Смерть за хребтом - Руслан Белов

Оцепенение наше длилось недолго, и было мгновенно снято запахом горящего бензина. Мы, как один, повернули головы к “Лендроверу” и, увидев робкие еще языки пламени, бросились прочь... Вслед нам ударила горячая взрывная волна, сбила с ног и бросила в песок...

Первым выразился Шахрияр. Расстроено качая головой взад-вперед и криво улыбаясь, он сказал по-русски: “Приехали! Сливай вада”.

Я знал, что в Иране многие автомобильные термины (“бензин”, “мотор”, “тормоз” и другие) заимствованы из русского языка со времен советской оккупации во вторую мировую войну и даже раньше. И тут я услышал еще эти, хорошо известные на российских дорогах слова, которые сейчас означали только одно – мы втроем остались в пустыне без колес, воды и еды. И что до ближайшего населенного пункта (и КПП) около 100 километров.

Надежда, что мы встретим какую-нибудь машину здесь, на краю пустыни, вдалеке от основных дорог, была мизерной. По крайней мере, последние три-четыре часа езды до этой нашей злополучной стоянки мы не видели ни единой. Значит, нам остается только одно – пройти эти километры, вернее сделать так, чтобы Лейла смогла их пройти...

Пока она что-то оживленно обсуждала с братом, я провел переучет продуктов и воды, сохранившихся на месте нашего прерванного ужина. Получилось, что у нас на настоящий момент имеется три листа лаваша, полбанки пахнущего бензином тунца в масле, полпачки галет, две бутылки “Парси-Колы” и литр питьевой воды в оплавившемся пластиковом бидоне. Этого вполне хватило бы на четыре дня.

Но вынесет ли Лейла, хрупкая тростиночка Лейла, стокилометровый переход по безжалостной пустыне? Мое воображение рисовало ее безжизненное тело, безвольно распростертое на песке, ее изможденное серое лицо, ее потухшие, желающие смерти глаза...

Нет, нет! Только не это. Я этого не вынесу! Что угодно, но только не это! Я согласен на все – на сдачу властям, черту, дьяволу, готов не пить, не есть, нести ее на руках, готов остановить любую машину, если таковая по воле Всевышнего покажется на этой забытой дороге. Даже машину Фатимы.

Если, конечно, она берет пленных...

Поговорив с глазу на глаз минут пять, Лейла с Шахрияром подошли ко мне и, стараясь не смотреть мне в глаза, сказали, что, по их мнению, надо идти к ближайшему поселку, а там уже действовать по обстоятельствам.

Я улыбнулся, хлопнул по плечу Шахрияра, потом нежно обнял Лейлу. Эта лирическая пауза, закончившаяся долгим поцелуем, придала мне уверенности в благополучном исходе нашего, как говориться, совершенно безнадежного предприятия. Затем мы все вместе подошли к дымящейся еще машине, покидали в рюкзак сохранившиеся продукты и затопали по пыльной дороге. Скоро стало совсем темно, и опасность сбиться с пути сделалась очевидной. Мы отошли метров на пятьдесят в сторону от дороги и легли спать на быстро холодеющую землю.

Я проснулся раньше всех и прикинул, сколько вчера мы прошли километров. Час ходьбы – это километров пять... Значит, осталось идти еще, по меньшей мере, девяносто пять.

С невеселыми этими мыслями я поднялся на ноги и внезапно за спиной услышал шум машины, несущейся на полном ходу. Я обернулся и увидел мчавшийся к нам красный “Форд” Фатимы...

Растолкав резкими толчками спящих, я бросился к быстро приближающейся машине. “Дочь свою задавит, гадина!” – мелькнуло в голове. Она бы так и сделала: Лейла с Шахрияром, приподнявшись на локтях, смотрели на меня не понимающими глазами. Но не они были нужны в этот момент Фатиме – меня, раздавленного и истекающего кровью, видела она на песке.

Я, не сводя глаз со стремительно надвигающегося красного пятна, отошел от товарищей на несколько метров и приготовился к прыжку. “Пенальти наоборот! – сверкнула мысль. – Главное – бросится в нужную сторону, и пропустить этот мяч!”

Сначала я хотел броситься влево, но вовремя понял, что в этом случае под колесами “Форда” окажется Лейла с братом – машина неминуемо подвернет в сторону прыжка. Я прыгнул вправо, и мне повезло – правое крыло лишь скользнуло по моей ступне.

Поднявшись, я увидел, что Лейла с Шахрияром уже стоят на ногах в пяти метрах друг от друга и сжимают в руках увесистые камни. Фатима же, видимо, была в ударе – она быстро развернула машину и вновь бросила ее ко мне.

Второй прыжок был менее удачным. На этот раз я прыгнул влево (не с толчковой ноги) и резкий удар по стопам развернул мое тело по часовой стрелке и бросил под машину... Но везение не оставило меня: я не попал под заднее колесо, а несильно ударился о его колпак затылком и через секунду смог встать на изрядно побитые ноги.

К этому времени Фатима совершала следующий разворот. Перед последним ударом я видел ее глаза – немигающие глаза кобры. Нет, они не сверкали решимостью или азартом преследования – они выглядели бесчувственными датчиками, посылающими в холодный мозг данные о моем состоянии, положении в пространстве, направлении движения и скорости.

И я понял: пока у нее есть горючее в баках и питьевая вода во фляжке, она будет гоняться за мной и пока она видит меня, она может убить Лейлу и Шахрияра либо по случайности, либо если они окажутся между нами....

Поднявшись на ноги, я услышал крик Шахрияра. Он кричал, обращаясь ко мне и махая рукой в сторону пустыни:

– Sand, sand, go to sand![25]

Я ничего не понял и стал лихорадочно перебирать в памяти похожие русские и персидские слова. Думал я на бегу: Фатима мчалась ко мне на полной скорости, а я мчался к замеченной впереди небольшой ложбине временного потока. К сожалению, ложбина оказалась с очень низкими, отлогими бортами. Они не смогли защитить меня от машины сбесившейся женщины и, вот, она, опять вонзившись в мою спину бесчувственными глазами, мчится к моей смерти.

Уткнувшись головой после очередного прыжка в небольшой песчаный барханчик, я понял, что имел в виду Шахрияр: надо бежать в сторону песков! Там ее машина станет безопаснее полевки! И я стремглав помчался к видневшейся в ста метрах впереди песчаной равнине.

Мне удалось опередить Фатиму на миллисекунду – она резко затормозила в тот момент, когда мое тело в полете пересекало спасительную границу. Я встал на колени и, срывающимся голосом извергая проклятия, показал ей фигуру из двух рук. В ответ в глазах Фатимы мелькнуло что-то человеческое. Когда я замер в попытке определить, что же это было – глухая ненависть, смешенная с упорством и решимостью или, может быть, просто озадаченность промахнувшегося охотника, она врубила задний ход, развернулась и помчалась к Лейле!

Вот оно что! Она подумала: ”Посмотрим, что ты скажешь, что почувствуешь, когда я размажу по этому солончаку, сотру колесами в кровавую грязь вон то хрупкое, любимое тобой тело! Я, хрипя сорванным горлом, бросился ей вслед, но Фатима была уже всецело захвачена планом изощренной мести, только что родившимся в ее помутившемся разуме. Она и головы не повернула, чтобы хотя бы взглянуть на меня в зеркало заднего вида!