Бонжур, Антуан! - Анатолий Злобин

— А как она узнала? Я не рискнул спросить у неё.

— Наверное, ей сказал шеф Виль, потому что, когда Антуан пришёл к ней, она уже плакала. Она много хлопотала над могилой, хотела просить у бошей разрешение, чтобы похоронить его как своего бельгийского мужа. А потом Антуан перестал с ней встречаться. Она тебе не все рассказала, так Антуан говорит.

— Вот видишь, Антуан тоже это заметил.

Иван засмеялся:

— Двадцать лет покупаю в этом магазине вино и продукты и ничего об этой Жермен не знал. Тебя, Виктор, надо записывать в партизанскую разведку.

ГЛАВА 10

Там, где некогда шли партизанские тропы, пролегли теперь бетонные автострады.

Дорога вывела нас в долину Урта. Голубая река извилисто петляла среди лесистых холмов. За первой грядой набегала вторая, за ними синели дальние горы, укутанные лесами. В долине пёстро и многоцветно стояли палатки, машины туристов.

Луи свернул. Дорога пошла на подъем. Спокойные ели громоздились на склоне. Лес становился все более первозданным и красивым. На вираже Луи заехал на обочину. Мы вышли. Безмолвная тишина была вокруг.

— Ля гер, — Луи сложил оба кулака на животе и радостно затараторил: — Та-та-та-та-та… — Прыгнул за обочину, скрылся в кустах, и оттуда просунулась суковатая палка. — Се Борис, — палка исчезла и через мгновенье высунулась у разлапой ели. — Се Луи. Бош, мотосикль. Борис, Луи — та-та-та-та-та…

Автомат, бивший из-под ели, замолчал. Луи как ни в чём не бывало выскочил на дорогу, победоносно поднял руку над головой:

— Виктуар!

Место для засады тут идеальное, и без пояснений понятно. Дорога делает вираж, склон круто взбегает и густ — с какой бы стороны немцы ни ехали на своих мотоциклах, их можно бить прямо в лоб.

Я прыгнул в кювет. Царапая лицо и руки, залёг за кустом, из-за которого стрелял Луи. Куски дороги призрачно просвечивались сквозь ветви. Я прижался щекой к сыроватому мху. Земля ответила мне слабым гулом. Из-за поворота показался грузовик, спускающийся вниз. Кузов был полон острыми глыбами камня.

Я смотрел, как катится грузовик. Стрелять было не в кого.

— Та-та-та, — закричал Луи, подбадривая меня.

Я промолчал и поднялся. Луи развернул машину. Мы обогнали грузовик и снова выехали в долину реки, где пестрели палатки. Красота кругом была такая, что дух захватывало.

Километра через три Луи снова остановил машину.

— Электриситэ! Видишь! — он указал рукой на вершину холма, где высилась точёная мачта высоковольтной линии. Три провода висели над рекой и уходили к другой мачте на противоположной стороне долины.

— Тур электрик. Динамит. Ба-бах! Капут! — Луи счастливо засмеялся.

На красивой земле воевал отец. Я смотрел кругом, и трудно было представить, что среди этой захватывающей красоты гремели взрывы, лилась кровь. Но так было, от этого никуда не денешься.

Луи остановил машину на краю поля, пересечённого проволочными изгородями. Светло-серая гранитная глыба и белая плита. «Героям РАФ[4], павшим за нашу свободу, 2 ноября 1944 года». Луи объяснил мне, что в тот день английский лётчик упал и разбился на этом месте.

Через несколько километров Луи снова стал на глухом повороте. Я не сразу разглядел в сумраке ветвей высокую пирамиду с крестом на гребне. «Маки из Еризе», — написано на одной из граней. Понизу шли имена: Этьенн, Годо, Рене… Они дрались здесь и погибли. И камни их поросли мхом.

С самолёта не разглядеть дорог, разве что шикарные автострады экстракласса. С высоты не видать могил, даже самых пышных. Могилы прижимаются к земле, а мы летаем высоко. Два года я летал над материками, и ориентирами мне были заливы, пятна городов, слияние рек, горные пики или острова. Мне думалось, немало я повисел над ними и знаю материки. Может, я и действительно изучил их, но людей я не видел, и земли их не знал. Я не видел могил, только сувениры, только аэровокзалы. Брюссельский маршрут идёт над Балтикой: острова, польдеры, барашки волн. Но если бы мы и над Арденнами пролетали, что бы я увидел? За десять минут мы бы их миновали: плоский зелёный массив с тонкими нитями рек и пятнами городков. Но вот я спустился на землю, своими ногами прошёл по её лесам, увидел её косогоры и спуски, острые скалы, резкие тени от водокачек, деревьев, крестов. Вот когда я узнал, что красивая эта земля щедро полита кровью, густо заставлена могильными камнями. Вот когда я увидел, как хранит земля своих сыновей, павших за неё.

Луи тронулся дальше. Я следил по карте за маршрутом и делал пометки. Квадратик неподалёку от Ла-Роша — партизаны спустили под откос два грузовика с солдатами. Кружок к северу от Уфализа — напали на эшелон, проходящий по узкоколейке, подожгли пять вагонов. Треугольник чуть южнее Ла-Роша — произвели реквизицию в ресторане. Галочка к северо-западу от Бастони — совершили налёт на зенитную батарею, взорвали два орудия, убили пять бошей.

Мы по крупицам собирали разрозненное прошлое. Оно живёт в Луи, и он передаёт его мне. Бросаем машину на обочине, углубляемся в лес. Я вижу обеспокоенно-ищущие глаза Луи: он вспоминает.

Стоит стеной зелёный лес. Стволы елей позеленели от старости. И пни зелёные. Все тут быльём поросло и зелёным мхом.

Но память живых нетленна. Глаза Луи светлеют, он перебегает на край обрыва, начинает рассказывать, изображая в лицах то, что было давным-давно: немецкий грузовик шёл поверху, мой отец швырнул гранату и хорошо попал. В том бою партизанам досталось четыре автомата.

Шестой час мы крутимся в треугольнике Ла-Рош — Уфализ — Марш. Мы как бы очерчиваем по Арденнам гигантскую площадку, в центре которой всё время остаётся зелёный массив, где была стоянка партизанского отряда. Тут Луи не блуждает. На этих дорогах, вьющихся по холмам, взбегающих на косогоры, перерезающих поля и выпасы, он чувствует себя как дома.

Спускаемся по петлистой дороге в Ла-Рош. Небольшой городишко уютно пристроился по берегам Урта. Со всех сторон его стиснули горы, на крутом холме — старая крепость.

Заехали в Марш. Тут же вспоминаю про Альфреда Меланже, ах, как необходим он нам сейчас! Луи с готовностью отправляется на поиски, но разве найдёшь, мы даже улицы не знаем, к тому же нынче суббота, и мэрия закрыта.

Снова мчимся по автострадам, сворачиваем на асфальтовые просеки. Снова бросаем машину, шагаем в лес. Зелёные ели опять обступают меня как безмолвные вопросы. Удастся ли найти Альфреда и Матье Ру? А Мишель по кличке Щёголь? Как к нему подступиться? Почему чёрный монах не сказал мне прямо, что знаком с Жермен? А стихи-то, стихи, он как бы нарочно подложил их, хотя какой ему смысл докладывать мне о предательстве? Отвлекающий манёвр? Кто же всё-таки сказал ему о моём приезде? Вчера на собрании я задал этот вопрос молодому казначею секции, тот лишь руками развёл.

Другое имя на могильном камне: Жермен Марке. Почему она не захотела дать нам адрес Альфреда? Что она умышленно не нашла его, это точно, я ни минуты в том не сомневался. А её слова: «Прыгнул с моста». Да они же переворачивают всю картину ночного боя. Если «прыгнул с моста», значит, до того стоял на мосту. А по плану было задумано иначе: «кабаны» окружают мост, а не стоят на нём. В этом случае получается, что «кабаны» сами оказались окружёнными. Недаром Антуан задал свой вопрос, переспросил: он вмиг разобрался, что скрывается за этим словом — прыгнул. Неясно только, отчего так вскипела Жермен, когда Антуан переспросил её?.. Вопросов накопилось, что деревьев в лесу.

Луи радостно охлопывает ладонью шершавые бока старого чугунного котла, который мы нашли на месте бывшей стоянки. Трещал костёр, в котле варилось мясо, ребята сидели на брёвнышке у огня и вели свои разговоры. Ребята уходили отсюда, идут цепочкой по лесу среди зелёных стволов, мне даже кажется, что я вижу их далёкие, неясные тени, они выходят на дорогу, чтобы там столкнуться с врагом, а после боя возвращаются к костру и вспоминают. Их мечты, тревоги, надежды ушли вместе с ними, мне горько, что я уже не узнаю об этом, но печаль моя чиста. Рядом со мной Луи, он передаёт мне свою память, и этот лес не скрывает от меня своих тайн.

Подаренная Антуаном карта расцвечена пёстрыми знаками, весь зелёный массив в северной части Арденн усеян ими. Немало дел успел совершить отец. Но кто расскажет мне, что было на мосту? Вот мой вопрос, единственный и главный, все остальные вопросы лишь должны подвести меня к нему.

А здесь какой знак поставить? Давно уже не попадаются дорожные указатели, и я не могу точно определить, где мы: где-то за Ла-Рошем.

У дороги одинокий дом, сразу за ним громоздятся скалы.

Смотрю на Луи. Сунет в рот палец — причмокнет, сунет — причмокнет. А что? И в самом деле — проголодались. Вот Луи и остановился у придорожного ресторанчика.

На фасаде вывеска: «Остелла». Дом невелик, чист и опрятен. С мансарды призывно выглядывают весёленькие занавесочки.

В зале никого. На стене голова оленя с рогами, под ней карта Бельгии и чучело совы. Простые столы и стулья. Скромный бар с пёстрыми бутылками. Дёшево, но со вкусом.