Люди сверху, люди снизу - Наталья Рубанова

Спуск непрост; нужно зацепиться за сухой бело-желтый известняк, нащупать ногой впадину для следующего шага, спрыгнуть вниз, обойти колючки, удержаться за корень старого дерева, не посмотреть случайно вниз – дорога занимает около получаса. Но там, внизу – живые камни и говорящий кластерами шторм.

– Неужели так бывает? – Анна раздевается догола, Анна бежит к воде, Анна не помнит больше никаких «малчиков»!

– Так бывает, – отвечает ей кто-то, кому нет дела до согласования слов.

– Это Ты? Это действительно Ты? – удивляется Анна, оказываясь под волной. Анне становится страшно.

– Смотря кого ты подо мной подразумеваешь, – снова отвечает кто-то.

– Что мне делать? Что мне делать? Что… – кричит Анна.

– Смейся! – перебивает Бог Анну и дует на Землю ветром.

Планете щекотно.

«Самое время ее утопить сейчас, – думает Женщина Пишущая, Подвид, пользуясь отсутствием Автора. – Самое время! Но ведь только умнеть начала… К тому же в ней удивительным образом уживаются Ассоль с Настасьей Филипповной… Пожалеть или..?» – знатная дама в недоумении уходит, отгораживая на всякий случай нашу героиню от огромных волн двумя пальчиками.

«Сонце нызенько, вечер блызенько, – поет в другом измерении козак Левко красавице Ганне. – Выйды до мене, мое серденько».

Анна, ничего не понимая, смотрит в небо. Плачет. Так бывает.

Полный абзац.

2004

Школьный роман

Повесть

Окончен школьный роман…

…Тощища! Стелла, повернувшись к столу, сидела на последней парте, подперев кулаком подбородок. А за окном шел дождь, а под дождем прыгал мокрый нахохлившийся воробей. Стелле стало жаль его; она с интересом наблюдала, как тот чистит перышки, неуверенно перескакивая с лапки на лапку.

– Ливанова, ты что, оглохла? К доске! – толстая классная с огромным прыщом на носу, и без того красная, наливалась кровью: взгляд ее приобретал стеклянный советский «фокус», едва встречался с усмехающимся взглядом Стеллы – классная, кажется, догадывалась в глубине заплывшей жирком душонки о тайном его превосходстве: это страшно злило.

Стелла встала, одернув короткую форму: соседка по парте, Вера, с искренним восхищением шепнула впереди сидящей Ирке: «Какие ноги! Мне бы такие… – Савельев давно бы был мой…»

Ирка хмыкнула: «Подумаешь, ноги. В голове-то нет ничего, и о чем только думает!» – Вера осеклась, потухнув, повертела потрепанную алгебру: «Какая разница, о чем думает. Вот ноги…»

Классная громогласно изрекла:

– Пишите, и ты, Ливанова, пиши: построить график функции у=х2+2х+8. Найти множество значений аргумента, при которых у=0, у<0, у>0; при котором функция возрастает, убывает; найти значение «х», при котором функция принимает наибольшее значение. Указать координаты точек пересечения графика функции….

Класс примолк, записывая нежелаемое; громко зевнул Матвеев, кашлянула Вера; Суханов же с Петровым глубокомысленно продолжали «резаться» на галерке в морской бой.

«А воробей, наверное, улетел», – подумала Стелла, изображая мелом мертвую параболу: больше всего она ненавидела математику. Цифры вызывали у нее странное, почти физическое, отвращение – впрочем, как и формулы, как и длинные химические реакции, смешавшиеся с непонятными знаками из физики.

– Свободна, «три», – удовлетворенно произнесла классная. – И вообще, Ливанова, когда ты перестанешь ходить в школу в таком виде?

– В каком? – в предчувствии бури черные зрачки Стеллы расширились, столкнувшись – стукнувшись? – с серостью зрачков напротив.

– Ах, в каком! Ты посмотри на себя!

Стелла сделала вид, что посмотрела – и все посмотрели, оторвавшись, наконец, от нудного графика: пепельно-серые, немного блестящие от оттеночного лака волосы – короткое каре, матовая кожа без единого прыщика, почти обязательного в тинэйджерстве, тонкий слой бесцветного блеска на губах; мини-форма, подчеркивающая почти уже сформировавшуюся фигуру, модные, в сеточку, колготки, остроносые «лодочки»…

Класс замолк, и даже Суханов с Петровым задвинули на время свои «корабли». Стелла чувствовала на себе взгляды – восхищенные, равнодушные, завистливые, враждебные… Но, пожалуй, ей было почти все равно: она еще не понимала, чем в данном случае вызвано такое вот ее обозрение.

– … и почему ты пользуешься косметикой? Кто разрешил? Чем от тебя пахнет? Кто позволил душиться в школе? Ты пока всего лишь ученица, ты должна вести себя подобающе, знать свое место, думать о своем поведении. О чем ты думаешь вообще, Ливанова? Отвечай.

Стелла не знала, что отвечать – какими духами или о чем думает, так и сказав об этом классной.

8 «Б» загоготал: пахнуло жареным. Все, кроме двух некрасивых отличниц, жаждали зрелища – и не важно, чья там кровь…

– Ты что издеваешься, да?

Стелла удивленно посмотрела на классную:

– Вовсе нет. Ну, ладно… Что за духи? «Амариж», и, насколько я знаю, за этот запах мне не имеют права читать мораль. Это – во-первых. А во-вторых… Знаете, о чем я думаю, Любовь Павловна? Что в вашем возрасте пользоваться «Лесным ландышем» уже нельзя, вы просто себя не уважаете…

Классная остолбенела; Вера охнула, прижав руки к плоской груди; мальчишки, не отличающие «Амариж» от «…ландыша», выжидательно притихли. Послышался какой-то зловещий шепот: «Путана» – и все это услышали, а классная взорвалась, заорала:

– Вон! Без родителей в школе не появляться! Вон, немедленно! Вон!! Хамка, бессовестная! И откуда деньги только на такие колготки!

Стелла пожала плечами и пошла к парте за сумкой. Когда она кинула в нее последнюю ручку, то, обернувшись, увидела за окном того же промокшего воробья…

– Вон, я тебе сказала! – рокотала классная… – Убирайся!

– Это непедагогично, – обернулась Стела. – К тому же у меня нет никакого желания видеть вас, Любовь Павловна…

– Как ты смеешь! – но Стелла уже захлопывала дверь.

Классная, задрожав малиновыми губами, пыталась продолжить урок: – Записываем: график функции у=ах2+…

Но никто не пошевелился; в полной тишине прозвенел звонок.

Стелла равнодушно шла по коридору, уже заполнявшемуся старшеклассниками. Через секунду она услышала позади себя легкий бег: Вера догнала ее, коснувшись плеча:

– Ну зачем ты так… А вдруг из школы выгонят?

– Сама документы заберу. Завидует она, понимаешь? Сама не въезжает в свою зависть. Парнокопытное прямоходящее – да ты на нее посмотри! Злостью изошла: хочет всех под один размер, под один рост. Сучка просто, – махнула рукой Стелла, – ладно, пойду.

– Географию, конечно, заколешь?

– Конечно. Пока.

– Пока, держись…

Вера долго смотрела ей вслед: «Какая разница, выгонят, не выгонят… С такими ногами…» Не то чтоб у Веры были некрасивые ноги – вовсе нет! – просто наверняка Савельев выбрал бы не ее: впрочем, о своем выборе Савельев даже не подозревал.

Стелла вышла на улицу – она любила сентябрь за маскарад листьев и ненавидела за маразм ежедневного самоизнасилования: «ходить в школу», словно представляя будущий кошмарик хождения «на работу», которую нельзя «заколоть»… Что может быть скучнее?

Повернув за угол, она удивилась приглушенным крикам, и прислушалась:

– Ты, козел вонючий, если еще раз так скажешь, за яйца подвешу вон на том дереве, понял?

– Проститутка она! Да ты че, влюбился, что-ли? Га-га-га!!

Стелла разобрала сначала голоса, а потом увидела дерущихся Савельева и Егорова; сердце забилось быстрее, чем нужно.

– Мальчики… – нахмурилась она.

Егоров злобно крикнул:

– Как же, «мальчики»! Да ты – шлюха! Ануриж, Ануриж!!

– Ты кто такой есть, недоумок? Жертва аборта!! – набросился на Егорова Савельев, совсем озверевший.

Стелла наблюдала, как последний самозабвенно бьет Егорова по прыщавой мордахе без ресниц и бровей, как бьет под дых, и как Егоров уже корчится на асфальте и как из носа у него уже течет струйка темной крови.

– Понял, козел? Вон на том дереве, – сказал Савельев, отряхиваясь. – Ты в порядке? – повернулся он к Стелле.

– Как всегда, – только сейчас она заметила, какие у него странные глаза: суживающаяся форма, а внутри – блестящая точеная яшма: такая стояла на мамином туалетном столике. Стелла подумала, что Савельев, может быть, тоже полудрагоценный, раз обладает таким цветом…

– Пойдем отсюда.

Они вышли из школьного двора; дорога тонула в разноцветных листьях. Стелла набрала целую охапку – зеленовато-желтых, пестро-рыжих, золотисто-коричневых – кленовых, с удовольствием втягивая носом их запах.

– Где ты живешь? – спросил Савельев и, вопреки экранным героям, не предложил поднести ее сумку.

– А вон, через две улицы – видишь дом?

…У подъезда стояли долго, над чем-то смеясь. Стелла, изучающе смотревшая на «защитника чести», небрежно сказала:

– А хочешь, ко мне пойдем. Поиграю тебе.