Золярия (СИ) - Хан Владимир Феликсович

– Через час пойдём на экскурсию по городу, а перед этим заглянем в цирюльню. Чтоб горожан по улицам не пугать, – пошутил Кирилл и засмеялся, да так заразительно, как умеют только дети малые.

Озадаченные, а у некоторых и испуганные лица мужиков посветлели. Молодёжь захихикала, оживилась. Всем было радостнее посидеть часик в кресле у цирюльника, чем бить ноги по огромному городу, особливо – после такого сытного завтрака. Пообъедались поголовно. В том числе и Башка перебрал с пирожками да котлетками. А как иначе: вдруг и не придётся более?

Такой цирюльни Башка ещё не видел. Бесконечным рядом тянулись кресла невиданной конструкции. Сколько их было – Башка так и не посчитал. У каждого – цирюльник или цирюльница в чистеньких светло-серых халатах, а инструмент у них – чудной: жужжит и сам стрижёт или бреет, надо его только правильно к роже или голове приставить.

А перед стрижкой сзади к креслу приделывают корытце малое и в нём тебе волосы моют. То же – и бороды. Тем, кто с вечера помыл – и у них вошей не нашли – не моют. Как, например, деду Башке мыть не стали. А мыло у них тоже не такое, какое только и видел Башка, не твёрдое и крошится которое, а жидкое, и от него воши выводятся на раз. И пахнет приятно.

– Если отстанете и потеряетесь по дороге, то скажите любому полицейскому, которые в синих плащах с гербами, что вы отстали от третьей группы. Самим искать не надо, ждите рядом с полицейским, я приду за вами, – предупредил всех Кирилл, когда из цирюльни вышли последние, которые мытые. – Третья группа, – повторил Кирилл. – А сейчас пойдём к центру города, к княжескому дворцу. Вон туда, – куратор показал вверх по улице.

Всю дорогу Кирилл рассказывал, в каких домах что находится, и почему они построены именно такими, а не иначе.

Башка старался быть к нему поближе и всё запоминать. Но запомнил мало. Как потом оказалось, остальные – ещё меньше. Уж больно всё было непривычно и волнительно.

Через полчаса дошли до самого верха холма, на который поднималась улица.

И вот тут...

Все встали посредине улицы с открытыми ртами и не могли отвести взгляда от чуда невиданного: в конце улицы, километра через четыре, над крышами домов возвышался гигантский чёрный шар, почти до облаков. Жаль, что облаков не было, а то, может быть, и выше, ежели сравнить.

– Это – летающий корабль, на котором мы с нашим Князем прилетели издалека, чтобы построить здесь город и сделать всех русских счастливыми, – объявил торжественно Кирилл. – Все, кто захочет жить под рукой нашего Князя, могут больше не беспокоиться за судьбу свою и своих родных, которых приведут в наш город.

Мужик Колымяка, который до цирюльни был заросший щетиной по глаза, почернел и без того смуглым, сейчас уже бритым лицом.

Башка, стоящий рядом с ним, аж вздрогнул, глянув в его наливающиеся кровью глаза.

– Ты это чё, Колымяка... Худо, стало, дружище? – спросил не на шутку забеспокоившийся Башка.

– Меня теперь что, выгонят из города? А может, ещё чего хуже сделают? – шёпотом спросил он у Башки. – Я же не русский.

– А кто ты? – прошептал в ответ дед.

И у него тоже испортилось настроение, но он постарался вида не подать.

– Калмык я, – ответил бедный Колымяка и совсем упал духом, чуть не заплакал. – Вот и размечтался, дурак, о жизни сытой. Эх! – горестно махнул он рукой. – Пропади пропадом жизнь моя неприкаянная. Эх!

– А вопросик можно задать? – решился Башка, когда увидел, что Кирилл смотрит в их сторону.

– Конечно, Фёдор Дмитриевич, спрашивайте.

– Не гневайся, мил человек, прости великодушно, если что не так ляпну... Вот ты сказал, что ваш Князь хочет счастья для русских... А как остальным людям? Уходить, стало быть, им из города вашего?

К удивлению мужиков, куратор – прямой слуга княжеский – не разгневался на вопрос смелый, а наоборот – улыбнулся приветливо.

– Что вы такое говорите, уважаемый Фёдор Дмитриевич? То, что вы родились мордвином, никакого значения для Князя не имеет. Скажете, что вы русский мордвинской национальности. И всё! Живите в нашем городе и честью и правдой служите Князю своему. Русский – это тот, кто говорит на русском языке, думает как русский, любит землю русскую и служит Князю русскому. И умереть готов за народ свой, за русский народ.

– А русский калмыцкой национальности может быть? – робко спросил Колымяка.

– Конечно! Любой, кто хочет быть русским – и есть русский, если живёт по-русски, справедливость и доброту почитает, правду любит. За враньё, кстати, наш Князь карает жестоко. Может и голову отсечь. Впрочем, вы скоро в этом сами убедитесь.

– Вот это Князь! – возликовал Колымяка. – Да такому Князю я собакой верной буду до дней своих последних. Зубами стану врагов его грызть!

– Собакой не надо – возразил Кирилл. – Служи ему честно и доблестно... Всегда сыт и в почёте будешь.

– Буду, буду служить... Жизни не пожалею! – совсем растрогался здоровенный мужичина. – Не пожалею... Не пожалею... – повторил он несколько раз.

«Ну и чудеса чудные...», – задумался Башка. – «Как же этот княжий слуга, карутор наш, узнал, что я мордвин?», – но спросить не решился.

Тем временем куратор привёл группу к просторной площадке, на которой в ряд стояли почти целиком стеклянные большие кареты на толстых мягких колёсах. В некоторые заходили и рассаживались по креслам люди – видать, из таких же обучающихся групп, как и ихняя.

– В таком электробусе мы поедем на главную площадь России, к княжескому дворцу, – объявил Кирилл. – Заходите внутрь и рассаживайтесь, кому где удобнее.

Башку пропустили первым, как самого старшего, от него старался не отставать Колымяка.

Когда вся ватага притихших и удивлённых экскурсантов расселась по удобным креслам, карета сама плавно покатилась по ровной, как крышка стола, асфальтовой поверхности.

Мужики поудивлялись немного такому техническому чуду и сосредоточились на разглядывании проплывающих за окнами электробуса скверов, домов, памятников. Старательный Кирилл подробно рассказывал: и кто живёт в этих домах, и какая организация в них находится, и про памятники мужам героическим, и даже про деревья и цветы, что в скверах посажены для любования и вдыхания ароматов приятных. Но почти никто уже не мог что-либо запоминать от переизбытка впечатлений и непривычно сытного завтрака.

Вскоре в салоне послышались редкие похрапывания. Через пару минут они перестали быть редкими.

Кирилл замедлил движение электробуса, и когда тот остановился на стоянке у Главной площади, не стал будить своих подопечных – пусть бедолаги отдохнут малость.

«Надо будет предложить руководству, чтобы изменили процедуру адаптации для переселенцев...», – в который уж раз напомнил себе Кирилл. – «А то вот так каждая поездка, ещё ни одна группа не добиралась до Главной площади без переутомления...».

Кирилл сел на скамейку недалеко от машины и принялся записывать на персональную ЭМ-ку предложение для руководства о смене режима для переселенцев.

Минут через сорок из электробуса начали вылезать заспанные мужики – покрякивая и потягиваясь. Кто расчёсывался гребешком, а кто – просто пятернёй. Вяло озирались по сторонам. Но тут же на миг замирали, как только в поле зрения попадал княжеский дворец на другом краю гигантской площади.

Лёгкое, изящное, но в то же время огромное и величественное строение поражало, очаровывало выверенными линиями, пропорциональными объёмами, роскошью золочёной лепнины и утончённым спокойствием полированных мраморных поверхностей. Сказочный дворец на чёрном фоне исполинского шара как будто рождался из черноты и взмывал над идеальной гладью красноватых гранитных плит огромной площади.

Рядом с площадкой, на которой стоял электробус, перед Главной площадью остановилась роскошная карета о четыре лошади. За каретой сутулились в богатых сёдлах шесть всадников восточной внешности. Они были в блестящих кольчугах и стальных шлемах с роскошными плюмажами, в правой руке у каждого – длинная пика с пучком конских волос. Круглые щиты с искусными чеканными орнаментами прикрывали спины. На поясе висели кривые мечи.