Джироламо Савонарола. Его жизнь и общественная деятельность - А. Шеллер

Побуждаемый этими советами, опасаясь за собственное благосостояние, папа Александр VI приступил к более решительным мерам и обратился к флорентийской сеньории с выражением неудовольствия за ее поведение и требуя отправки Савонаролы в Рим или заключения его в тюрьму и отлучая от церкви всех, кто будет говорить с ним или слушать его. Хотя сеньория, выбранная на март и апрель, была враждебна Савонароле и находилась под председательством родственника Петра Медичи, тоже Петра Медичи, переменившего только после революции 1494 года свою фамилию на Пополаски и оставшегося тем же волком и в этой лисьей шкуре, тем не менее сама сеньория не решилась изречь своего приговора над Савонаролой, боясь народа, и созвала особое собрание для обсуждения разных неотложных дел, а в том числе и вопроса о Савонароле. На собрании выяснилось, что дела республики плохи до последней степени: расходы превышали доходы, кругом были враги, борьба становилась почти немыслимой. Но как ни страшно было положение государства, а все же нельзя было исполнить требование папы относительно Савонаролы, так как мог начаться народный мятеж. Папу известили об этом, уклончиво заметив, что “Савонарола опять удалился из собора в свой монастырь”. Он и точно удалился в монастырь, где написал сочинение, специально посвященное светскому предмету, а именно: “О правлении и законодательстве города Флоренции”.

Не ограничиваясь этим, Савонарола принялся в монастыре и за проповеди; так как церковь была невелика, то на проповедь допускались одни мужчины и только раз в неделю, по субботам, допускались женщины, так как и флорентийки громко требовали доступа к излюбленным проповедям. Проповеди теперь вращались около разъяснения вопроса о том, может ли папа заблуждаться? Ответ был утвердительный: “Папа может заблуждаться как человек вообще; может заблуждаться как дурной человек, ненавидящий христианскую любовь; так, дурной папа Бонифаций VIII слушался голоса дьявола; он прошел в папы как лисица, и умер как пес”. Впервые в этих проповедях Савонарола явно заговорил “о соборе”, который должен избрать реформаторов для возобновления церкви. В Риме эти проповеди вызвали необыкновенное волнение, причем папа написал строгое послание к сеньории; и она опять собрала экстренное собрание, которое теперь волей-неволей решалось высказаться против проповеди Савонаролы. В этот день он сказал последнюю проповедь женщинам, а вечером получил извещение о запрещении проповедовать и на другой же день, 18 марта 1498 года, простился с народом. У великого проповедника оставалась одна надежда на созвание собора: он хотел призвать к ответу папу, показать его в настоящем свете развратника и убийцы, доказать, что он достиг престола подкупом, наконец обличить его как еретика и безбожника.

– Настанет день, когда я воскликну: Lazare veni foras! – говорил он.

Этот день, казалось ему, теперь близок, и всегда прямой и честный до наивности Савонарола послал коротенькое извещение папе о том, что он более не надеется на него, а вступит с ним в борьбу при помощи Божией. Он считал нужным действовать открыто даже с такими коварными лицами, как Александр Борджиа, воображая, что словом можно победить и яд, и кинжал. Собрание собора казалось вполне осуществимым, так как на это соглашался Карл VIII, этого требовал кардинал Сан-Пьер из Винкулы, это же считали необходимым многие кардиналы для избежания раскола. Савонарола приготовил свое знаменитое “письмо к князьям”, то есть к французскому, испанскому и английскому королям и к германскому императору. Прежде всего он послал это письмо к Карлу VIII.

Что-то роковое было всегда в судьбе Савонаролы, как это ясно видно из всего рассказа о его жизни: не сам он выдвинулся в свет из монастырской кельи, где искал успокоения, где хотел быть чернорабочим; не сам он вмешался в политическую деятельность, превратившись из простого проповедника в человека, предписывающего законы; не сам он стремился продолжать свою проповедь в тяжелые минуты, когда его требовал на кафедру народ, а встревоженная смутой сеньория заставляла проповедовать для усмирения толпы. Это нечто роковое случилось и теперь: Людовик Сфорца, разбойничавший на больших дорогах, ограбил курьера, везшего среди других писем и письмо Савонаролы во Францию. Этот документ, свидетельствовавший о желании Савонаролы низвергнуть папу, был тотчас же доставлен Александру Борджиа. Судьба Савонаролы была решена разом, так как щадить его уже было невозможно.

Флорентийцы, казалось, вдруг потеряли головы и, охваченные паническим страхом, не знали что делать: республике грозили и папа, и Сфорца, и вся лига итальянских князей – и все это, казалось, из-за одного монаха. От Савонаролы разом отшатнулись все, кроме немногих преданных ему лиц и его монахов. Все общество было охвачено стадным малодушием, никто не знал, что делать, и вдруг один монах из другого ордена предложил испытать справедливость учения Савонаролы при помощи “огненной пробы”; все разом вздохнули свободнее: сгорит Савонарола – и конец; не сгорит – они все оправдаются перед папой! “Беснующиеся”, сеньория, “серые”, “золотая” молодежь были убеждены, что он сгорит: туда и дорога! Сторонники Савонаролы, плакальщики, монахи были уверены, что он не сгорит; значит, их верования святы! Только несколько вполне трезвых людей в созванном сеньорией совете стыдили остальных: “Дело не в монахе или немонахе; не в беснующихся или небеснующихся, а в том, что отечество в опасности; надо думать не о том, как погибнут те или другие люди, в огне, в воде, в земле или в воздухе, а о том, как спасти республику; наши предки опустили бы руки, если бы знали, что наше государство дойдет до такого позора и посмешища”.

Этих благоразумных людей никто не хотел слушать. С таким же пренебрежением отнеслись и к самому Савонароле, которого даже не спросили, как он ответит на вызов францисканца: никто не сомневался в его согласии. Ближайший сподвижник Савонаролы, страстный Доменик, не колеблясь, от его имени, согласился на “огненную пробу”; другой монах Сильвестр утверждал, что он уже видел ангелов Джироламо и Доменика и они сказали, что последний выйдет из огня живым. Савонарола глубоко верил в видения Сильвестра и еще более верил в правоту своего дела и потому не протестовал против решения Доменика, принявшего вызов францисканца. На 6 апреля была назначена “огненная проба”, однако уже 5 апреля вечером ее отложили на 7 число. В назначенный день с раннего утра вся Флоренция собралась на площадь, где были приготовлены подмостки, на которых должны были гореть францисканец и доминиканец. Доменик явился с Савонаролой, причастился и стал молиться. Францисканец, струсивший теперь за себя, не являлся и о чем-то переговаривался во дворце с сеньорией, ожидавшей из Рима приказания отменить “огненную пробу”. Нетерпение толпы росло с каждой минутой, а францисканец все не выходил из дворца и начал переговоры о том, что красная одежда Доменика заколдована и ее надо снять. Савонарола ответил, что все условия огненной пробы были оговорены ранее и теперь спорить не о чем. Терпение проголодавшейся толпы лопалось, и было достаточно одного слова, одного вызова, чтобы поднялась свалка. Вызванная каким-то конюхом буря началась, и “беснующиеся”, ожидавшие этой минуты, бросились на Савонаролу. Командовавший отрядом солдат Сальвиати бросился со своими людьми к Савонароле, успел окружить его и крикнул: