Аплодисменты после… - Владимир Качан

А дальше его рассказ персонально мне, и по этой причине я имею право им сейчас воспользоваться. Он рассказывал эту трагикомичную историю с большой дозой иронии по отношению к себе и дурацким обстоятельствам, в которых оказался благодаря всё тем же нашим чиновникам.

Это была какая-то писательская поездка с жёстко ограниченной визой, которая истекала буквально через день после того, как советский шансонье вдруг получил гонорар за свою пластинку. Немыслимая для советского поэта сумма, которую необходимо было как-то потратить до завтрашнего отъезда, вероятно, ещё и для того, чтобы не отдавать почти всё государству, как у нас тогда и было принято. И он пошёл тратить… Окуджава, смеясь, рассказывал, как он, чувствуя себя богачом и транжирой, зашёл в ближайший супермаркет и начал там скупать всё. Булат Шалвович говорил, что такого количества бессмысленных пустяков, которые потом оказались в его чемодане, он сроду не видел. Хватал с полок первые попавшиеся тряпки и бытовые аксессуары, бросал в тележку и, наконец, довольный, что так смог всё потратить и не забыть про сувениры, подошёл к кассе и удовлетворённо расплатился…

А утром, когда уже надо было выезжать из гостиницы, позвонили из посольства и сообщили, что ему продлили визу ещё на две недели… Да-а! Какой нелепый облом! Как же можно было бы не спеша и с толком потратить эти деньги! Но он рассказывал всё это без всякой досады или даже сожаления, как простой, но яркий штрих к портрету советского гражданина за границей, к нашему смешному менталитету…

А теперь вернёмся к письму, которое Булат Шалвович попросил ему прислать. Жил он, как известно, в Безбожном переулке (теперь, быть может, название поменяли, но в то время этот всхлип простодушного атеизма существовал точно). И вот он попросил меня совершить на конверте ошибку и вместо «Безбожного» написать «Божественный переулок».

– Интересно, – говорит, – дойдёт или нет?

Я так и сделал. Может, работники почты обладали достаточным чувством юмора и знали Окуджаву, но, так или иначе, письмо с «неправильным» адресом дошло до известного адресата. И наверное, в этом есть самая высокая справедливость, что оно не просто дошло, а дошло именно ПО НАЗНАЧЕНИЮ…

Любовь Полищук

Любовь

Вот такое название для рассказа о Любе Полищук. Просто «Любовь», и всё. Мало того, что это её имя, главное, что любовь – её кредо, смысл жизни, цель жизни и вообще – самое главное. Всё должно быть только ради любви, остальное не стоит внимания, – считала она.

Этот заскорузлый штамп: дескать, «улыбка в тридцать два зуба», как говорят о радостной, праздничной, располагающей улыбке, – неверен по определению. Я встречал людей, у которых такая «улыбка» была страшной. Тут, наверное, дело не в количестве зубов, а в количестве обаяния. Настолько обаятельной и заразительной улыбки, такого смеха, как у Любы, не было ни у кого.

Один раз она меня подвезла с «Мосфильма» на своей первой, только что купленной машине. Это был тот ещё цирк. Наверное, в это время у Любы ещё не сложились отношения с педалями сцепления и газа, поэтому машина двигалась рывками. На оживлённой трассе конвульсии Любиной машины приводили в бешенство всех водителей слева и справа: мало того, что женщина за рулём, так, наверное, ещё и права купила. Они все орали, матерились, а потом им удавалось разглядеть – кто за рулем. И настроение мужчин, мастеров вождения, мгновенно менялось. Люба понимала, что она на дороге новичок и не совсем права, но… Она улыбалась. И мужики, только что крутившие пальцем у виска и оравшие, вдруг откидывались на сиденьях, таяли, расслаблялись и тоже начинали улыбаться. Потому что есть улыбки, на которые нельзя не ответить. Меня истерика машины, которую Люба всю дорогу насиловала, не пугала, а только смешила. Я знал, что всё будет хорошо, что мы финишируем без потерь.

Любка-улыбка, хочется отозваться о ней, но самое время отметить, что улыбка – лишь составная часть её несокрушимого обаяния и привлекательности. Эту улыбку, знаете, нужно уметь подать, и именно в тот момент, когда она попадёт в цель и станет неотразимой… Задачу облегчает то, что Люба – настоящая красавица. Причём красавица итальянского типа. Её рост, стать и привлекательное смуглое лицо – далёкий привет от Софи Лорен или Джины Лоллобриджиды.

И тем удивительнее, что красавица Люба умеет кривляться так, что любой эстрадный кривляка или экранный комик кажутся обычными балаганными шутами на ярмарке провинциального города в Древней Руси. И ты забываешь в этот момент, что она красавица, настолько она убедительна и органична в своём комизме. Клоунесса с большим талантом. Мир не так уж богат выдающимися клоунами и клоунессами. Мы можем навскидку вспомнить Барбру Стрейзанд, или Лайзу Миннелли, или Джульетту Мазину, а у нас, допустим, Лию Ахеджакову или Инну Ульянову, Фаину Раневскую. Однако при всём уважении и даже восхищении ими – красавицами их назвать нельзя. А Люба – красавица, которая, ко всему, умеет и любит хохмить и кривляться. Итальянская красотка, обладающая замечательным и качественным чувством юмора, – это, как говорится, не просто страшная сила, а оружие массового поражения.

Мне известен только один пример такого же сочетания, как и у Любы, когда я увидел тоже безусловную, известную на всю страну, даже эталонную красавицу с таким чувством юмора, что это поражало. Поражало именно потому, что она – красавица, на которую прямо-таки молились несколько поколений мужчин. Это Анастасия Вертинская.

Люба Полищук повсюду хороша. Бывают люди (особенно это касается женщин), которых очень любит камера. Они и в жизни далеко не страшны, но в кадре и на фотографиях – особенно привлекательны. Но Люба, ко всему, очень любила гримасничать и прикалываться. В редчайших случаях она бывала на фото серьёзной.

Это фрагмент спектакля «А чой-то ты во фраке» в «Школе современной пьесы», точнее, кадр из так называемого балета в конце первого действия. Именно здесь Люба добросовестно вставала на пуанты, хотя её никто не заставлял это делать

Как-то раз мы ехали вместе на концерт в Белоруссию. Поезд, купе и тёплая компания из трёх человек: Б. Хмельницкий, А. Вертинская и я. Мы ужинали, выпивали, болтали, и разговор каким-то образом вырулил на МХАТ, в котором Настя тогда работала. И она стала нам с Борисом показывать почти всю труппу театра – от Ефремова до Смоктуновского. Это был такой, доложу я вам, дивертисмент, такое шоу, что мы были просто ошеломлены и хохотали, как дети в цирке. Это был абсолютно точный показ, с невероятной похожестью на изображаемых персонажей. Но настоящий класс проявлялся в том, что Настя извлекала наружу такое, что они сами хотели бы скрыть, а она угадала и показала. Так точно, умно и беспощадно, как никогда, вероятно, не смогла бы её красавица Ассоль из фильма «Алые паруса».