Водоворот жизни - Эрин Пайзи

Его женитьба на Дженнифер вряд ли могла что-то изменить в его отношении к женщинам. Как и для многих мужчин его времени, для него совершенно приемлемым было иметь проституток в публичных домах, а дома – жену, к которой он относился с глубочайшим почтением и, так называемой, «романтической» любовью. Лионел действительно любил Дженнифер и воспринимал ее весьма сложно: что-то – от ребенка, что-то – от святой, а что-то – дар обладания свыше. Все, чем владела она, принадлежало и ему: ее приданое, тело и, кроме того, девственность. К счастью для Дженнифер, Лионел оказался отличным любовником. Многому научившись от проституток, он прекрасно знал, как быть нежным и добрым. Он хранил ей верность до тех пор, пока она не забеременела. Как только ее живот стал расти, Лионел вернулся к своим любимым забавам в борделе, где у него была почти постоянная связь с проституткой по имени Регина, которая выглядела точь-в-точь как его прежняя няня. Иногда Лионел лежал, положив голову на бедра Регины, и вдыхал похожий, но не такой отчетливый, как прежде, запах своего детства, и на него накатывалась волна безотчетной грусти. Он замирал и ждал, пока это чувство пройдет. Регине подобные моменты были хорошо знакомы в поведении многих мужчин, поэтому она лежала без движения и ласкала голову Лионела до тех пор, пока, он не поднимет лицо и не посмотрит на нее.

Когда Дженнифер умерла вскоре после рождения дочери, Лионел чуть не обезумел от горя. Он невольно чувствовал себя в ответе за смерть столь хрупкого и беззащитного существа. Обе семьи собрались на похороны Дженнифер, которая обрела вечный приют среди клумб белоснежных лилий. Перед тем, как закрыли гроб, Лионел смотрел на ее прекрасное лицо, застывшее в обрамлении светлых волос, на маленькие, сложенные на груди, руки, с обручальным кольцом на пальце, тускло мерцавшем золотом в пламени свечей. Тогда он поклялся ей, что никогда не женится вновь, потому что ничто, даже смерть, не в силах разлучить их.

В течение всех безумных дней перед смертью жены, умирая от горя, Лионел отказывался видеть ребенка. Через несколько минут после рождения ему показывали безобразный, кричащий, багрового цвета комочек, который больше был похож на детеныша свиноматки, нежели на человеческое существо. Он произнес несколько подобающих случаю фраз акушерке и вышел. Будущее новорожденной стало предметом обсуждения обоих семейств, пришедших к выводу, что девочку заберет сестра Дженнифер, у которой уже было двое своих детей, как вдруг в комнату вошла нанятая присматривать за ребенком няня и робко сказала Лионелу:

– Извините, сэр, плохие новости: моя крошка больна, и я должна пойти присмотреть за ней. Простите меня за то, что оставляю вас в столь трудную минуту. – Младенца она держала на руках. Взглянув на нее, тихо, ни к кому не обращаясь, добавила:

– Бедняжка, нет у тебя мамочки, малышка. Лионел невольно взглянул на ребенка. Младенец повернул головку и пытался сосредоточить взгляд на склонившемся к нему громадном великане. Отец пристально всмотрелся в лицо, и, к неожиданной радости, вдруг вместо лилового, сморщенного, оравшего предмета, который он видел прежде, поймал себя на мысли, что видит перед собой точную уменьшенную копию самого себя. Он взял крошечный, перевязанный лентой, сверток у няни и неловко прижал ребенка к себе. Малышка внимательно смотрела на него, а затем уцепилась своими крошечными пальчиками за его огромную руку.

Няня нетерпеливо переминалась на месте, а собравшиеся члены семьи проявляли своенравную настойчивость. В конце концов Лионел поднял голову и, окинув взором присутствующих, произнес:

– Она останется со мной.

Последовал гул протеста. Сестра Дженнифер, Элизабет, в душе очень обрадовалась, но внешне выразила общее мнение всей семьи, сказав:

– Взрослому мужчине воспитывать дочь одному совершенно никуда не годится, если он не намерен жениться еще раз.

– Я никогда не женюсь вторично. Я дал обет Дженнифер. Однако теперь у меня на руках наша дочь… – На мгновение голос его прервался, затем он продолжил: – Я назову ее Беатрис.

Этим он положил конец продолжению дискуссии. Вызвали кухарку и предложили ей взять на себя заботу о ребенке, пока не подыщут подходящую няню. А нынешняя няня поспешила присматривать за кем-то из своих домочадцев. Приехавшие члены семейства расселись по своим машинам и отправились восвояси. Простой люд в округе принялся сплетничать, обсуждая поступок Лионела. Все женщины единодушно осудили его, в особенности, после того, как услышали, что Лионел под тем или иным предлогом через несколько недель выставлял всех приходивших наниматься на работу нянюшек, а малышка, по сути, росла и воспитывалась на кухне, где, как говорили, стояла ее колыбель.

Вряд ли они могли знать о том, что Лионел просто люто ненавидел, когда кто-нибудь прикасался к его Беатрис, поэтому в любой няньке видел исходившую угрозу покушения на его собственность. А кухарка едва ли могла составить ему в этом конкуренцию, поскольку сама вырастила девять детей и сейчас имела целую ватагу внучат. Поэтому ей не было абсолютно никакого смысла завладевать его сокровищем – она и в самом деле обращалась с малышкой, как с обыкновенным котенком, лежавшим в корзинке возле плиты.

Из своей колыбели Беатрис внимательно разглядывала огромные медные кастрюли и сковородки, свисавшие со стропил. Ее первые цветовые ощущения исходили от огня в очаге, отражавшемся во множестве кухонных предметов и в потрескавшихся оконных стеклах, когда поднимавшаяся от реки Ярт дымка осторожно и нежно проникала снаружи в дом. Как только девочка обучилась ползать, ее стали привязывать за талию на длинную веревку, достаточную, чтобы дотягиваться до новых предметов, но не дававшую ей возможности доставать до камина.

В те Викторианские дни кухня изобиловала множеством предметов, которые могли развлечь маленького ребенка. Она чесала зубки о деревянную шумовку, неуверенно вставала на ножки, крепко ухватившись за край большого деревенского стула.

Каждый день после ланча приходил Лионел и забирал ее гулять. Ему никогда и в голову не приходило, что для этого можно пользоваться коляской. Когда девочка была совсем еще крошкой, он держал колыбельку в руках, а когда Беатрис повзрослела, сажал ее на плечи. Вот таким образом они гуляли, отмеривая целые мили вверх и вниз по холмам Девона. Вид у этой пары был довольно странным: исполин-мужчина с крошечной ношей.

Завидев их, люди останавливались и смотрели им вслед, потому что он так откровенно разговаривал со своей дочуркой. Он делился с ней буквально всем. После ужина, когда все со стола убиралось, он просил принести ему бутылку виски и отправлял кухарку за дочерью. Затем он устраивался поудобнее в своем кабинете, и, развязав одеяльце, клал ее к себе на колени. Так они общались примерно с час.