Коммуналка 2: Близкие люди (СИ) - Лесина Екатерина

— Как сейчас?

— Сейчас я уже далеко не со стороны, — снежинка все-таки коснулась ладони, осторожно, так, что Святослав почти и не ощутил этого вот прикосновения. — Сейчас я… внутри. А тогда… внешне все было красиво. Их эвакуировали глубоко в тыл. Даже бомбы не долетали. Поставили на обеспечение. Снабжали по документам неплохо. А что дети болели, так везде болеют. Докторов не было, да что там докторов, там и ведьмы более-менее толковой не было… пропала на местных болотах.

— Ее убили?

— Да.

— Чтобы молчала? — уточнила дива.

— Да. Не о том, что детей обкрадывают. То есть, не только о том… красть там особо нечего было, пусть обеспечение и полагалось, но на самом деле весьма скудное. Почти все уходило на фронт, а что оставалось, то получали рабочие. Рабочие нужны были фронту.

— А дети?

— А дети… дети пытались прокормить себя сами. Он потом говорил, что продавал немногих, чтобы спасти остальных.

— Продавал? — в темноте не видно, какого цвета глаза дивы, оттого и кажутся они черными, что уголь.

Святослав кивнул.

— Ведьмины камни. Слышала когда-нибудь?

Астра кивнула.

— Бабушка говорила. Это когда у ведьмы забирают силу.

— И жизнь. Не столько забирают, сколько вымучивают. Долго. Тяжело. А силу запечатывают в камнях. Асверы хорошо платили… и пусть тыл глубокий, но находились люди, которые готовы были выступить посредниками. Кто ближе к линии фронта, тот мог живым товаром расплатиться. На оккупированных и вовсе… за сокрытие одаренных смерть полагалась, вот многие и… спешили спастись. Не мне их судить.

К счастью.

— Эти же работали за деньги. Начали еще в тридцать девятом, директор аккурат при границе жил, вот и… потом война. У него вышло уехать. Сперва уверен был, что война долго не продлится, асверы сильны и оружие у них… новое.

Дернулась шея.

— Не он один так думал, — тихо произнесла дива.

—   Не   он  один,  —  Святослав  согласился.  —  Но  думать  одно,  а  убивать   детей,  чтобы   получше   устроиться  в   новом  мире,   совсем  другое…   он   и  с  детьми работать вызвался. И дом обустраивал. И… все-то вокруг уверены были, что человек этот — чудеснейшей души… да… к слову, еду там и не воровали. Зачем ему внимание привлекать? Напротив, он для своих подопечных старался. Особенно когда стало понятно, что нового мира не будет, да и от старого не так просто уйти. Он говорил, что ценой нескольких жизней спас остальных, тех, кто умер бы от голода, что… он деньги тратил не на себя, но на детей. Покупал еду, лекарства… и вправду среди простых детей смертность там была на удивление низкой.

Снег прекратился.

Вот ведь.

— Его не судили открыто. У меня было право… именем своим… выписать приговор.

— И ты?

— Я побоялся, что если будет суд, то многие и вправду решат, что оно того стоило. Что цена вполне… подходящая, — это удалось выговорить с трудом. — Только…

— Только?

— Я ведь маг разума, — он протянул руку и Астра осторожно, будто не до конца решив, стоит ли прикасаться к такому, положила на нее свою ладонь. — Я видел, что им на самом деле двигало.

…и ощущение это, душная смесь страха и надежды, что все-таки получится оправдаться, до сих пор в горле комом стояла.

— И ты его убил?

— Да. Я… не имел права заставлять других, — это получилось сказать, глядя в глаза. И теперь было ясно, что цвет их зеленый, яркий, как молодая листва. Впрочем, какие еще глаза могут быть у дивы?

— Остальные не поняли?

— Я предоставил материалы дела, но… да. Не поняли. Все это слишком не увязывалось. Тот человек… он выглядел милым. И был добр к людям. Он и деревенским помогал, и брал к себе их детишек. И вообще… в деревнях к одаренным до сих пор относятся с немалым подозрением, тем более если ведьма. Вот и…

— Скольких он?

— Сам? Двадцать девять. Большей частью ведьмы, пара двуипостасных, хотя это скорее исключение, щенки редко оказываются без присмотра. Магов несколько. Был еще список. Он молчал, когда шло дознание, — Святослав осторожно сжал пальцы, а дива не шелохнулась. — До войны, перед самым ее началом, он ведь работал в ЗАГСе, имел доступ к регистрационным данным, к тестам на соответствие… и выписывал. Имя. Адрес. Потенциальный уровень. Взрослых тоже, но большей частью его интересовали именно дети. Список этот он продал, но… был ли он использован?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

И скольким из тех, в списке упомянутых, удалось уцелеть.

— Так что да, я приговорил человека, считай, единолично, поскольку те двое других просто поставили подпись. Пытались, правда, отговаривать.

— Почему? Они не знали?

Сложный вопрос.

— Знали. Они обязаны были прочесть дело. Но… тоже считали, что вина не так и велика, что спас он многих, а это смягчающее обстоятельство.

— А ты?

И вновь этот взгляд, от которого невозможно укрыться. И кажется, Святослав понимает, как чувствуют себя люди, когда он на них смотрит.

— Он убил двадцать девять детей. О каких смягчающих обстоятельствах может идти речь?

Только все равно тошно.

И дива молчит.

Смотрит и молчит. Думает? О чем? О том, насколько он, Святослав, замарался? Да по самую макушку. И на войне, и после. И кажется, ведьма не поможет. Ведьмы на многое способны, но с собственной совестью придется договариваться самому.

— Идем, — сказала Астра. — Уже поздно.

Глава 10

Глава 10

Эвелина вертела кольцо на пальце.

Есть не хотелось. А из окна сквозило. Из этого треклятого окна постоянно сквозило, с самого начала. Она помнила, как закладывала его ватой, а бабушка перед новым годом посыпала вату осколками елочных игрушек, для блеска. А Эвелина загадывала желание.

И когда куранты били, тоже.

И желания-то были разными… сбывались ли? Странно, что она не помнит.

Она закуталась в старую шубу, с головой, вдохнула едва ощутимый аромат духов. Бабушкины любимые… и во флаконе почти не осталось. И бабушке Матвей понравился бы. Она бы сказала, что он надежный.

Заботливый.

И… кольцо сидело плотно, но не сдавливало палец.

А если… если она согласилась зря? И вовсе не потому, что в любой момент его с должности снять могут, это не страшно, даже если сошлют куда, тоже не страшно. Страшно, что она, Эвелина, влюбится.

Не в него.

В кого-нибудь другого, кто просто возьмет и появится случайно в ее жизни. И, влюбившись, потеряет разум. Как бабушка, как мать… проклятье.

Она закрыла глаза.

Имеет ли она право…

— Эвелинка! — в дверь грохнули, и тонкая филенка от удара задрожала. — Открывай, паскудина! Я знаю, что ты дома.

Страха Эвелина не ощутила.

А вот из теплого мехового кокона вылезать совершенно не хотелось. Только ведь не уйдет. Пьяный он или притворяющийся пьяным, но роль свою отец до конца доиграет.

— Открывай!

Рев его прокатился по квартире. А ведь время давно за полночь. И дети спят. И вообще как он в квартиру попал.

— Ты чего орешь? — спросила она, дверь открыв. Шубу скидывать не стала, закуталась в нее поплотнее, вяло подумав, что, коль папаша решит бить, то в мехах всяко мягче.

— А… д-доченька… — он стоял, вцепившись в косяк, покачиваясь, только вот взгляд был совершенно трезвый.

— Эвелина? — из соседней комнаты выглянула Калерия. — Помощь нужна?

— Иди ты… — ответил папочка весьма нецензурно.

— Пока нет, но… возможно понадобится.

Эвелина посторонилась и тихо сказала:

— Прекращай этот цирк. Смотреть тошно.

— Отчего же?

— Переигрываешь.

В комнате отец огляделся. Осклабился.

— Так и знал, что старая карга многое прикопала… ишь ты, — он ткнул пальцем в зеркало. — Старое?

— Чего тебе надо?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Подумала?

— Да.

— И что решила?

— Что я тебя знать не знаю и знать не хочу.

— Смелая, да? — он прищурился, оглядев Эвелину тем неприятным сальным взглядом, который заставил покрепче вцепиться в шубу. — Забыла, кто в доме хозяин?