Когда поют цикады - Стивен Амидон

впервой – семьи связывали тесные узы, и за детьми присматривали совместно. Его прогулка по улицам Бейрута в одиночку беспокойства ни у кого не вызывала. Махуны, в конце концов, считали себя застрахованными от ужасов, в изобилии царивших вокруг. И хотя семьи исповедовали маронитское католичество, в политику они не лезли. С фалангистской партией «Катаиб» не имели ничего общего, и отец с дядей даже втайне считали их гопотой. Что до «Хезболлы», друзов, сирийцев и палестинцев, у них всех имелись дела гораздо важнее, нежели пара галантных поваров-франкофилов, рестораны которых словно бы существовали обособленно от погруженного в хаос города.

В тот день, однако, Мишель отклонился от утвержденного маршрута, чтобы срезать путь, как его недавно научил старший кузен Клод. Короткая дорога вывела его ближе к Зеленой линии, отделявшей восточную часть города, где проживала его семья, от Западного Бейрута, оплота хаоса и насилия. Он услышал взрыв, однако грохот донесся словно откуда-то издалека, и по некой акустической причуде ему показалось, будто рвануло и вовсе в противоположной стороне. Возможно, то был случайно залетевший снаряд, или раньше времени взорвалась заминированная машина. Как-никак, шли восьмидесятые. Эпоха взрывов. Израильских F-16 и сирийской артиллерии. Казарм Корпуса морской пехоты и американского посольства. Раскуроченной штаб-квартиры Федлаллы, духовного лидера «Хезболлы», на руинах которой ЦРУ разве что визитку не оставило. Эпоха резни, блокпостов и карательных акций. Эпоха телефонных звонков с плохими вестями, сменяющихся тягостным молчанием. Эпоха похорон.

Что бы ни послужило причиной взрыва, последствия оказались ужасными, поскольку произошел он в непосредственной близости от кафе, где группа стариков собралась на чаепитие. Представшее глазам зрелище Мишель не забудет никогда. Висящий в воздухе едкий дым, небольшие очаги возгорания, медленно описывающее круги колесо от перевернутого «Ситроена». И тишина – такая глубокая, будто из воздуха взрывом высосало саму физическую возможность распространения звука. Скорая помощь еще не прибыла, полиции тоже было не видать. Только жертвы, и несколько тел скорее походили на куски мяса, что его отец хранил в холодильнике «Папильона», нежели на что-либо человеческое. Большинство выживших лежали на земле, подергивая переломанными конечностями. Один старик, впрочем, чудом усидел на стуле. Его грудь была залита кровью, но лицо осталось незапачканным, а рука все еще сжимала уцелевший стакан. Более всего Мишелю врезалось в память выражение лица пострадавшего. Вовсе не боль, или скорбь, или страх, но нечто вроде растерянного возмущения, гнева, обращенного отнюдь не на порох и шрапнель. «Я не имею с этим ничего общего, – словно бы говорил старик. – Это чудовищная ошибка. Объясните мне кто-нибудь, пожалуйста, какое отношение ко мне имеет это безумие. Избавьте меня от всей этой бессмыслицы и, будьте так добры, налейте новый стакан чая».

Именно так Мишель и почувствовал себя, когда на его собственном крыльце полицейские заявили, что им необходимо переговорить с его сыном. Само их присутствие воспринималось ошибкой. Ужасной, несомненно, но все равно ошибкой. Пускай ситуация выглядела скверной, пускай она могла повлечь ущерб и боль, но все равно снаряд залетел не туда, и ему необходимо было устранить последствия его попадания, прежде чем возвращаться к нормальному течению жизни.

– А в чем дело? – спросил он, не поднимаясь на крыльцо.

– Дело в настоятельной необходимости поговорить с вашим сыном, – ответила женщина, и ее приятный голос совершенно не вязался с суровостью слов. – Он дома?

Мишелю очень не хотелось, чтобы эти люди проходили в его дом. Не хотелось, чтобы они разговаривали с его сыном.

– Полагаю, он в школе.

– Как ни странно, нет, – возразила женщина.

– Я должен знать, в чем дело.

– Сэр, мы не собираемся вести с вами переговоры до бесконечности, – заговорил мужчина.

Вот его голос звучал не как у коллеги. В нем различалась угроза. Мишелю доводилось сталкиваться с подобными типами. И он знал, что спорить с такими бесполезно.

– Позвольте мне проверить, дома ли он, – сдался ресторатор. – Подождите меня здесь.

Мужчина собирался что-то сказать, но женщина перебила его:

– Мы были бы весьма признательны.

Полицейские расступились, давая Мишелю дорогу. Он открыл дверь, лихорадочно соображая, что же делать дальше. Кого позвать, что говорить. Однако мысли его разом застыли, стоило ему увидеть стоящего посреди коридора Кристофера. Сын показался ему таким маленьким и испуганным. Одет он был в треники и помятую футболку. Мука, что отражалась на его лице прошлой ночью, усилилась в тысячу раз. Кристофер определенно понимал, что к ним в дом явилась полиция. Более того, он как будто даже понимал, что именно их привело. Мишелю захотелось захлопнуть дверь, однако женщина уже окликнула парня:

– Кристофер?

Голос ее источал дружелюбие и теплоту. Мишель решительным кивком велел сыну возвращаться в свою комнату, однако тот глаз не сводил с детективов. Словно лунатик, он начал медленно приближаться.

– Пожалуй, лучше будет продолжить внутри, – заметила женщина, когда парень подошел к распахнутой двери.

Мишель замер в нерешительности. В Америке, как ему было известно, вовсе не обязательно впускать в дом полицию без ордера.

– Или мы можем забрать его с собой, – словно бы прочтя его мысли, предупредил мужчина.

Мишель провел всех в гостиную, где указал полицейским на два кресла напротив дивана. Те, однако, не шелохнулись.

– Мы хотели бы поговорить с ним наедине, – заявил мужчина.

Это уже было слишком.

– Нет, я должен присутствовать. Ему только семнадцать. Я имею право.

Детективы переглянулись. Он подождал, пока они не рассядутся, и только затем устроился с сыном на диване.

– Разговор будет проходить под запись, – объявила женщина, устанавливая небольшое устройство на журнальный столик между ними. – Кристофер, я – детектив Гейтс. Я представляю полицию штата. А это мой коллега, детектив Прокопио. Он работает здесь, в Эмерсоне. Вам известна причина нашего визита?

– Нет…

Мишель взглянул на сына и понял, что в действительности причина ему известна. Его выдавал голос.

– Мы хотели бы спросить у вас, знакомы ли вы с девушкой по имени Иден Перри?

Кристофер в полном ужасе уставился на полицейских. И покачал головой. Его жест более походил на конвульсию, нежели отрицание.

– У нас есть ее телефон, Кристофер, – чуть ли не упрекнула его Гейтс.

– На нем уйма ваших сообщений, – добавил Прокопио. – В том числе и за вчерашний вечер, в котором вы предупреждаете о своем приходе.

– Да, – едва ли не шепотом выдавил Кристофер. – Я знаю ее.

– И вы виделись с ней вчера вечером?

Парень неуверенно молчал. У Мишеля неистово заколотилось сердце. Его озарило ужасное осознание. Полиция явилась в его дом вовсе не по ошибке. Снаряд упал именно туда, куда и целился.

– Вы должны говорить нам правду, Кристофер, – вновь заговорила Гейтс. – Это крайне важно.