( Не ) мой ребенок (СИ) - Рымарь Диана

Она кивает с выражением явной досады на лице.

Дальше вечер идет своим чередом. Ем ужин в гордом одиночестве, строю планы на будущее. Пора бы потихоньку готовить детскую, начать выбирать няню. Или рано? Я бы доверил это все жене… Но ей разве что-то доверишь?

Ближе к полуночи перебираюсь в спальню.

Мирославу, слава богу, за весь вечер не вижу ни разу. Но ощущаю!

Мог бы, конечно, поселить ее и в гостинице — чего проще? Но не доверяю я всяким гостиницам. Так она у меня в доме за каменным забором, в охраняемом поселке. В гостинице кто станет ее охранять?

А если совсем честно, мне до жути приятно, что она под моей крышей. Даже несмотря на все трудности и дискомфорт. Тут она окончательно и бесповоротно под моим контролем, и только от этого мне делается хорошо. Не знаю, как буду перевозить ее обратно в квартиру.

Стягиваю с себя одежду, накидываю халат и собираюсь в душ.

Однако не успеваю исчезнуть в ванной, как дверь спальни открывается, являя предо мной Анжелу в том самом черном кружевном халате.

— Милый, наконец ты пришел, я уже третий раз к тебе заглядываю…

— Зачем? — вопросительно веду бровью.

— Ну как же? — Анжела закрывает за собой дверь, развязывает халатик, демонстрируя верх груди. — Сегодня же понедельник!

Спать с Анжелой, когда неподалеку Мирослава? Ну нет, меня аж передергивает от такой перспективы.

— Чисто технически уже вторник. Две минуты первого… — бурчу недовольно. — Ты время видела? Я устал, мне не до того.

Но паршивка даже не думает убраться восвояси.

— А ты ложись, — машет она кистями рук. — Я все сама сделаю…

Предложение, конечно, соблазнительное. И я не раз пользовался такими приглашениями жены. Но не хочется мне!

— Ты с ума сошла? У нас гостья, — чеканю строго.

— И что? — левая бровь Анжелы изгибается. — Мы у себя в спальне за закрытой дверью. Делаем что хотим!

Шумно вздыхаю, начинаю объяснять очевидное:

— Ты тихо этим заниматься не умеешь, а я не хочу смущать Мирославу, ясно тебе? Вдруг услышит твои стоны?

Анжела смотрит на меня круглыми глазами, совершенно не понимает моих резонов.

— Она взрослая, не смутится.

Ослиное упрямство жены начинает порядком бесить. У нее что, бешенство матки началось, что ли?

Складываю руки на груди и цежу недовольно:

— Пока ты живешь на мои деньги, будешь делать, как я сказал. А я говорю — марш из моей спальни.

Глава 22. Без розовых очков

Мира

Тихонько сижу в столовой и начинаю молиться, чтобы на завтрак никто не пришел. Ни Глеб Викторович, ни Анжела. Хотя я сюда спустилась именно для того, чтобы поговорить с хозяином дома - спросить, когда смогу вернуться в снятую для меня квартиру.

Уже даже есть не очень хочется, стоит вспомнить, как чета Орловых общается друг с другом. Как они с таким климатом в семье собрались воспитывать ребенка? Мне это искренне непонятно.

Комкаю в руках белую салфетку, нервно сглатываю, вспоминая вчерашние визги Анжелы на горничную. Это она с Глебом Викторовичем кроткий ягненок, а без него — дикая фурия.

Вот я дурочка!

Думала, нашла классную семью для ребенка, а наткнулась на семейку Адамс. Кстати, это несправедливо сравнивать кошмарных Адамсов с Орловыми. Двое монстров, без сомнения, любят друг друга, а вот Глеб Викторович и Анжела — точно нет.

По сравнению с ними моя семья кажется почти нормальной.

Хотя нет… и близко нет. Нет между моими родителями хоть сколь-нибудь нормальных отношений, любви, банального уважения, как нет его и в семье Орловых.

А еще Глеба Викторовича нельзя сравнивать с моим отцом. Он по крайней мере никогда не бьет свою жену. А то, что не бьет, видно сразу — она его практически не боится.

Отец же всегда отличался агрессивностью. Меня не бил, нет. Только в детстве, хотя свое детство я не очень-то помню. Помню, как таскал за волосы за двойку в первом классе — это да. Потом мама меня коротко постригла, чтобы схватить не мог, и сама так же постриглась. Видимо, это как-то повлияло на отца, потому что меня он больше не трогал. Но маме по-прежнему продолжали доставаться от него затрещины и оплеухи.

Она очень тихая, моя мама. Незаметная и не имеющая абсолютно никакого веса в семье. Она как салфетка — ее можно комкать, рвать, а она не сможет ответить.

Я раньше думала, что она очень слабая, раз никогда за себя не заступалась. А теперь считаю, что она очень сильная, раз столько лет терпит скотское отношение отца. Но все же недостаточно сильная, чтобы от него уйти. После того как я пожила с Антоном, очень хорошо поняла, почему мама лишний раз не провоцирует папу, почему не защищается. Эту способность папа из нее попросту выбил. Она наоборот старается защитить отца, оправдывает его сволочизм. Наверное, перед собой его тоже оправдывает, и это дает ей силы жить дальше. Хотя грош цена таким оправданиям.

Я знаю, она любит меня… Моя мама. Иначе зачем бы поддержала, когда я решилась сбежать от Антона? Зачем помогала продумать план? Ведь это с ее симкой я уехала в Москву. С ней единственной поддерживаю связь. А она хранит это в тайне от отца.

— Ох, опять ты… — пыхтит Анжела, едва входит в столовую.

Я вздрагиваю при ее появлении, уже жалею, что вообще сюда пришла. Надо было схватить на кухне бутерброд и рвануть обратно в комнату. А с Глебом Викторовичем переговорила бы как-нибудь позже или по телефону.

— Глеб не спускался? — спрашивает она с прищуром.

— Я не видела, — пожимаю плечами.

Анжела садится напротив меня.

Ежусь под ее взглядом, кутаюсь в кофту. А кухарка тем временем раскладывает на столе блюдо с салатом, блинчики с мясом, творожную запеканку.

Есть не хочется. Но понимаю — надо что-то в себя впихнуть. Кладу на тарелку блинчик, начинаю его ковырять.

Анжела же к еде не прикасается, продолжает пристально на меня смотреть.

— Ты же понимаешь, что нас с тобой даже сравнить нельзя? — вдруг выдает она, сложив руки на груди.

Сначала даже не понимаю, к чему она клонит. Потом гляжу на свою видавшую виды кофту, приглаживаю волосы, заплетенные в косу набок. Смотрю на хозяйку дома, как всегда блистательно выглядевшую в бежевом элегантном платье и с высокой прической. А лицо стерво-о-озное дальше некуда.

— Да, сравнивать нас не надо, — отвечаю со вздохом.

— Я даже не про внешность… — тянет Анжела, разведя руками. — Хотя внешность у тебя тоже м-хм… — Она упирается подбородком на руку. — Понимаешь ли, я интеллигентка, а ты… Ну кто ты?

Лицо мое вытягивается. Поначалу не понимаю, к чему вся эта критика в мой адрес, а щеки тем временем начинают алеть.

Анжела тут же продолжает:

— Глеб таких, как ты, вообще не воспринимает. Если ты там на что-то надеешься, то нет, ничего у тебя с моим мужем не будет. Кроме того, он верный до зубного скрежета, у него такой пунктик. Так что даже не покушайся…

После таких речей с трудом подбираю собственную челюсть. Резко перехожу с ней на «ты», раз она тоже себе такое позволяет.

— Ты ревнуешь Глеба Викторовича ко мне? Вот уж чего не стоит делать, так этого. Между нами ничего нет!

— Пфф, много на себя не бери, — прищуривает глаза Анжела. — Ревную я, ага, как же… Было бы к кому ревновать вообще. Понимаешь, у меня соперниц быть не может в принципе.

Не спорю с ней, просто молча жду, когда словесный понос этой мадам прекратится.

А она продолжает нести с азартом:

— Знаешь, почему ты мне не соперница? Вот… допустим… Понимаешь, есть люди высшей касты, как я, а есть… ты, например. Вот взять меня — я из добропорядочной, образованной семьи, опять же, у меня уникальная профессия — я же художник! Знаешь, некоторые называют творческих людей типа меня солью земли.

Тоже мне соль земли нашлась! Что-то я не видела в интернете ее картин. Хотя искала, ведь она не первый раз разглагольствует на тему того, что рисует.

От ее речей меня тянет вырвать, и дело тут совсем не в моей беременности.