Дочь кардинала - Филиппа Грегори

Из трюма были подняты наши сундуки, и мы наконец можем вымыться и одеться в чистое. У Изабеллы еще не остановилось кровотечение, но она встает и переодевается, хотя ее платья сидят на ней крайне странно. Нет больше горделиво выдававшегося вперед живота, и она просто выглядит расплывшейся и больной. Освященный поясок и знаки пилигримов распакованы для Иззи вместе с ее украшениями, и она складывает их в шкатулку, которую ставит в изножье нашей кровати, не проронив об этом ни слова. Между мной и ею возникла какая-то молчаливая неловкость. Произошло нечто настолько ужасное, что мы даже не знаем, как это назвать и как об этом говорить. Она вызывает отвращение и у меня, и у себя самой, но мы об этом не говорим. Мать укладывает мертвого ребенка в шкатулку и уносит, наверное, для того, чтобы кто-то его благословил и выбросил в море. Нам никто не говорит о том, что произошло с ним дальше, а мы и не спрашиваем. Я знаю, что из-за неопытности и неловкости я вывихнула младенцу ногу, но я не уверена в том, что это именно я убила его. Я не знаю, что думает об этом Иззи и что знает об этом мать. Мне никто ничего не говорит, и я сама никогда не заговорю об этом, страх и отвращение из-за пережитого поселились глубоко внутри меня, словно болезнь.

Она должна была находиться вдали ото всех, в изоляции, до тех пор, пока не примет обряд очищения роженицы. Мы все должны были находиться вместе с ней взаперти в своих комнатах, чтобы потом принять церковное очищение. Нет таких традиций, которые предписывали бы рождение мертвых детей во время ведьминого шторма посреди моря на борту корабля. У нас все пошло не так.

Когда каюту убирают, а постель заправляют чистым бельем, к Изабелле приходит Джордж. Иззи отдыхает на кровати, и он наклоняется, чтобы поцеловать ее бледный лоб и улыбается мне.

– Прими мои соболезнования о твоей утрате, – говорит он.

– О нашей утрате, – поправляет она его, едва на него взглянув. – Это был мальчик.

Его красивое лицо остается безучастным. Наверное, мать ему уже об этом сказала.

– Будут еще дети, – говорит он, и это больше похоже на угрозу, чем на утешение. Он идет к выходу из каюты так, словно не может находиться здесь ни секундой дольше. Мне начинает казаться, что он чувствует здесь запах страха и смерти.

– Если бы наш корабль не тонул бы, ребенок мог выжить, – вдруг говорит она с внезапной злостью. – Если бы я была в замке Уорик, то мне помогли бы повитухи. На мне были бы благословенные святыни, и священник молился бы обо мне. Если бы ты не поехал с отцом воевать против короля, я родила бы ребенка дома и он был бы жив! – Она ненадолго замолкает. На его лице по-прежнему царит безучастие. И тогда она говорит: – Это ты во всем виноват.

– Я слышал, что королева Елизавета снова понесла, – замечает он словно в ответ на ее упреки. – Бог даст, это будет еще одна девочка или мертворожденный. Мы должны родить сына до того, как это сделает она. Это всего лишь заминка на нашем пути, но не его конец. – Он пытается ободряюще улыбнуться. – Это еще не конец, – повторяет он и выходит.

Изабелла смотрит на меня опустошенным взглядом.

– Это конец для моего ребенка, – говорит она. – Совершенно определенно.

Никто не знает, что происходит, но отец, несмотря на то что мы лишились дома и потерпели поражение, были вынесены течением в устье Сены, полон необъяснимого оптимизма. Его военному флоту удается бежать из Саутгемптона, чтобы присоединиться к нам, поэтому все его бойцы и знаменитый флагман «Троица» теперь снова в его распоряжении. Он все время пишет и отправляет письма к королю Людовику Французскому, но ни с кем не делится своим замыслом. Он заказал себе новые одежды и распорядился сшить их по французской моде, украсив копну своих густых темных волос бархатным беретом. Мы переезжаем в Валонь, чтобы в Барфлере флот мог подготовиться к вторжению в Англию. Во время переезда Изабелла молчалива. Ей и Джорджу отдали весь верхний этаж особняка, но она его избегает. Большую часть дня она проводит со мной, в гостиной матери, где мы открываем окна, чтобы дать доступ воздуху, закрываем ставни и сидим в теплом полумраке. Здесь очень жарко, а Изабелла плохо переносит жару. Она жалуется на постоянную головную боль и усталость, даже по утрам, как только проснется. Однажды она даже сказала, что не видит ни в чем смысла, а когда я спросила ее, что она имеет в виду, сестра только покачала головой, и ее глаза наполнились слезами. Мы сидим на каменном подоконнике большой залы и смотрим на реку и зеленые поля, и ни одна из нас не может уловить смысла в нашем нынешнем существовании. Мы ни слова не говорим о маленьком новорожденном мальчике, которого забрала наша мать, чтобы выбросить в море. Мы не говорим о шторме, о ветре или о море. Мы вообще почти ни о чем не говорим. Просто подолгу сидим в полном молчании, потому что не чувствуем необходимости говорить.

– Как жаль, что мы не в Кале, – неожиданно говорит Изабелла одним жарким тихим утром, и я понимаю, что она имеет в виду. Ей хочется, чтобы всего этого с нами никогда не происходило: ни восстания против спящего короля и злой королевы, ни победы отца, ни его бунта против короля Эдуарда, а самое главное – не было брака с Джорджем. Это желание отменить почти все, что происходило с нами в детстве, все наши устремления к величию.

А что было делать отцу? Разумеется, он просто должен был начать борьбу против спящего короля и злой королевы. Он знал, что они были на стороне зла, поэтому их должно было свергнуть с престола. А потом, когда их победили и низвергли, он не смог стерпеть пары, которая пришла на смену им. Он не смог жить в Англии, которой правили Риверсы, ему пришлось поднять свой стяг против короля Эдуарда. Им движет желание видеть родное королевство в руках хорошего короля, который прислушивается к нашим советам. Таким королем должен быть Джордж. Я понимаю, что отец не может перестать к этому стремиться. Как его дочь я знаю, что моя жизнь будет подчинена этой бесконечной борьбе, чтобы мы могли достичь того, что нам принадлежит по праву – мы должны стать самыми могущественными людьми во дворе. И Изабелла должна это понимать. Мы родились дочерями создателя королей, и правление Англией – наш удел.

– Если бы отец не пошел против короля, я бы родила ребенка дома, – продолжает зло говорить Изабелла. – Если бы мы не подняли парус в тот день, в тот самый ветер, у меня сейчас на руках был бы сын. А теперь у меня нет ничего. У меня нет ничего, и мне ни до чего нет дела.

– У тебя еще будут дети, – говорю я. – Мать сказала мне, что тебе постоянно нужно напоминать о том, что у тебя еще будут дети, чтобы не дать тебе скатиться в отчаяние.

– У меня нет ничего, – просто повторяет она.

Когда раздается стук в дверь, мы почти не двигаемся. Один из охранников открывает двойные створки, и в залу тихо входит женщина. Изабелла поднимает голову.

– Прошу прощения, но миледи мать в отъезде, – говорит она гостье. – Мы не принимаем прошений.

– Где графиня? – спрашивает женщина.

– Она с отцом. Кто вы?

– А где ваш отец?

Мы этого не знаем, но признавать этого не собираемся.

– Он в отъезде. Кто вы такая?

И тогда женщина снимает капюшон. Мы с ужасом узнаем одну из йоркских фрейлин, леди Сатклифф. Я вскакиваю на ноги и закрываю собой Изабеллу, словно пытаясь ее защитить.

– Что вы тут делаете? Что вам нужно? Вы прибыли сюда от королевы? – Меня пронзает ужасная мысль о том, что она прибыла сюда, чтобы убить нас обеих. Я ищу глазами ее руки, спрятанные где-то под складками плаща, как будто в них сокрыт нож.

– Я приехала, чтобы повидаться с вами, леди Изабелла, и с вами, леди Анна, – улыбается она. – А еще мне надо поговорить с вашим мужем, герцогом Джорджем.

– Зачем? – грубо обрывает ее Изабелла.

Женщина смотрит на меня так, словно считает, что я слишком молода для того, чтобы присутствовать при этом разговоре.

– Может, леди Анне стоит удалиться в ее комнату, пока мы разговариваем?

Изабелла стискивает мою руку.

– Анна останется со мной. А вот вас здесь быть не должно.

– Я прибыла сюда из Лондона как друг, чтобы предупредить вас обеих. Сам король не знает о том, что я здесь. Ваша свекровь, герцогиня Сесиль, прислала меня сюда ради вашего же блага. Она хочет передать вам предостережение. Вы знаете, что очень дороги ей, как и ваш муж, ее любимый сын Джордж. Она велела мне передать вам, что ваш отец сейчас связался с врагом Англии, Людовиком Французским. – Она не обратила внимания на наши вытянувшиеся от удивления лица. – Но что еще хуже, он вступает в союз с Маргаритой Анжуйской. Он планирует пойти войной на истинного короля, Эдуарда, чтобы восстановить на троне короля Генри.

Я тут же качаю головой, отвергая саму эту мысль.

– Он никогда не сделал бы этого, – возражаю я. Я выросла на историях о победе отца над злой королевой, Маргаритой Анжуйской, и спящим королем, Генрихом VI. Ненависть и презрение отца к этим людям накрепко засели в моей детской памяти. Он вступал в битву за битвой, чтобы лишить их трона и заменить их на нем представителями дома Йорков. Он никогда-никогда не пойдет на заключение союза с ними. Его собственный отец погиб, сражаясь с ними, и Маргарита Анжуйская приказала насадить на копья головы моего деда и дяди и выставить их на стенах Йорка, словно они были предателями. Мы никогда ее не простим. Во всяком случае, даже если мы сумеем простить ей все остальные ее злодеяния, этого мы ей простить не сможем никогда. После такого отец никогда не пойдет на союз с ней. Она была моим детским ночным кошмаром, нашим смертельным врагом.