
Мало было организовать управленческий аппарат, требовалось еще вдохнуть в него жизненные силы, сделать способным выполнять полезную работу. Он не должен был превратиться в громоздкую бюрократическую машину, а быстро реагировать на возникающие насущные потребности. К счастью, нас не сковывали «примеры» и «прецеденты» – могильщики всякой импровизации и инициативы.
Повышенное внимание уделялось медико-санитарному состоянию населения. Особенно успешно мы справлялись с таким распространенным во многих районах заболеванием, как сыпной тиф. Нам пришлось пойти на большие жертвы, выделяя необходимый для этих целей военно-медицинский персонал.
В первую очередь нам было важно обеспечить правильное использование земельных угодий, наладить регулярное сельскохозяйственное производство и заполучить в полном объеме готовую продукцию. Привлекали мы и немецкие компании – когда требовалось организовать посевную собственными средствами на слабо заселенных территориях. Крупные имения мы взяли под свою опеку, доставили механические плуги и всевозможные сельскохозяйственные машины, снабдили посевным материалом. Засевать помогали войсковые лошади. Требовалось также побудить местное население к увеличению производства путем разумного ценообразования и оплаты наличными. Однако урожайность повсеместно оказалась из-за бедности почв очень низкой и не оправдала наших надежд. Доставка готовой продукции к железной дороге была связана с большими трудностями. Везли, как правило, много дней на маленьких одно– или двуконных повозках по ужасным дорогам.
Учитывая острую нехватку лошадей и сокращение поголовья скота в Германии, необходимо было восполнить недостачу за счет оккупированной территории, произведя предварительно учет наличной живности. Сделать это было непросто: крупный рогатый скот прятали в погребах или угоняли в леса; однако, хотя и с трудом, перепись все-таки удалось завершить, несмотря на отсутствие кадастровых записей. Реквизиция лошадей и скота сопровождалась проявлением крайнего недовольства сельских жителей. Но то была вынужденная мера, чтобы облегчить положение немецкого населения в родной Германии.
Не упускали мы из виду огородничество и садоводство. При нашем содействии заработали фабрики по консервированию овощей и фруктов, в больших количествах заготавливали и сушили грибы. Развивалось озерное и морское рыболовство. Производилось и перерабатывалось все, что могло быть использовано в пищу.
Зимой 1915/16 г. население городов на занятой нами территории оказалось в крайне бедственном положении; пришлось кое-что выделить с военных провиантских складов; позднее ситуация заметно улучшилась. Мы также разрешили на подопечных нам землях деятельность различных иностранных благотворительных комитетов при условии, что они не станут ограничиваться помощью только лицам своей национальности, а в равной степени проявят заботу и о проживающих здесь представителях других народностей.
Заготовка сырья являлась чрезвычайно важной задачей и осуществлялась при оплате наличными деньгами. Без еврея-посредника при этом не обходилось. Мы снабжали германскую военную экономику кожей и шерстью, медью и латунью, тряпьем и металлоломом и помогали ей, запустив в эксплуатацию фабрики и заводы в Либаве, Ковно и в Белостоке.
Огромные лесные массивы поставляли столь необходимую древесину, однако хищнические вырубки запрещались. Потребность в древесине для строительства блиндажей и окопов, а также для изготовления железнодорожных шпал была исключительно велика. Повсюду возводились лесопильни, и мы не только полностью обеспечивали собственные нужды, но и посылали лесоматериал на Западный фронт и в Сербию. В Германию мы отправляли целлюлозу, которая использовалась в изготовлении пороха и бумаги, а также различные пиломатериалы, нужные при строительстве и ремонте жилья. На месте мы производили – порой в большом количестве – смолу, древесный уголь, химические вещества, полученные в результате переработки древесного сырья.
Мы основательно, по всем направлениям, эксплуатировали экономические ресурсы занятой территории, стараясь, однако, по возможности не причинять ущерба населению и его среде обитания.
Для успокоения местных жителей мы приступили к выкупу ранее выданных германскими войсками так называемых реквизиционных расписок, хотя это оказалось делом далеко не легким, и впредь за все расплачивались живыми деньгами, но не немецкими марками из-за трудностей с валютой.
По согласованию с Имперским банком и соответствующими государственными учреждениями в Берлине мы пустили в обращение в пределах подчиненной территории собственные деньги, которые охотно принимались как средство оплаты. К участию в хозяйственном развитии оккупированных земель пригласили мы и немецкие коммерческие банки, ведь было довольно сложно финансировать содержание разветвленного управленческого аппарата.
Бюджетные затраты на оплату сотрудников были сведены до минимума. Между отделами созданного мною управляющего органа разворачивались настоящие сражения за каждое штатное место и дополнительные выплаты чиновникам. Мне не раз приходилось выступать в роли арбитра, и я получил известное представление о страданиях и заботах, выпадающих на долю наших государственных финансовых учреждений. Сформировав первый бюджет, мы отослали его в Берлин в военное министерство и главному квартирмейстеру, где его рассмотрели и после длительных и упорных взаимных препирательств в конце концов утвердили.
Наши доходы складывались из поступлений от таможенных и монопольных пошлин, налогов и от государственных предприятий. Все системы отчислений были максимально упрощены. Вводить более сложные и, следовательно, более справедливые системы было нецелесообразно и невозможно: не хватало обученного персонала, отсутствовала необходимая документация времен пребывания здесь русских, местное население не смогло бы в них, как положено, разобраться, а значит, правильно выполнить все предписания. Доходная часть пополнялась, как и при русских, главным образом за счет таможенных и монопольных сборов и косвенных налогов.
Нашей налоговой политикой, не очень обременительной, население было в основном довольно. Полные расходы на каждого гражданина, включая муниципальные платежи, не превышали 19,50 немецкой марки, а перед войной они равнялись 32,75 марки. Этих доходов было достаточно, чтобы управлять территорией без государственных субсидий.
Судоустройство в полной мере отвечало положениям Гаагской конвенции по международному частному праву: в соответствии с ними приговор выносится на основании законов того государства, гражданином которого является обвиняемый. Поэтому пришлось сначала выяснять, какие законы в тот момент действовали на данной территории. А это было непросто, учитывая неразбериху в делопроизводстве, характерную для русских во все периоды. По обнаружении законы еще требовалось перевести на немецкий язык, чтобы немецкие судьи могли как следует выполнять свои обязанности. Мне думается, никакой другой народ, кроме немцев, не стал бы так заботиться в разгар войны об оккупированных землях и их жителях. И тем не менее вражеская пропаганда сочла возможным заклеймить нас перед всем миром как современных гуннов. А ведь немецкому судье приходилось в каком-нибудь заштатном и завшивившем литовском местечке вершить право по чужим законам с такой же деловитостью и беспристрастностью, как и в Берлине, руководствуясь немецкими законами. Какой другой народ сможет это повторить?
Дополнительную выгоду получило местное население и от введения новых принципов школьного образования, основанного на равенстве всех вероучений и людей любых национальностей. Отвергалась дискриминация и шовинизм, какими бы благими намерениями они ни маскировались. Ополченцы педагогических профессий помогли восполнить нехватку школьного учительского персонала. Впоследствии нам ставили в упрек тот факт, что эти учителя изъяснялись с учениками лишь по-немецки. Но ведь они не знали других языков! Ведь педагогов, говоривших по-литовски или по-польски, было слишком мало. Заботились мы и об учебниках. Как средствами обучения прививается национальное самосознание, наглядно продемонстрировали мне польские школьные учебники. В них Данциг, Гнезен, Познань, Вильно фигурировали в качестве польских городов. Этот факт произвел на меня такое же сильное впечатление, как и последовательное воспитание французской молодежи в духе реваншизма, сослужившее позже хорошую службу и оказавшееся весьма кстати. Мы подобную политику не проводили и страдаем сейчас оттого, что наше молодое поколение не приучено думать чисто национальными категориями. А подобные чувства и восприятия необходимы для преодоления кризисов, какие мы переживали с 1914 г. и переживаем в данный момент. Подобный взгляд отвергается прежде всего теми, кто на первое место выдвигает человеческие идеалы. И этих людей можно понять. Однако объективные факты свидетельствуют против них. Как раз теперь нам крайне необходимо глубокое национальное самосознание, и мы должны прививать это чувство нашей молодежи, ведь именно она призвана внести решающий вклад в возрождение Германии.
