Доктор Ф. и другие - Вадим Сухачевский

(«А силища, силища какая в этом смердливом Афоньке! Вот и сейчас фонит, через четыре экранированных этажа пробивает — и про портвейн «Три семерки» с колбаской на закусь, и про молодых девок с Херсонщины! Это ж каким полем надо обладать, чтобы вот так вот, играючи — через все заглушки! Пил бы вмеру — цены б ему, Афоньке, не было, экстрасенс от Бога! И категория, поди, давно была бы первая, и чином подскочил бы не меньше как до майора.

Если подходить по-государственному — вот бы кого к операции «Рефаим» подключить, и был бы толк! А что пьет — так кто ж без греха? Зато это вам не бездарь Васька Подкопаев, которому только старух на базаре прослушивать; так ему, видите ли, прошлым годом — и капитана, и категорию, а Афанасию — шиш с подсолнечным, сидит в рядовых, попробуй тут с отчаянья не запей!»)

...форменный же китель я запачкал шпротным жиром вовсе не в личное время, как про это майор Панасёнков всем говорит, а как раз наоборот — во время несения службы, находясь на боевом посту, наблюдая за объектом «Ф.» из 17-й и не смея отойти, потому не питаясь ничем другим, только теми из буфета шпротами всухомятку. Ввиду чего прошу обязать интендантскую службу и лично майора Панасёнкова выдать мне новый форменный китель вместо испорченного при выполнении операции «Рефаим».

(«Панасёнков — уж такая зараза! — в жизни, конечно, не простит, что из-за кителя на него самому Погремухину стукнул, непременно как-нибудь отыграется, он такой, а связи у него тут, в Центре — о-го-го! Может, всю эту хреновасию вычеркнуть к черту?..

А с другой стороны, всех панасёнковых бояться — так и не жить вовсе. Это пускай Васька Подкопаев перед любой грязью дрожмя дрожит, а мы — уж как-нибудь... Даже если из Центра попрут — чай, как-нибудь проживем. Зато — волюшка!..

Хотя и то подумать — кому ты на этой волюшке нужен, со своими семью-то классами? Кто там, на воле, в этом понимает, что настоящий экстрасенс — это вам не хухры-мухры! Штучный товар!.. А там — куда? Разве только снова «наседкой» в «Бутырку». Нет уж, просим простить, до сих пор отрыгиваются бутырские ваши харчи. Это еще хорошо — не пришили в камере, как Федю Ермалаева, а какой мужик был! И экстрасенс, пожалуй, не хуже Афоньки...

Вот и сиди теперь, ломай голову — зачеркнуть, не зачеркнуть? Умом думай, где житуха лучше — здесь, от панасёнковских щедрот, или там, на вольных хлебах? Мучься, думай, не спи ночей, порть ауру...»)

...помимо чего прошу выделить мне для прихождения в рабочее состояние импортного снотворного средства «Седуксен» (2 пачки).

Экстрасенс 2-й категории,

мл. науч. сотр. Центра,

ст. лейтенант Смык

* * *

— Это еще что за явление природы?! Кто такой?!

— («Ё-моё!..) Старший лейтенант Двоехоров, товарищ генерал-майор!

— И какого .... ты, Двоехеров?..

— ...Двоехоров, с вашего позволения!

— ...какого, Двоехеров, ты тут делаешь, на режимном этаже?! Спецдопуск есть?

— Никак нет, товарищ генерал-майор!

— Какого ж тогда?

— Разрешите доложить! Папочка такая фиолетовенькая... Двадцать два дробь сорок восемь — «сэ». По интендантскому управлению майора Панасёнкова. Думал, часом, сюда, может, занесли... По ошибке...

— Родился ты, Двоехеров, по ошибке! Проник, я тебя спрашиваю, как на режимный этаж?

— ...На минутку только... Папочка такая фиолетовая...

— Молчать!.. Сержант, почему пропустил?

— Так-ить...

— К семнадцатой спецкомнате подходил?

— Никак нет!

— Твое счастье... Тебе, сержант, два месяца без увольнения...

— Есть!

— А тебе, Двоехеров...

— Двоехо...

— ...тебе, Двоехеров, двое суток холодной гауптвахты. С сегодняшнего дня! Чтоб у тебя оба твои ...... стали фиолетовенькие! Так и доложи у себя в интендантском майору Панасёнкову. Скажи — генерал Фездюленко самолично приказал! Вопросы есть?

— Никак нет, Товарищ генерал-майор! Вопросов не имею!

* * *

Первая в жизни, оттого самая искренняя молитва старшего лейтенанта Х.Х.Двоехорова, обращенная им во дни, предшествующие Рождеству Христову, ко Господу от чистого сердца в минуту отчаяния, под конец второго дня холодной гауптвахты.

«Господи Боже, иже еси... Не помню, как там матушка говаривала, ну да Ты знаешь и сам!..

Ни о чем Тебя прежде не молил, ни на что тебе не сетовал — ни когда в школе на второй год оставили и папенька за то ремнем драл, ни когда Люсьенка, зараза, променяла на того физика-шизика, ни когда в учебке ребята «Хорьком» дразнили (это оттого, что родители, — хоть бы сейчас им икнулось, — Харитоном нарекли), ни когда в ту пятницу на мизере короля с тузом прикупил; — никакими ведь хлопотами не обременял Тебя, Господи.

И родился-то семимесячным, недоношенным, и фамилейкой-то папенька одарил — стыдно сказать; и лицом-то я, знаю, не красив (рябоват), и статью не вышел, и левый глаз с косиной. Терплю, не ропщу, — видишь сам, Господи! И служба хуже некуда, цельными днями зад просиживаешь, а в чинах никакого роста, и майор Панасёнков, гнида, честит на людях за всякий сущий пустяк. И тут, на холодной гауптвахте, когда дрожмя дрожу — никакой моченьки нет (к тому же без курева), — все сносил и дальше снесу.

А вот с папочкой этой фиолетовенькой — видишь, не удержался, возроптал! Потому как есть предел всякому человеческому терпежу! Не мог, ну не мог я ее за просто так посеять, никак не мог! Знаешь Ты раба своего Двоехе... Прости, Господи! Видишь, как прикипело! ...раба своего Двоехорова. По какой другой части — а по бумажной всегда был у раба Твоего полный ажур. Чтоб какую папенцию когда не пронумеровал или там не прошнуровал — да упаси Боже! Не говоря уж о том, чтобы вот так вот за здорово живешь, даже не пивши (разве самую малость — пивка по стаканчику с Любаней Кумовой), взять да и потерять!

И не то печалит, Господи, что кровосос Панасёнков из-за этой папочки со свету вовсе сживет, не то, что с операции «Рефаим» снимут в два счета, а то, что после такой потери грош мне будет моя человеческая цена! В единственном, что умел, — и так лопухнулся!..

Так что, Господи, иже еси... — фиолетовенькая она такая, тоненькая, с тесемочками. Номер двадцать два дробь сорок восемь «сэ»! В общем, ежели архангел твой какой, или уж не знаю кто, — ежели он ее при случае обнаружит, то пусть знает: то — раба твоего, старшего лейтенанта ДвоехОрова это папенция, Харитона Христофоровича. И пусть тихонечко так положит, но только чтоб я нашел, чтоб не Панасёнков, а иначе совсем мне труба.

Пусть положит по-тихому — и все. Как бы никто вовсе и не терял... А я за то и пост (вот те истинный!) соблюду, разве только, если позволишь, по воскресениям пивка с рыбешкой (самой простенькой, навроде бычка в томате; и к Лайме больше ни ногой (особо — после вчерашнего). Сделай, а? Ну, право, Господи, иже еси!..

Аминь (или как там у Тебя положено).

Прости за докуку. В остальном — всё, Господи. Вопросов больше не имею.»

* * *

ЖЕНЕВА — ***

ИЗЯ ПО-ПРЕЖНЕМУ БОЛЕЕТ ЗПТ ЖДЕМ ПОДТВЕРЖДЕНИЯ ДИАГНОЗА К 9-МУ ЧИСЛУ ЗПТ ВОЗМОЖНА ОПЕРАЦИЯ ХОТЯ НАДЕЕМСЯ НА ЛУЧШЕЕ

РУВИМЧИКУ СТАЛО ХУЖЕ ТЧК ВИДИМО ДАЖЕ ПРИДЕТСЯ ДЕЛАТЬ ПОВТОРНОЕ ОБРЕЗАНИЕ ТЧК

ТВОИ СОВЕТЫ НЕ ПОМОГЛИ ТЕТЮ ГОЛДУ ОТПРАВИЛИ В САНАТОРИЙ К ИЗВЕСТНОМУ ТЕБЕ ПРОФЕССОРУ ТЧК ГОВОРЯТ ЛУЧШЕЕ ДЛЯ НЕЕ СРЕДСТВО ЕССЕНТУКИ НОМЕР СЕМНАДЦАТЫЙ УЗНАЙ ПРОДАЕТСЯ ЛИ ОНА В АПТЕКАХ АМСТЕРДАМА

ПО ПОРУЧЕНИЮ ТЕТИ ГОЛДЫ ЕЕ ПОДРУГА

ФИРА МЕНДЕЛЬСОН

(президент недоволен нашей работой и до рождества отбыл в «горки-9».

по возвращении, как обычно, возможны массовые отставки, если к сроку не добудем надлежащей информации

ваши сведения по операции «рефаим» пока кажутся бесполезными.

видимо, надо удвоить усилия

на помощь к вам в лондон выезжает сам «гюнтер».

возникли некоторые основания полагать, что нити тянутся к объекту из 17-го номера. пока попытайтесь узнать, не ведут ли к нему из лондона какие-либо концы

до возвращения «гюнтера»

вр. исп. обязанности нач. отдела «мигель»)

* * *

...И снова вскатилось утро, еще немного потяжелившее память — всего на один день из тысяч и тысяч (кто считал?) подобных ему.

Сколько же, вправду, тысяч было их в моем склепе, этих дней, слипшихся воедино? А сколько же тогда чужих дней сгрудилось на этом забытом чердаке, в моей памяти? Не охватываемые разумом мириады!

Но в странном ощущении пребываю с нынешнего утра: что-то неуловимо сдвинулось. Так бывает на излете опостылевшей зимы: еще все сковано стужей, еще холод пробирает до костей, но что-то уже в зиме надломилось неприметно, притихла неуловимо пурга, примерещился далекий возглас грача, откуда-то из сна поманило звоном капели.